Наталья Астахова - Письма с Земли

• Название: Письма с Земли
• Автор: Наталья Астахова
• Издательство: Текст
• Жанр: Городское фэнтези
• Год: 1992
• ISBN: 5-87106-031-5

---

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ Художник И. Сергиевская

ОСТОРОЖНО, ВАМ ЗВОНЯТ

1. Телефонный роман

Вся моя жизнь разбита на неравные отрезки времени между телефонными звонками. Все свои дороги я измеряю расстоянием от одной телефонной будки до другой. Я собираю монеты — только двухкопеечные, их очень много, и я звеню, как детская погремушка. Я не могу позвонить тебе ночью, не хочу будить тебя. А между поздним звонком, когда я говорю тебе «спокойной ночи», и ранним, когда я говорю тебе «доброе утро», проходит целая вечность.

Знаешь, как я представляю себе счастье? Это такой город, где на каждой стене каждого дома висят телефонные автоматы, и на каждом столбе, и на афишных тумбах, и на деревьях, везде-везде телефоны. И с каждого можно позвонить тебе. И никогда, ни разу, не будут бить кругленькие горошины «занято», и не будет долгих мучительных гудков, означающих, что тебя нет дома или ты просто не хочешь брать трубку.

Я не могу не звонить тебе. Я хочу, чтобы ты привыкла к моим звонкам, чтобы и ты уже не могла жить без них. Нет, ты, конечно, не умрешь без них, но чего-то тебе будет недоставать.

Ты привыкнешь к моим звонкам незаметно для себя. Ты ведь не заметила, как я приучил тебя к твоему собственному дому. Раньше ты бывала там очень редко и я звонил, звонил в пустоту, а тебя все не было, не было. И тогда я подарил тебе эту картину. Сначала ты, наверное, подолгу рассматривала необычные цветы, почти не обращая внимания на странную фигурку в левом нижнем углу картины. Потом — я уверен — заметила, сколько грусти и одиночества в печально поднятой руке. С тех пор, уходя из дому, ты должна была чувствовать, что бросаешь ее, и хотела быстрей вернуться, и возвращалась.

Я звонил тебе и не нарывался на частокол длинных гудков, а слышал твой голос.

Твой голос… Как странно, что, зная о тебе так много, я знаю только твой голос. В старину были почтовые романы. Теперь телефонные. Наверное, ты права, когда не хочешь меня видеть. Еще рано. Придет время, и мы встретимся, не боясь, что наши представления друг о друге не совпадут с тем, что есть в действительности. Тогда уже будет совершенно не важно, как мы выглядим. Ведь главное не это. Правда? Если ты смогла вернуть меня к жизни одним своим голосом, какое значение имеет все остальное?

Я даже не хочу себе представлять цвет твоих глаз, запах твоих волос, форму твоих рук. Все, что когда-то имело значение для влюбленных, для меня лишено всякого смысла. Мне достаточно будет знать, что это твои волосы, твои глаза, твои руки.

Прости, я слишком много говорю, заставляя тебя молчать. Но это хорошо, что ты молчишь, пока ничего не говори. Я должен был сказать тебе это, и я сказал. Позвоню вечером, чтобы пожелать тебе спокойной ночи.

— Зачем вы вводите в машинную память всю эту ахинею? — Профессор недоуменно оглядел сотрудников своей лаборатории. Он не любил, когда эксперименты переступали границы здравого смысла.

— Мы не вводим. Наоборот, извлекаем. Последняя запись телефонного разговора нашей Элеоноры с этим человеком. Есть еще. Он давно ей звонит, почти полгода. Мы нашли первую запись. Тогда он позвонил случайно, ошибся номером. Был жутко расстроен, почти на грани самоубийства. Элеонора распознала в его голосе тревогу и стала развлекать. С тех пор у них что-то вроде романа.

— С тех пор. Прекрасно. А с каких это пор Элеонора пользуется телефоном? — Профессор редко сердился на своих сотрудников, но уж если это случалось, то грозило неприятностями всем, кто попадал под руку. В гневе профессор был неразборчив, суров и несправедлив.

Эдик, как самый смелый, продолжал объяснения, взяв на себя роль громоотвода.

— Ну, вы же помните, в городе тогда создавали службу хорошего настроения. Мы пробовали Элеонору на роль собеседницы. Подобрали ей задушевный голос, научили распознавать оттенки настроения собеседника. Но потом социологи решительно отказались от машин. И мы опять перевели Элеонору на картотеку. Вот видите, а случай доказал, что машины во воем способны заменить человека. Вы же сами слышали, в нее даже влюбились.

— Дожили. Сами разгильдяи, и машины у вас черт-те чем заняты. Значит, она вместо картотеки занималась шашнями? Хороши дела.

— Почему вместо? Какой этой женщине роман мешал работать? Она все прекрасно успевала. Не сердитесь, профессор, мы уже отключили телефон. Таня заметила, что после того, как в отделе появилась картина, Элеонора стала рассеянной, и мы стали искать причину.

— А откуда взялась картина?

— Ее прислали по почте. На бандероли было написано — Элеоноре. Мы решили, что это художники резвятся, и повесили картину в отделе. Она нам всем понравилась. С тех пор Элеонора почти всегда говорила по телефону, если он звонил. Теперь все в порядке. Телефон отключили, записи извлекли. А любопытно, не правда ли? Она ведь…

— У Элеоноры истерика! — Испуганная лаборантка стояла на пороге.

— Вы все тут с ума посходили, — злился профессор. — Элеонора — машина. Какие у нее могут быть истерики, какие романы?

— Элеонора плачет, — печально сказала лаборантка Таня. — Она требует подключить телефон. Понимаете, он должен позвонить. Он будет волноваться. Она его любит, наверное. Верните ей записи. Это жестоко, наконец, неприлично. Вы же подслушали чужие разговоры…

…В руках у Эдика звонил отключенный от машины телефон.

2. Позвольте родиться

Ирина Петровна страдала.

Это было настолько непривычно для нее, что при всей искренности переживаний выглядела она смешно. И знала об этом. Посему на страдание еще накладывалось раздражение, и общение с Ириной Петровной стало пыткой, вынести которую могла только ее родная сестра.

Сестру звали Олюшкой, За все сорок лет, что она прожила на свете, ее, наверное, никто ни разу не назвал иначе. А если женщину до сорока лет называют Олюшкой, это что-нибудь да значит. Удастся ей сохранить имя до шестидесяти, его можно будет носить, как орден.

— Ну, что ты, голубушка, ну, что ты, лапочка, Ирочка, перестань, пожалуйста. — Олюшка терпеливо собирала вещи, которые Ирина Петровна в ярости расшвыривала по квартире. Сама Ирина Петровна, будь она на месте успокаивающей, обошлась бы одним глаголом в повелительном наклонении. Тирада сестры, не несущая никакой нагрузки, окончательно вывела ее из себя.

— Да перестань стонать, — отрубила Ирина Петровна. — Скажи лучше, что делать. Знаешь ведь — диссертацию готовлю. Заработалась. Сейчас уже не важно, почему и как все сроки прозевала, важно срочно что-то придумать.

— А что теперь думать? — тонко протянула Олюшка. — Ни в одной больнице уже не помогут — поздно. Придется рожать. А что такого? Валька у тебя уже большой, и очень хорошо, двое — золотые детки.

— Я же не прошу тебя говорить глупости. — Ирина Петровна широкими шагами мерила гостиную, старательно обходя разбросанные вещи. — Ну, Олюшка, — Ирина Петровна прижалась щекой к ее щеке. — Надо все-таки что-то придумать. Пойми, диссертация горит.

Олюшка недовольно, однако согласно кивнула, вздохнула и тут же убежала.

Ирина Петровна быстро уничтожила следы разгрома в квартире и следы страдания на лице. Мужу решила ни о чем не говорить. Знала, как он отнесется к подобному известию, а поскольку его мнение никогда ничего не решало, то и сейчас не стоило тревожить его попусту. Когда он вернется из командировки, уже и говорить-то будет не о чем.

Через час она спокойно занялась диссертацией и вполне успешно работала до одиннадцати. Потом не торопясь умылась, дочитала перед сном нашумевший роман, так и не поняв, почему вокруг него такой ^ум.

Уснула Ирина Петровна быстро и спала спокойно.

Глубокой ночью ее разбудил телефонный звонок.

Сначала голос в трубке был почти не слышен, что-то там шуршало и потрескивало. Ирина Петровна, не совсем проснувшись, бормотала возмущенно:

— Кто это? Алло!

— Простите, — голос наконец стал внятным и четким, и даже показался знакомым. — Это Ирина Петровна Колоскова?

— Да, это я. — Ирина Петровна села в постели и переставила телефон с тумбочки на колени.

— Скажите, пожалуйста, какой у вас сейчас год?

— Очень остроумно. — Трубка грохнулась на рычаг, но не успела Ирина Петровна поставить аппарат на место, как звонок раздался снова.

— Пожалуйста, не бросайте трубку, мне очень трудно с вами соединяться, это можно только в исключительных случаях. Скажите, у вас сейчас восьмидесятый год?

Ирина Петровна от злости даже пнула телефон коленкой, но трубку не бросила, ей все больше казалось, что где-то она уже слышала этот голос.

— Да, сейчас восьмидесятый год, если вам это так необходимо знать. И время не совсем раннее. Два часа ночи. Что еще?