Айбек - Навои

• Название: Навои
• Автор: Айбек
• Издательство: Изд. литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983
• ISBN: 4702570200—238

Роман «Навои» — одно из самых крупных произведений Айбека, издан впервые в 1944 г. Автор создал в своем романе исторически правдивый обрез замечательного сына узбекского народа — Алишера Навои — поэта, мыслителя, гуманиста. За это произведение Айбек в 1946 году получил Государственную премию СССР.

---

Какой богатырь окажется сильнее? Сидя под окошком у горящей свечи, поэт быстро водил пером по бумаге. Два языка — тюркский и персидский—это пара богатырей. Иногда они вздымают палицу логики, иногда являют образцы красоты и силы. Иногда рассыпают из своих недр горсти жемчужин я перлов, иногда состязаются в благозвучии. Посмотреть на эту замечательную, не имеющую подобия борьбу пришли все великие иранские поэты от Фирдоуси до Джами. Каждый из них блистал своими достоинствами. Но они были недовольны доводам своего языка: каким бы богатством ни хвастался иранский герой, другой, тюркский, богатырь заставлял его краснеть.

Рука Навои, державшая перо, утомилась. Увлекших соревнованием борцов, поэт и не заметил, что так долго просидел за работой. Он отложил продолжению состязания на завтра. Один за другим скрылись из глаз великие персидские поэты, столь уверенные в силе своего борца и пришедшие, чтобы поздравить его с победой и любовно унести на руках с арены битвы, Теперь они были бледны и смущены. Только с дин из них, Джами, приветствовал победителя и дружески хлопал его по плечу.

В сердце Навои волновалось море радости. Победа тюркского языка была его победой, победой его наряда.

Поэт погасил свечу. С палкой в руке, медленно передвигая затекшее ноги, он вышел во двор, направляясь в спальню. Прохладный, свежий воздух ласкал его лицо. Сияние разбросанных в бесконечности звезд шелест деревьев в саду, мерное позвякивание колокольчиков отдаленного каравана — все это казалось сердцу поэта таким близким, таким знакомым, все это он глубоко прочувствовал.

Глава тридцать седьмая

В ясное холодное утро Султанмурад завернул в шелковый платок законченную толстую книгу — «Сборник наук» и вышел из дому. В этой объемистой книге заключались труды многих бессонных ночей, заполненных размышлениями, драгоценные жемчужины человеческой мысли, Отобранные" творческим разумом из тысячи книг всех времен и отточенные острым, лезвием логики. Хотя прежние сочинения Султанмурада создали ему достаточную славу в науке, гордостью его был последний труд. Эту сокровищницу он нес в подарок ее подлинному вдохновителю — Навои, который так часто помогал ему своим советом, дружеским ободрением и материальными средствами. Ученый словно летел по покрытой грязью дороге, уверенно подняв голову; сердце его, как весенний паводок, заливала музыка радости.

Войдя в ворота Унсии, Султанмурад остановился как вкопанный: лица слуг и работников были бледны головы опущены. Казалось, кто-то приговорил их к смерти и они ждут минуты, когда им придется навеки закрыть глаза.

— Что случилось? — растерянно спросил Султанмурад..

— Господин эмир заболел, — тихо ответил один из слуг.

Сердце ученого замерло, словно он очутился на краю бездны. Он побежал в комнату Навои. В просторной спальне собралось человек десять выдающихся лекарей, а также Дервиш Али, везир Ходжа Афзаль и некоторые близкие поэта. Больной лежал в переднем углу на подушках, покрытый шелковым одеялом.

Султанмурад на цыпочках подошел к нему и поставил свою книгу на полку у изголовья поэта. Потом нагнулся над покоившейся на подушке головой, словно творя земной поклон. Увы! Глаза философа, в которых светилась вся мудрость вселенной, были закрыты. Лицо еле заметно подергивалось. Из глаз Султанмурада горячим потоком хлынули слезы.

— Великий наставник! Книга, которую я писал, закончена! — горестно сказал он, еще ниже склоняясь над ложем.

Глаза больного раскрылись, губы зашевелились, он сказал что-то. Султанмурад не расслышал его слов, но понял по выражению глаз и движению губ поэта, что он доволен.

Ходжа Афзаль — подошел к ученому, пытаясь его утешить. Врачи на цыпочках выходили из комнаты и снова входили, шёпотом совещаясь между собой. Большинство лекарей советовало еще раз пустить кровь.

Султанмурад, чтобы не мешать им, вышел в другую комнату. Там он увидел поэтов, ученых и художников, внимательно слушавших юного Хондемира. Султанмурад занял место в сторонке.

— … Люди, выехавшие навстречу хакану, — рассказывал Хондемир, — остановились в рабате Фарьян. Ночь провели в этом рабате. На рассвете господин Навои начал читать надписи, оставленные путниками на дверях и стенах. Прежде всего ему бросились в глаза такие стихи:

Все беспомощны в эти мгновенья — и неумные, и мудрецы,
Ибо нет на земле человека, что веленье судьбы превозмог
Если гаснет светильник пульса, если трепет его затих, —
Из губительной тины бессилья Афлатун не вытащит ног.
Если крепкое прежде здоровье неуклонно к упадку идет.
То «Канон» Ибн Сины бесполезен, ибо здесь совершается рок!

Это стихотворение понравилось господину Алишеру. Я тотчас же записал его. Вскоре мы все выехали по направлению к рабату Маликшах. С противоположной стороны появились царские носилки Сахиб-Кирана. В это время, по воле судьбы, в состоянии господина Алишера произошла странная перемена. Он подозвал к себе Ходжу Шахаб-ад-дина Абдуллаха и сказал: «Будьте возле меня, мне нехорошо». Через минуту он спешился, но не мог идти навстречу государю. Тотчас же Ходжа Шахаб-ад-дин Абдуллах и Джелал-ад-дин Касим подхватили его под руки. Удар лишил эмира способности двигаться и говорить. Горе заполнило наши сердца. Мы положили дорогого больного на носилки и направились в сторону Герата По дороге врачи пустили кровь. Но это не помогло. В полночь мы прибыли в благословенное жилище. О превратная судьба!

Хондемир вытер слезы и замолчал. Все склонили головы. После рассказа Хондемира наступило глубокое, тягостное молчание.

Лекари удвоили свои старания, приходили новые и новые врачи, пытаясь помочь больному, но положение его ухудшалось с каждым часом. На следующий день, в воскресенье, на рассвете, Алишер Навои простился с жизнью.

Этот день — 12-е число второй джумады 906 года хиджры»— стал днем глубокого траура. Весь Герат проснулся в горе. Мрачная весть разбила сердца. Каждый гератец ощущал пустоту в своем сердце. Скорбь охватила всю страну.

Сады, аллеи, медресе, мечети, площади, улицы волны народа. Но сегодня город кажется пустым, осиротевшим. Бороды стариков мокры от слез; дети притихли. На протяжении своей истории Герат хоронил немало выдающихся людей, но никогда ничья смерть не вызывала такого горя.

Унсия полна народа. Ученые, поэты, художники, лекари, чиновники, ремесленники прощаются с поэтом.

Скорбь согнула стан Дервиша Али. Друзья и верные слуги поэта — Шейх Бахлул и Сахиб Дара, Мах-муд-Тайа Бади — совсем потеряли голову. Поэты, воспевающие любовь, слезы и разлуку, только теперь постигли истинный смысл этих слов.

Вот Бехзад. Он рыдает у изголовья поэта, своего наставника. Вот плачет вчерашний простой солдат, а сегодня начальник тысячи нукеров Арсланкул. Вместе с поэтами плачут суровые бойцы-беки.

Когда ушли мужчины, в опустевшую комнату впустили женщин. Вначале пришли женщины из дворца, плача, подходили они к телу, после них — женщины из народа, одетые во все черное, они раздирали своими воплями воздух.

Султанмурад, в последний раз обняв великого мудреца, вышел из комнаты. В передней среди толпы он увидел Дильдор в черном платье, в черном, доходящем до самых бровей платке. Из больших глаз одна за другой капали слезы. Султанмурад тяжело вздохнул:

— Плачь, сестра, плачь! Пусть ослепнут глаза того, кто сегодня не плачет, — сказал он Дильдор.

— Ах, дорогой господин, плакать мало, лучше бы сгореть превратиться в пепел! — ответила Дильдор сдавленным голосом.

Поэты, ученые и даже врачи в стихах выражали свое горе и любовь к Навои. Появились бесчисленные тарихи в четыре, шесть или восемь строк. Написанные на клочках бумаги, эти тарихи ходили по рукам, переписывались, порождая новые скорбные произведения. Создавались удивительные элегии, где каждое слово было проникнуто горем и любовью. Цветы поэзии украсили печаль о поэте.

Обвитые шелком носилки с телом Алишера вынесли на плечах друзья поэта — беки, вельможи и знатные люди Герата. Вопли потрясали небо. Словно не желая остаться равнодушным к великому горю, облака тоже пролили капли слез. Носилки, передаваемые тысячами рук, в одно мгновение удалились от Унсии покачиваясь над человеческим морем. Каждый считал своим долгом хотя бы кончиком пальцев прикоснуться к ним. Пройдя через множество рук, носилки остановились на Ид-Гахе. Торжественно появился Хусейн Байкара. Прочитали заупокойную молитву, Носилки снова поплыли по волнам человеческого моря.

Поэта похоронили в здании, построенном им самим, в мечети, где он заранее приготовил себе место речного упокоения. Герат плакал над великой могилой. Огромные порталы и подобные небу купола мечети сотрясались, от горестных воплей. К вечеру толпы людей на улицах, на площадях и в садах поредели. Султанмурад и Арсланкул, понурив головы; медленно шли по хийябану. Солнце, утопая в пылающих облаках, склонилось к горизонту. В конце хийябана Султанмурад остановился, чтобы проститься. Он посмотрел на Арсланкула покрасневшими от слез глазами и сказал: