Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]

• Название: Малыш[рис. В.С. Саксона]
• Автор: Альфонс Доде
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

«Малыш» — первый из романов А. Доде. Был опубликован в 1868 году.

---

Сколько я обегал этих книжных лавок! Сколько пооткрывал стеклянных дверей! Как подолгу простаивая с бьющимся сердцем перед окнами книжных магазинов, спрашивая себя: «войти или не войти?» Внутри было жарко, пахло новыми книгами… Магазин был полон маленьких лысых, очень занятых своим делом, служащих, которые отвечали вам, стоя на ступеньках высоких стремянок, находившихся за прилавками. Что же касается издателя, то он был невидим… Каждый вечер я возвращался домой грустный, усталый, с разбитыми нервами.

— Мужайся! — говорил Жак. — Завтра у тебя будет больше удачи.

И назавтра я снова пускался в путь, вооруженный своей рукописью, казавшейся мне с каждым днем все более и более тяжёлой и неудобной. Первое время я носил ее под мышкой, носил с гордостью, как новый зонтик, но потом я начал стыдиться ее и прятал на груди, наглухо застегивая пиджак.

Так прошла неделя. Настало воскресенье… Жак, по обыкновению, пошел обедать к Пьеротам, но один, без меня. Я так устал от погони за невидимыми звездами, что весь день пролежал… Вечером, вернувшись домой, Жак присел на край моей постели и стал ласково журить меня.

— Послушай, Даниэль, ты напрасно не идешь туда. Чёрные глаза плачут, страдают; они в отчаянии, что не видят тебя… Мы весь вечер проговорили о тебе… Ах, разбойник, как она тебя любит!

У бедного Мамы Жака слезы стояли на глазах. — А Пьерот? — робко спросил я. — Что говорит Пьерот?..

— Ничего… Он только, по-видимому, был удивлён, что ты не пришёл… Ты непременно должен пойти туда, Даниэль. Ты пойдешь, не правда ли?

— Завтра же, Жак, обещаю тебе.

В то время как мы разговаривали, Белая кукушка, только что вернувшаяся домой, затянула свою нескончаемую песню… Толокототиньян! Толокототиньян!.. Жак весело рассмеялся:

— Знаешь, — сказал он, понизив голос, — Чёрные глаза ревнуют тебя к нашей соседке. Они думают, что это их соперница… Я тщетно старался объяснить им действительное положение вещей, — меня не желали слушать… Чёрные глаза, ревнующие к Белой Кукушке! Ну, не смешно ли?..

Я сделал вид, что смеюсь, но в глубине души мне было очень стыдно от сознания, что Чёрные глаза по моей собственной вине ревновали меня к Белой кукушке.

На следующий день после полудня я отправился в Сомонский пассаж. Мне хотелось прямо подняться в четвертый этаж и поговорить с Чёрными глазами прежде, чем с Пьеротом. Но севенец поджидал, меня у входа в пассаж, и избежать встречи с ним я не мог. Пришлось войти в магазин и сесть с ним рядом за конторку. Время от времени из соседней комнаты до нас доносились заглушённые звуки флейты.

— Господин Даниэль, — сказал мне севенец, с непривычной для него уверенностью и легкостью речи, — то, что мне нужно узнать от вас, очень просто, и я буду говорить с вами без обиняков… Вот уж, правда, можно сказать… Моя девочка вас любит, любит серьезно… Любите ли вы её?

— Всем сердцем, господин Пьерот.

— В таком случае всё в порядке. Вот что я предложу вам. Вы оба ещё слишком молоды, чтобы думать о браке раньше, чем через три года. Таким образом, у вас впереди целых три года, в течение которых вы можете добиться известного положения… Я не знаю, долго ли вы еще думаете возиться с вашими «голубыми мотыльками», но прекрасно знаю, что сделал бы я на вашем месте… Вот уж, правда, можно сказать!.. Я распростился бы со своими рассказиками и заинтересовался бы делами торгового дома «бывший Лалуэта». Изучил бы всё, что относится к торговле фарфоровой посудой, и занялся бы этим так основательно, что через три года Пьерот, который становится уже стар, нашел бы во мне одновременно и компаньона и зятя… Ну! Что вы на это скажете?!

При этих словах Пьерот шутливо ткнул меня в бок локтем и разразился смехом, да еще каким!.. Вероятно, предлагая мне продавать с ним фарфоровую посуду, добряк думал доставить мне этим несказанное удовольствие. Но у меня не хватило мужества не только рассердиться на него, но даже ответить ему: я был сражен, уничтожен…

Тарелки, разноцветные стаканы, алебастровые шары — все вокруг меня танцевало, кружилось. Красовавшиеся на этажерке прямо против конторки пастухи и пастушки из матового фарфора, раскрашенного в нежные тона, смотрели на меня с насмешливым видом и, казалось, говорили мне: «Ты будешь торговать фарфоровой посудой…», а немного дальше уродливые китайцы в лиловых одеждах покачивали своими почтенными головами, словно подтверждая слова пастуха и пастушки: «Да… Да… Ты будешь торговать фарфоровой посудой!..» А еще дальше, в глубине, магазина, насмешливая флейта тихонько наигры-вала: «Будешь торговать фарфоровой посудой!.. Будешь торговать фарфоровой посудой!..» Можно было с ума сойти!..

Пьерот подумал, что волнение и радость лишили меня языка.

— Мы поговорим об этом вечером, — сказал он, чтобы дать мне время прийти в себя. — А теперь идите наверх. Вот уж, правда, можно сказать… Она уж заждалась вас…

Я поднялся наверх, к «малютке», которую нашел в желтой гостиной за вышиваньем своих нескончаемых туфель в обществе дамы высоких качеств. Да простит мне моя дорогая Камилла, но никогда еще мадемуазель Пьерот не казалась мне до такой степени «Пьерот», как в этот день. Никогда ещё её манера втыкать и выдергивать иголку и считать вслух крестики не раздражала меня так сильно. Ее маленькие красные пальцы, румяные щеки, спокойный, уравновешенный вид — все в ней напоминало одну из тех раскрашенных фарфоровых пастушек, которые только что перед тем так дерзко кричали мне: «Ты будешь торговать фарфоровой посудой!..» К счастью, Чёрные глаза тоже были тут, немного затуманенные, немного грустные, но так искренно обрадовавшиеся моему приходу, что я был глубоко тронут. Но это продолжалось недолго: почти вслед за мной в комнату вошел Пьерот. По-видимому, он уже не относился с прежним доверием к даме высоких качеств.

G этой минуты Чёрные глаза исчезли, и «по всей линии» фарфоровая посуда одержала верх. Пьерот был очень весел, очень болтлив, и его «вот уж, правда, можно сказать» сыпались чаще обыкновенного… Обед был шумный, слишком продолжительный… Выйдя из-за стола, Пьерот отвел меня в сторону, чтобы ещё раз напомнить о своем предложении. Но я уже пришел в себя и ответил довольно спокойно, что все это требует серьезного размышления и что я дам ему ответ через месяц.

Севенец был, конечно, очень удивлен тем, что я так холодно отнесся к его предложению, но у него хватило такта не показать этого.

— Так решено, — сказал он, — через месяц.

И больше об этом уже не было разговора… Но все равно: удар был нанесен, и весь вечер эти зловещие, роковые слова: «Ты будешь торговать фарфором» не переставали звучать у меня в ушах. Я слышал их и в шуме, с каким грыз свой сахар человек с птичьей головой, вошедший в комнату с госпожой Лалуэт и занявший свое обычное место у рояля; и в руладах флейтиста, и в «Грезах» Рослена, которыми мадемуазель Пьерот не преминула угостить своих слушателей; я читал их в жестах всех этих мещан-марионеток, в покрое их платьев, в рисунках обоев, в аллегории, изображенной на стенных часах: Венера, срывающая розу, из которой вылетает Амур, от времени потерявший всю свою позолоту; в фасоне мебели, во всех маленьких деталях этой желтой гостиной, где одни и те же люди говорили каждый вечер одни и те фразы; где тот же рояль играл каждый вечер все те же пьесы… Однообразие таких вечеров делало эту комнату похожей на музыкальный ящик. Желтая гостиная — музыкальный ящик!.. Где же скрывались вы, прелестные Чёрные глаза?..

Когда, возвратившись домой с этого скучного вечера, я рассказал Жаку о предложении Пьерота, он пришел в еще большее негодование, чем я.

— Даниэль Эйсет — торговец посудой! Хотел бы я это видеть! — говорил милый Жак, покраснев от гнева… — Это все равно, как если бы Ламартину предложили продавать спички или Сент Беву[51] — щетки из конского волоса… Старый дурень этот Пьерот!.. И все же не следует сердиться на него: он ничего в этом не смыслит, бедняга! Вот когда он увидит, каким успехом будет пользоваться твоя книга и какими хвалебными статьями будут полны все журналы и газеты, тогда он заговорит иначе.

— Конечно, Жак; но для того чтобы газеты отметили меня, нужно, чтобы моя книга была напечатана, а я вижу теперь, что этого никогда не будет… Почему?.. Да потому, дорогой мой, что я не могу поймать ни одного издателя; этих господ никогда нет дома для поэтов. Даже великий Багхават и тот вынужден издавать свои стихи на собственный счет.

— Ну что ж! В таком случае мы последуем его примеру, — сказал Жак, ударяя по столу кулаком: —Мы издадим книгу на свой счёт.

Пораженный, я уставился на него:

— На наш счёт?!

— Ну, да, голубчик, на наш счет… Как раз маркиз издаёт сейчас первый том своих мемуаров, и я ежедневно вижусь с владельцем той типографии, где они печатаются. Это эльзасец с красным носом и добродушным выражением лица. Я уверен, что он откроет нам кредит. Чёрт возьми! Мы будем выплачивать ему по мере распродажи твоей книги… Итак, решено; я завтра же иду к моему знакомому.