Раймонд Фейст - Слуга Империи

• Название: Слуга Империи
• Автор: Раймонд Фейст
• Издательство: Азбука
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1999
• ISBN: 5-7684-0561-5

Козни Минванаби не дают Маре ни минуты передышки. Но теперь она борется не только за род Акома, но и за мир во всей Империи.

---

Жрец обошелся без ритуальных поклонов; не произнося ни звука, он сверлил правительницу взглядом бездонных темных глаз. Мара даже вздрогнула, но тут же опомнилась и осенила себя знамением.

— Ты — служитель бога Хантукаму?

Только теперь жрец согнулся в поклоне, но эта почесть воздавалась отнюдь не властительнице.

— Бог поверяет мне свою волю, — ответствовал он и нахмурился. — Не помешал ли я твоей молитве?

Мара жестом попросила его не тревожиться.

— Добро пожаловать, святой странник. Твое появление никак не может мне помешать.

Ни единым жестом не выдав своего нетерпения, даже не взглянув в сторону недвижного тела Кейока, она со всей любезностью предложила жрецу отдохнуть и подкрепиться с дороги.

Мгновение поразмыслив, врачеватель улыбнулся с неожиданной теплотой:

— Властительница очень добра, однако мои потребности весьма скромны.

— Да благословит тебя Хантукама, святой странник, — произнесла Мара, не в силах долее изображать радушную хозяйку, и указала на постель из циновок и подушек, где лежал раненый воин. — Вот несчастный, который нуждается в исцелении.

Без лишних слов жрец направился к умирающему.

— Мне понадобятся тазы, вода и жаровня, — сказал он, не оборачиваясь. — Мой послушник принесет лечебные травы.

У жреца на затылке был выбрит полукруг, начинающийся над ушами и опускающийся к шее, а под ним спадала длинная прядь волос, причудливо переплетенная сверху донизу.

Когда его распоряжения были исполнены, врачеватель ловким движением сбросил пыльные сандалии и тщательно вымыл руки и ноги, однако отказался от полотенца. Он положил влажную ладонь на лоб Кейока и на несколько секунд застыл. Его дыхание замедлилось и совпало со слабым дыханием раненого. Потом тонкие, коричневые от загара пальцы заскользили по щекам и шее Кейока, по простыням и бинтам, вдоль всего безжизненного тела. Дойдя до стопы на уцелевшей ноге воина, жрец помедлил, осторожно похлопал по пятке обеими руками и произнес заклинание, которое эхом отозвалось под сводами просторной комнаты.

После этого он наконец-то повернулся к Маре; его лицо разом осунулось и постарело.

— Этот воин стоит у ворот царства Туракаму; только недюжинная сила воли удерживает его от последнего шага, — скорбно произнес целитель. — Он уходит туда, откуда нет возврата. Почему вы хотите, чтобы он непременно остался жить?

Мара прислонилась к дверному косяку, чтобы не упасть, и пожалела, что рядом нет сильного плеча Кевина. Но варвару было приказано удалиться, чтобы он ненароком не прогневал жреца своим возмутительным инакомыслием. Властительница не спешила с ответом, понимая всю меру своей ответственности. Она перебрала в уме бесспорные достоинства старого полководца: его верность, незапятнанную честь, заботу о сплоченности армии. Но тут ей на память пришли слова, однажды сказанные Кевином: «Может, с виду мы с вами и похожи; только у вас, келеванцев, честь ставится выше добра, а у нас — наоборот».

Сбитая с толку этим непрошеным воспоминанием, Мара сказала совсем не то, что собиралась.

— Почему мы хотим, чтобы Кейок остался жить? — повторила она и ответила:

— Потому, что мы его любим.

От этих слов строгость жреца сменилась сперва удивлением, а потом сердечной улыбкой.

— Хороший ответ, госпожа. Любовь способна исцелять. Она сильнее чести, нужды и долга. Бог Хантукама снизойдет к твоим молитвам и даст раненому воину силы вернуться к жизни.

У Мары задрожали колени. Она не сразу сообразила, что жрец не вправе приступать к таинству в присутствии непосвященных.

В комнате умирающего остались только жрец Хантукамы и юный послушник, одетый в одну лишь набедренную повязку из грубого полотна. Жрец, нараспев произнося заклинания, установил жаровню. Стоявших за дверью стражников почему-то прошиб пот.

Из объемистой дорожной сумы появились связанные нитью пучки целебных трав. Только странствующие жрецы Хантукамы — а их во всей Империи не набралось бы и десятка — умели отыскивать эти растения, особым образом сплетать нить и запечатывать ее душистым воском. Даже послушник не был посвящен в эти тайны и не осмеливался задавать вопросы.

Жрец разложил освященные травы, потом многократно перебрал все пучки один за другим, взвешивая их на ладони и словно оценивая исцеляющую силу. Здесь были снадобья на все случаи жизни. Те, что предназначались для избавления от грудной жабы и облегчения родов, отправились обратно в саквояж; другие — от кровопотери, заразы, лихорадки и болезней желудка — были отложены в сторону для обряда исцеления. К ним добавились лекарства для заживления ран и срастания костей, для укрепления духа и восстановления сил. Склонившись над окровавленной культей, врачеватель горестно прищелкнул языком. Даже ему было не по силам нарастить новую конечность вместо отсеченной. Если бы ногу после операции сберегли в просмоленной ткани, можно было бы предпринять кое-какие попытки, хотя и без особой надежды на успех. Но теперь следовало приложить все силы для заживления раны на животе.

— Старый воин, — приговаривал жрец между заклинаниями, — возлюби себя; не стыдись немощи, исполнись гордости за свою честь.

Под движениями морщинистых рук пучки целебных снадобий словно ожили. Они ложились вдоль контуров безжизненного тела, потом образовывали причудливые линии на груди и животе раненого. Через некоторое время юноша-послушник зажег жаровню, и пучки трав, один за другим, под протяжные звуки молитвы исчезли в пламени. Пепел был развеян в воздухе над головой Кейока; целитель заклинал его дышать как можно глубже, чтобы вобрать в себя жизненную силу земли и воскрешающий дар небес.

Когда последний пучок целебных растений развеялся ароматным дымком, жрец до предела сосредоточил внутреннюю энергию, обратив себя в проводника божественной благодати. Склонившись над Кейоком, он опустил кончики пальцев на холодную старческую руку, лежащую поверх простыней.

— Старый воин, — нараспев заклинал он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь, что твоя рука сжимала разящий меч. Ибо руки твои принадлежат не тебе, а моему богу, творящему добро и красоту. Забудь о суетном; преисполнись любви, и силы вернутся к тебе полной мерой.

Целитель помолчал, прислушиваясь к тишине, а потом добавил, словно утешая ребенка:

— Все заживет.

Наконец его пальцы ощутили слабое, неверное тепло. Там, где они касались обескровленной кожи, возникло мягкое желтоватое свечение. Жрец удовлетворенно кивнул и накрыл ладонями изможденное лицо полководца Акомы.

— Старый воин, — продолжил он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь свои пять чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Ибо чувства твои принадлежат не тебе, а моему богу; пусть же в них отразится благодать, которая есть жизнь. Забудь дар речи; преисполнись радости, и чувства вернутся к тебе полной мерой.

На этот раз свечение появилось не сразу. Жрец размял затекшие плечи и перенес ладони на грудь Кейока.

— Старый воин, во имя Хантукамы, забудь свои устремления. Ибо душа твоя принадлежит не тебе, а моему богу: пусть же она постигнет совершенство, которое есть цельность. Забудь свои желания; преисполнись милосердия, и твое естество возродится полной мерой.

Полностью уйдя в себя, целитель окаменел. Молодой послушник скрестил руки на груди и не мигая наблюдал за происходящим. Под ладонями жреца появилось свечение; оно быстро разгорелось, полыхнуло огнем и с легким потрескиванием пробежало по телу раненого с головы до ног.

Врачеватель убрал руки и сложил их чашей, будто боясь расплескать драгоценный эликсир.

— Кейок, — тихо окликнул он.

Воин открыл глаза, резко напряг мышцы и вскрикнул от ударившего в глаза сияния.

— Кейок, — устало, но ласково повторил жрец, — не бойся. Тебя согревает тепло Хантукамы, бога исцеления. Госпожа молила его о твоем здоровье. Если мой бог вернет тебя к жизни, как ты распорядишься этим даром?

Кейок смотрел прямо перед собой.

— Я буду вечно беречь госпожу, как отец бережет родную дочь, ибо она — дитя моего сердца; других детей у меня нет.

— Ты будешь жить, Кейок, — убежденно произнес целитель. — Поправляйся, милостью моего бога.

Он широко развел руками, и свечение угасло; только слабый огонек жаровни освещал затемненную комнату, наполненную запахом сожженных трав.

Кейок, как и прежде, неподвижно лежал на своей циновке, но его кожа едва заметно порозовела, а дыхание стало ровным, как у спящего.

Тогда жрец осторожно присел на подушку, которая еще хранила отпечатки коленей Мары.

— Приведи сюда властительницу, — приказал он послушнику. — Пусть она порадуется: ее воин обладает редкостными качествами. Скажи ей, что он возвратится к жизни.

Юноша бросился выполнять поручение. Когда он вернулся, ведя за собой Мару, жаровня уже была погашена. По комнате вился странный узор из золы и угольев, а сам врачеватель крепко спал, свернувшись прямо на полу.