Николай Миклухо-Маклай - Путешествия на берег Маклая

• Название: Путешествия на берег Маклая
• Автор: Николай Миклухо-Маклай
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2006
• ISBN: 5-7107-9950-5

Имя замечательного российского путешественника Н. Н. Миклухо-Маклая навечно занесено в книгу открытия Земли. Его дневники, записки, сообщения о жизни во второй половине XIX в. среди папуасов Новой Гвинеи, составившие этот сборник, не только рассказывают о подвиге ученого, но и знакомят с ранее неизвестным. Материалы будут с интересом прочитаны всеми, кто стремится познать неизведанное, принять участие в освоении незнакомых уголков земного шара.

---

Ночь я провел в деревне Рай; на другое утро рано был на месте, где оставил пироги, и благодаря порядочному попутному ветру к вечеру вернулся в Бугарлом.

Мне так понравился этот способ путешествия, что я готовлюсь к экспедиции на о. Кар-Кар[170] с жителями о. Сегу.

Спокойствие жизни среди обширного поля многосторонних исследований составляет особенно привлекательную сторону моей новогвинейской жизни. Спокойствие это, благотворительно действующее на характер, совершенно бесценно для деятельности мозга, которая, не развлекаясь различными мелочами, может быть сосредоточена на немногих избранных задачах.

Дни здесь кажутся мне слишком короткими, так как мне почти что никогда не удается окончить к вечеру все то, что предполагал сделать в продолжение дня[171] утром. Не забывая назойливую истину «Einen jeden Abend sind wir um einen Tag ärmer!» [С каждым вечером мы становимся беднее на один день (нем.)], приходится нередко отгонять невеселые думы: о мизерных свойствах человеческого мозга, о необходимости собирания матерьялов по песчинкам, иногда даже сомнительной доброты, и т. п. и т. п.

По временам, однако же, моя занятая отшельническая жизнь прерывается на несколько часов, иногда даже на несколько дней неожиданными случайностями.

Одну из таких, случившихся недавно, расскажу для примера.

Я заметил выше, что воздерживался от вмешательства в политическую и социальную жизнь моих соседей и старался единственно предупреждать войны между туземцами.

Одна из многих причин междоусобий основана на поверии, что смерть, даже случайная, происходит через посредство так наз. оним,[172] приготовленного врагами умершего, – врагами семьи его или врагами деревни, в которой он живет. При смерти туземца (иногда даже заблаговременно, перед кончиною опасно больного) родственники и друзья его собираются и обсуждают, в какой деревне и кем был приготовлен оним, который причинил смерть умершего или болезнь умирающего. Толкуют долго, перебирая всех недругов покойного, не забывая при этом и своих личных неприятелей. Наконец, деревня, где живет недруг, открыта, виновник смерти или болезни (чаще несколько таковых) найдены. Открытие мигом переходит из уст в уста, причем часто прибавляются обвинительные пункты и иногда увеличивается реестр виновников. После этих прелиминарий составляется план похода, ищутся союзники и т. д.

Деревня Телята

Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая

В Бонгу при смерти жены одного из тамо-боро (общее название главы семейства) я услыхал совещание о походе на одну из соседних деревень; на этот раз, когда дело касалось смерти бездетной старухи (дети ее умерли малолетними), мне без особенного многословия удалось уговорить туземцев воздержаться от войны. Несколько месяцев спустя, при возвращении с моей экскурсии в деревню Телята, которую описал в кратких словах выше, я застал ближайшие деревни Бонгу и Горенду в сильной тревоге: Вангум, туземец лет 25, крепкий и здоровый, после 2– или 3-дневного нездоровия внезапно умер. Отец, дядя и родственники покойного, которых было случайно немало в обеих деревнях, усиленно уговаривали все мужское население деревень отправиться безотлагательно в поход на жителей одной из горных деревень (чаще других обвиняемых в колдовстве).

Туй (сын Бонема, брат Вантума), 8—10 лет. Горенду

Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая

С большим трудом и после очень многих серьезных переговоров мне и этот раз удалось устранить набег на горцев. Обстоятельство, что жители Бонгу и Горенду не были одного мнения насчет деревни, где жил предполагаемый недруг Вангума или его отца, значительно помогло моему успеху. Это различие мнения они, однако же, думали парализовать простым способом: напасть сперва на одну, затем на другую деревню. Я отклонил их от этих замыслов.

Несколько дней спустя я узнал, что брат умершего Вангума, мальчик лет 9 или 10, отправившись с отцом и несколькими жителями Горенду на рыбную ловлю к р. Габенеу, был ужален небольшою змеею; яд подействовал так сильно, что перепуганный отец, схвативший ребенка на руки и почти бегом бросившийся в обратный путь, принес его в деревню мертвым. Эта вторая смерть в той же деревне и в той же семье, последовавшая в промежутке немногих дней, произвела настоящий пароксизм горя, жажды мести и страха между жителями обеих деревень… Даже самые умеренные стали с жаром утверждать, что жители Теньгум-Мана приготовили оним, почему Вангум и Налай{102} умерли, и что если этому не положить конец немедленным походом, все жители Горенду перемрут, и т. п. Война казалась неизбежною. Об ней толковали старики, дети и бабы; молодежь готовила и приводила в порядок оружие.

Войны здесь хотя и не отличаются кровопролитием (убитых бывает немного), но очень продолжительны, исходя часто или переходя в форму частных вендетт, которые поддерживают постоянное брожение между общинами и очень затягивают заключение мира или перемирия. Во время войны все сообщения между многими[173] деревнями прекращаются, преобладающая мысль каждого: желание убить или страх быть убитым.

Я не мог смотреть, сложа руки, на такое положение дел в Бонгу, которая деревня была минутах в 5 ходьбы от моего дома в Бугарломе. Притом молчание с моей стороны при моей постоянной оппозиции войнам, когда только несколько дней тому назад я восстал против похода при смерти старшего брата, было бы странным, нелогичным поступком, и, уступив этот раз, я мог бы потерять влияние мое при всех последующих подобных случаях. Я должен был устранить мою антипатию вмешиваться в чужие дела. Я решил запретить войну. На сильный аффект следует действовать более сильным аффектом, а главное – следовало разделить их единодушную жажду мести, следовало поселить разногласие и дать тем первому жару остыть.

Будучи достаточно знаком с процессом мышления и склонностями туземцев, я обдумал план, который, по моему мнению, должен был произвести желаемое действие и который, на деле оказалось, подействовал даже сильнее, чем ожидал.

Придя в обычный час (перед заходом солнца) в Бонгу при случае происходивших при мне рассуждений о случившемся накануне и заметя, что туземцы очень интересуются узнать мой взгляд на положение их дел, я сказал, что хотя очень жаль отца, который потерял двух сыновей, молодых и здоровых, но что войны все-таки не должно быть и что все, что я сказал при смерти Вангума, остается верным и теперь.

Весть, что Маклай говорит «войны не должно быть», когда все и всё готовы предпринять ее, облетела всю деревню мигом. Набралась значительная толпа, и почти все старики обступили барлу,[174] в которой я находился, каждый стараясь разуверить меня, что война – положительная необходимость.

Доказывать неосновательность их теории «онима», вступать в теоретические рассуждения об нем было бы не только потерею времени, но и большой промах.

Я выслушал, однако же, очень многих; когда последний кончил, вставая и собираясь идти, я повторил тем же обыкновенным голосом, который представлял сильный контраст с возбужденною речью папуасов, но которому я постарался придать тон убеждения: «Войны не должно быть; если вы отправитесь в поход в горы, с вами со всеми, людьми Горенду и Бонгу, случится несчастие!»

Наступило торжественное молчание, затем посыпались вопросы: что случится? что будет? что Маклай сделает? и т. п.

Оставляя моих собеседников в недоразумении и предоставляя их воображению найти перевод моей угрозы на свой лад, я ответил кратко: «Сами увидите, если пойдете!»

Направляясь домой, проходя медленно между группами туземцев, я мог расслышать, что их воображение уже работает: каждый старался угадать беду, которую я пророчил.

Не дошел я до ворот моей близко отстоящей усадьбы, как один из стариков нагнал меня и, запыхавшись от ходьбы, торопливо проговорил: «Если тамо Бонгу (люди Бонгу) отправятся в горы, не случится ли тангрин (землетрясение)?»

Этот странный вопрос и запыхавшийся старик показали мне, что мои слова в Бонгу произвели значительный эффект.

– Маклай этого не говорил, – возразил я.

– Нет, но Маклай сказал, что тогда случится большая беда; а тангрин большая, большая беда. Все люди Бонгу, Горенду Тумбу, Богатим, все, все боятся тангрин. А что, случится тангрин? – спросил он опять упрашивающим тоном.

– Может быть, – был мой ответ.

Мой приятель быстро пустился в обратный путь, проговорив скороговоркою, обращаясь к двум туземцам, которые подходили к нам: «Я ведь говорил: тангрин будет, если пойдем. Я говорил!»

Все трое почти бегом направились в деревню.

Следующие дни я не ходил в Бонгу, оставляя воображению туземцев разгадывать загадку и полагаясь на пословицу: «У страха глаза велики». Я был уверен теперь, что они сильно призадумаются, и военный пыл мало-помалу начнет охладевать, а главное, что теперь в деревнях господствует разноголосица. Я не спрашивал, что мои соседи решили; они также молчали, а к войне далее не приготовлялись.