Маргарет Уэйс - Кузница души

• Название: Кузница души
• Автор: Маргарет Уэйс
• Издательство: Максима
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-94955-042-0

Роман Маргарет Уэйс «Кузница души» — это предыстория знаменитой «Саги о Копье» («Драконы Осенних Сумерек», «Драконы Зимней Ночи», «Драконы Весеннего Рассвета»), которая рассказывает о возмужании будущих героев Войны Копья.

Шестилетний Рейстлин Маджере знакомится с архимагом, который дает ему шанс поступить в школу чародеев. Маги из Башни Высшего Волшебства наблюдают за ним с тайной тревогой — они видят, как над Рейстлином сгущаются те же тени, что неотвратимо наползают на Ансалон.

Рейстлин упорно движется к своей цели. Но прежде чем стать настоящим магом, он должен пройти Испытание в Башне Высшего Волшебства. Испытание, которое полностью изменит его жизнь, едва не оборвав ее…

---

Рейстлин вышел из дома, чтобы посмотреть, насколько велики разрушения, как и большая часть утехинцев. Он подошел к краю одного из мостов и посмотрел вниз, где вода продолжала прибывать. Он не мог оторвать глаз от пенящихся вод ручья. Обычно тихий поток теперь бурлил, вихрился в водоворотах, жадно грыз берега, которые удерживали его в русле на протяжении долгого времени.

Рейстлин ощутил понимание.

* * * * *

Пришла осень, и принесла прохладные, свежие дни, насыщенные желтым лунным светом ночи и чистые королевские цвета красного и золотого. Шуршание падающих листьев не подняло настроения Рейстлина. Смена времен года, горьковато–сладкая грусть, принадлежащая осени, которая приносит и богатый урожай, и заморозки, только усилили его мрачное настроение.

Настал день, когда он должен был вернуться в школу и снова поселиться там. Рейстлину не терпелось вернуться туда, не терпелось покинуть дом — по крайней мере, это будет переменой. И по крайней мере его мысли будут заняты чем–то другим, кроме золотых кудрей, обольстительных улыбок, полных грудей и трепещущих ресниц.

Этим осенним утром было прохладно; ало–золотые листья валлинов покрылись инеем, и деревянные мостовые замерзли. До того, как солнце взойдет и растопит лед, ходить по ним было скользко и небезопасно. Над вершинами Сентинельских гор висели низкие серые облака. Воздух пах снегом. К концу недели на пиках гор должен был появиться снег.

Рейстлин запихнул в сумку свою одежду: две домотканые рубашки, нижнее белье, запасные широкие штаны, шерстяные чулки. Почти все вещи были новыми, сшитыми руками его матери. Ему была необходима новая одежда. Он вырос за лето, и сровнялся с Карамоном по росту, хотя по объему отставал намного. Высокий рост только подчеркивал чрезмерную худобу Рейстлина.

Розамун вышла из своей спальни. Она остановилась и обратила к Рейстлину взгляд голубых выцветших глаз.

— Что ты делаешь, дитя?

Рейстлин искоса взглянул на нее. Пышные каштановые волосы его матери были расчесаны и аккуратно уложены под чепцом. На ней была чистая юбка и корсаж поверх новой блузки, блузки, которую она сшила сама под присмотром вдовы Джудит.

Рейстлин невольно напрягся при звуке ее голоса, теперь, видя ее, он снова расслабился. У его матери, судя по всему, был «хороший день». У нее не было плохих дней, дней, проведенных в трансе, с начала весны, и Рейстлину пришлось признать, что за это следует благодарить вдову Джудит.

Он не знал, что о ней думать. Он готовился быть настороже, искать недостатки в ее поведении, разгадывать скрытые мотивы ее самоотверженности. Но до сих пор его подозрения не подтвердились. Она была тем, чем казалась — вдовой средних лет с приятным лицом, гладкими руками с длинными изящными пальцами, певучим голосом и заразительным смехом, который всегда вызывал улыбку на бледных губах Розамун.

Теперь дом семьи Мажере был чистым, а хозяйство велось исправно, чего не бывало до появления вдовы Джудит. Розамун ела регулярно и вовремя. Она спала ночью, днем ходила на рынок или в гости, всегда в сопровождении вдовы.

Вдова Джудит дружелюбно относилась к Рейстлину, хотя и общалась с ним не так свободно и легко, как с Карамоном. При Рейстлине она была более сдержанна, и, как он неожиданно понял, непрерывно следила за ним. Он не мог заняться ничем без того, чтобы не почувствовать ее взгляд на себе.

— Она знает, что ты ее не любишь, Рейст, — обвинял его Карамон.

Рейстлин пожал плечами. Это было правдой, хотя он не смог бы объяснить причину. Он недолюбливал ее, и мог с уверенностью сказать, что она его тоже не любит.

Одной из причин могло быть то, что Розамун, Джилон, Карамон и вдова Джудит вместе были семьей, а Рейстлин не принадлежал к ней. Не потому, что его не принимали, но потому, что он сам предпочел остаться вне этого круга. Вечерами, когда Джилон был дома, все четверо сидели на крыльце, смеясь и рассказывая разные истории. Рейстлин оставался внутри дома и просматривал записи, сделанные в школе.

Джилон очень переменился с тех пор, как его жена избавилась от своего недуга. Морщины, придававшие ему обеспокоенный вид, исчезли с его лба, он стал чаще смеяться. Он наконец мог вести с женой относительно нормальный разговор.

Летом работы велись близко к их дому; Джилон мог проводить больше времени с семьей. Все были довольны этим, кроме Рейстлина, который привык к тому, что его отца не было дома; он чувствовал себя несвободно в присутствии этого большого человека. Он не особенно радовался и переменам в поведении матери. Он скучал по ее прежним странностям и полетам в фантазиях, скучал по временам, когда она принадлежала только ему. Ему не нравилось новое тепло в их с Джилоном отношениях; их близость заставляла его чувствовать себя еще более одиноким.

Карамон явно был отцовским любимчиком, и обожал своего отца. Джилон пытался наладить отношения со своим вторым сыном, но дровосек был слишком похож на деревья, которые рубил — медленно растущие, медленно двигающиеся, медленно думающие. Джилон не мог понять Рейстлиновой любви к магии, и хотя он дал добро на то, чтобы послать сына в школу, он втайне надеялся, что ребенок найдет ее скучной и утомительной, и оставит занятия. Он продолжал хранить эту надежду, и расстраивался каждый раз, когда начинались занятия в школе, и Рейстлин собирал вещи. Но вместе с разочарованием он чувствовал облегчение. Этим летом Рейстлин казался незнакомцем, по каким–то причинам живущим с семьей, недружественным, раздражительным чужаком. Джилон никогда бы не признался себе в этом, но он был рад проводить одного из своих сыновей прочь.

Это чувство было взаимным. Рейстлин иногда чувствовал себя виноватым из–за того, что не может любить отца сильнее, и подозревал, что Джилон жалел, что не любит своего странного, нежеланного ребенка.

«Неважно, — думал Рейстлин, комкая чулки. — Завтра меня здесь уже не будет». Ему было трудно в это поверить, но ему не терпелось почуять запах вареной капусты.

— Что ты делаешь со своей одеждой, Рейстлин? — спросила Розамун.

— Я упаковываю вещи, мама. Я возвращаюсь к Мастеру Теобальду завтра, чтобы жить там до весны. — Он попытался улыбнуться. — Разве ты забыла?

— Нет, — сказала Розамун голосом холоднее льда. — Но я наделась, что ты больше не вернешься туда.

Рейстлин остановился и в изумлении вытаращился на мать. Он ожидал бы подобных слов от Джилона.

— Что? Не вернусь к моей учебе? Как ты могла так подумать, мама?

— Это зло, Рейстлин! — неистово выкрикнула Розамун с пугающей убежденностью. — Зло, я говорю тебе! — Она топнула ногой. — Я запрещаю тебе возвращаться туда! Слышишь?

— Мама… — Рейстлин был потрясен, встревожен, сбит с толку. Он не знал, что сказать. Она никогда не возражала против его выбора. Он иногда задумывался, а осознавала ли она вообще, что он учился магии? — Мама, некоторые люди плохо думают о магах, но они ошибаются, уверяю тебя.

— Боги зла! — медленно проговорила она нараспев. — Ты поклоняешься богам зла и по их повелению участвуешь в нечестивых ритуалах и совершаешь противоестественные действия!

— Самым противоестественным действием, которое мне приходилось совершать, мама, было падение со стула, — сухо сказал Рейстлин. Ее обвинения были настолько нелепыми, что ему было трудно принимать все это всерьез.

— Матушка, я провожу дни, повторяя всякую чепуху за учителем, учась говорить «аа», и «оо», и «уу». Я пачкаюсь в чернилах и иногда умудряюсь написать что–то почти разборчивое на клочке бумаги. Я брожу по полям и собираю цветы. Вот все, что я делаю, мама. Это все, чем я занимаюсь, — с горечью повторил он. — И я уверяю тебя, что у Карамона, который убирает навоз в конюшнях и собирает зерно, гораздо более интересная и захватывающая работа.

Он замолчал, удивляясь самому себе и своим чувствам. Теперь он понял. Теперь он знал, что не давало ему покоя все лето. Он понял, что было причиной злости и беспокойства, бурлящих в нем, как расплавленный металл. Злость и беспокойство, вызванные страхом и неуверенностью в себе.

Чернила и цветы. Повторение бессмысленных слов день за днем. Где было волшебство? Когда оно придет к нему?

Придет ли оно к нему?

Мороз пробежал у него по спине.

Розамун обняла его за талию и прижалась своей щекой к его.

— Вот видишь? Твоя кожа — она горячая на ощупь. Я думаю, у тебя жар. Не ходи в эту ужасную школу! Это только повредит тебе. Останься здесь, со мной. Я научу тебя всему, что тебе нужно знать. Мы будем читать вместе и решать примеры, как раньше, когда ты был маленьким. Ты составишь мне компанию.

Предложение показалось Рейстлину неожиданно манящим. Больше не будет глупых заданий Мастера Теобальда. Не будет тихих, одиноких ночей в общей спальне, тем более одиноких, что он был не один. Не будет этой внутренней муки, этих постоянных сомнений.

Что случилось с магией? Куда она исчезла? Почему его сердце билось быстрее при виде какой–нибудь глупой хихикающей девчонки, чем когда он копировал свои «оа» и «ай» на бумаге?