Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

• Название: ГИТЛЕР, Inc.
• Автор: Гвидо Препарата
• Жанр: История

Как Британия и США создавали Третий рейх

Нацистский режим для многих из наших соотечественников — это Вторая мировая война. Для Европы — эпоха. В коллективном представлении Запада не существует ничего худшего, нежели нацизм. Не было больших святотатств, большей жестокости, бесчеловечности, большего обмана, чем те, которые совершил невиданный режим, властвовавший в Центральной Европе на протяжении двенадцати лет. До сих пор не иссякает мощный поток книг, статей и филь­мов, показывающих суть нацизма. Будучи профессиональным экономистом, Гвидо Джакомо Препарата почти 10 лет изучал нацистский режим. Как такое зло могло явиться на свет? Взгляды автора на историю Европы существенно отли­чаются от известных широкой публике.

Последовавшее за поражением нацизма воцарение Pax Americana («Мир американский») имело, по мнению Г. Препараты, подготовленную десятилетиями почву, ставило конкретные цели и очень дорого обошлось Европе. Нацисты ни при каких обстоятельствах не могли стать по­рождением слепого случая. Писатель показывает, что на протяжении 15 лет (1919-33) англо-саксонская элита активно вмешивалась в германскую политику, имея осознанное намерение создать движение, каковое можно было бы впоследствии использовать как пешку в большой геополитической интриге.

История, рассказанная в этой книге, — это, по сути, история Британской империи, которая, напуганная ростом могущества юного Германского рейха, начала разрабатывать и приводить в исполнение секретный план стратегического окружения Евразийского массива. Главная цель этого масштабного окружения — уничтожить то, что сможет угрожать самому существованию Британской империи в наступающем столетии. Придя к этому пониманию, Британия начала кампанию, имевшую целью расчленение Евразии...

Перевод с английского А. Анваера

---

Но победоносная публика питала надежды совершенно иного рода: британцы оценивали свои притязания в 120 мил­лиардов долларов, а французы мечтали о фантастической мзде в 220 миллиардов (103). Перед такой разгоряченной ауди­торией, мстительно жаждавшей карающей дани. Ллойд Джордж и французский премьер-министр Клемансо, главные представители Британии и Франции на переговорах, едва ли могли показаться дома с добычей всего» в 40 миллионов дол­ларов без риска политического линчевания. Тогда Ллойд Джордж придумал очень мудрый выход — оставить сумму не­названной и предоставить ее окончательное определение ко­миссии экспертов, которая должна будет выдать результат че­рез два года, к маю 1921 года. Эту взрывчатую смесь в текст до­говора ловко вставил Джон Фостер Даллес — нью-йоркский адвокат, вращавшийся в высших сферах, — в форме печально из­вестной 231-й статьи, вошедшей в историю под названием «во­проса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). Согласно этой статье Германия была принуждена принять на себя всю ответст­венность и, таким образом, подписать «чек на предъявителя» «за причинение всех потерь и ущерба, понесенных союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им аг­рессией со стороны Германии».

Общая сумма добычи, которую предполагали отнять у Герма­нии, была победителями эмпирически разделена следующим образом: 50 процентов Франции, 30 процентов Британии и 20 процентов остальным, менее пострадавшим и менее значи­мым союзникам (104).

Послужив своей цели, приманка из четырнадцати пунктов была разорвана и выброшена в мусорную корзину. Глашатай и автор изложенных в них принципов Вильсон, словно деше­вые часы, которые однажды слишком сильно завели, а потом выбросили, судорожно «потикал» и сломался: в Париже пре­зидент серьезно заболел. Он клялся, что не будет никаких ан­нексий, однако молча согласился на оккупацию Германии союз­никами; он обещал, что не будет никаких компенсаций, но согласился на односторонние репарации. Он клялся выкорче­вать «тайную дипломатию» и спокойно наблюдал, как его союз­ники именно таким способом цементируют договор: когда гер­манская делегация в конце апреля прибыла в Париж, чтобы 7 мая 1919 года ознакомиться с содержанием, Ллойд Джордж, спотыкаясь, зачитал текст, который ни он, ни другие полно­мочные представители союзников до этого ни разу не видели в законченном виде (105). Все они яростно спорили и торгова­лись, но рука, компактно записавшая итог этой склоки, так и осталась скрытой.

Когда до немцев дошла суть представленного им договора, они буквально онемели. Потом, в какой-то степени собравшись с духом, они пригласили своего шефа, министра иностранных дел графа Ульриха фон Брокдорф-Ранцау — того самого, которо­го в 1917 году одурачил Парвус Гельфанд*,

* См. главу 1.

— с тем чтобы он вы­ступил с дипломатическим официальным протестом: в своей длинной речи Брокдорф пожаловался на «нарушение догово­ренностей, подписанных в условиях перемирия. Желая оскор­бить своих слушателей, Брокдорф говорил сидя» (106).

В Берлине депутаты рейхстага (парламента) встретили весть о договоре ревом страшного недовольства. В самом же Верса­ле германские дипломатические представители выступили с контрпредложением: в мастерски составленном ответе объемом 443 страницы, отредактированном в соответствии с первона­чальным вильсоновским проектом, один за другим отвергались все статьи договора: Германия предложила ограничить размер репарации 25 миллиардами долларов, «а большая часть терри­ториальных изменений была отвергнута, за исключением тех, необходимость которых основана на самоопределении» (чем была подтверждена точка зрения Вильсона) (107). Германская сторона привлекла для обоснования своей позиции даже ста­рейшину социологии Макса Вебера, так же как сделал это Ле­нин несколько лет назад, заявив, что война была грехом всех держав (108).

Но союзники были непоколебимы: Германии, как единст­венной виновнице всех жестокостей войны, был предъявлен пятидневный ультиматум, коим предписывалось принять усло­вия договора под угрозой военного вторжения. Для того чтобы не ставить свою подпись под таким Schandefrieden (позорным миром), первое веймарское правительство, руководимое соци­алистом Шейдеманом, в полном составе подало в отставку, не просуществовав и четырех месяцев. В отчаянном порыве ос­корбленных патриотических чувств 21 июня экипажи герман­ского флота, запертого в бухте Скапа-Флоу у Оркнейских ост­ровов, начали топить 400 тысяч тонн ценного груза и потеряли десять моряков от открытого в ответ на эти действия огня бри­танцев (109). В Берлине основную тяжесть непопулярного ре­шения принял на себя все тот же Матиас Эрцбергер: в ноябре он подписал унизительное перемирие, теперь же в качестве министра финансов нового кабинета он взял на себя обязан­ность завернуть последнюю гайку в этой конструкции. Он с вызовом предложил своим твердолобым парламентским оппонен­там — противникам ратификации договора — возглавить прави­тельство и снова вступить в войну. Оппоненты мгновенно рети­ровались перед такой перспективой, а генерал Гренер уверил рейхспрезидента Эберта, что успокоит«(взбешенную) армию. Таким парламентским маневром, призванным спасти честь па­триотов и дать возможность прагматикам ратифицировать до­говор, этот последний 23 июня был принят, и Германия избежа­ла оккупации союзниками (110).

Что же касается территориальных изменений, то здесь в до­говоре содержались два важных указания. Первое касалось польского коридора: Франция хотела отдать Восточную Прус­сию Польше, но составители договора остановились на более хитром решении, согласно которому Восточную Пруссию дол­жен был пересекать коридор, связывающий Польшу с Север­ным морем через порт вольного города Данцига, а образо­вавшийся германский анклав предполагалось передать под международную опеку. Таким образом, коридор отделил от не­мецкого отечества значительный кусок территории Германии. Как хитроумное приспособление для постоянного разжигания тлеющих этнических, территориальных и политических кон­фликтов, это решение оказалось весьма и весьма эффектив­ным: действительно, именно здесь был спущен курок следу­ющей войны*.

* См. главу 5

Второе положение о территориях касалось положения Рейн­ской области: Рейнская область и пятидесятикилометровая зо­на вдоль правого берега реки подлежали постоянной демилита­ризации, и любое нарушение этого положения могло рассматриваться как враждебный акт со стороны государства, подписавшего договор. Данным условием определялось, что все германские войска должны быть навечно выведены из Рейн­ской области. А все фортификационные сооружения демонти­рованы. «Это было самое важное положение Версальского дого­вора, ибо оно подставляло становой хребет немецкой способности вести войну под неминуемый и скорый удар фран­цузов» (111). Французским войскам было дано право оккупиро­вать зону в течение пятнадцати лет.

Нависая, подобно двум тюремщикам, на флангах скованного по рукам и ногам гиганта (112), новоявленные «творения» Вер­саля — Польша и Чехословакия — внимательно надзирали над Германией, которая к тому же лишилась своих вооруженных сил, так как численность кадровой армии по условиям договора не должна была превышать ста тысяч человек. Страна была так­же лишена большинства своих шахт; население сократилось на 6,5 миллиона человек (10 процентов от общей численности) (113), а 2,4 миллиона погибли во время войны; Германия оста­лась без торгового флота и колоний; территория страны умень­шилась на 13 процентов; запасы железной руды сократились на 75 процентов, добыча угля упала на 26 процентов, производство чугуна и стали уменьшилось на 44 и 38 процентов соответствен­но (114); помимо этого, Германию «обязали выделять часть про­изводственных мощностей на строительство кораблей для со­юзников и на добычу угля для Франции» (115).

К тому времени, когда Германия согласилась ратифициро­вать договор, Кейнс уже в сильнейшем негодовании покинул конференцию, огорченный положением о пенсионных выпла­тах — «одним из серьезнейших проявлений политической глу­пости, — жаловался он, — за какую когда-либо несли ответствен­ность наши государственные деятели» (116). Это было положение, источник которого Кейнс не мог разгласить, ибо то была хитрость его близкого друга Сматса (117).

Когда наконец в мае 1921 года был определен счет, Германию попросили уплатить в виде регулярных взносов в течение 37 лет 34 миллиарда долларов: это в два с половиной раза пре­вышало годовой доход Германии за 1913 год и в десять раз пре­вышало размер контрибуции, наложенной Германией на Фран­цию в 1871 году. Кейнс осудил предположение о том. что такую сумму можно, пользуясь торговыми излишками, получить от ос­лабленного рейха в условиях окружения конкурентами. После тщательного подсчета стоимости всех германских активов он предложил ограничить размер репараций 10 миллиардами дол­ларов (то есть 75 процентами чистого годового дохода Герма­нии за 1913 год) с рассрочкой на несколько десятилетий (118)