Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

• Название: ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх
• Автор: Гвидо Препарата
• Жанр: История

Нацистский режим для многих из наших соотечественников — это Вторая мировая война. Для Европы — эпоха. В коллективном представлении Запада не существует ничего худшего, нежели нацизм. Не было больших святотатств, большей жестокости, бесчеловечности, большего обмана, чем те, которые совершил невиданный режим, властвовавший в Центральной Европе на протяжении двенадцати лет. До сих пор не иссякает мощный поток книг, статей и филь­мов, показывающих суть нацизма. Будучи профессиональным экономистом, Гвидо Джакомо Препарата почти 10 лет изучал нацистский режим. Как такое зло могло явиться на свет? Взгляды автора на историю Европы существенно отли­чаются от известных широкой публике.

Последовавшее за поражением нацизма воцарение Pax Americana («Мир американский») имело, по мнению Г. Препараты, подготовленную десятилетиями почву, ставило конкретные цели и очень дорого обошлось Европе. Нацисты ни при каких обстоятельствах не могли стать по­рождением слепого случая. Писатель показывает, что на протяжении 15 лет (1919-33) англо-саксонская элита активно вмешивалась в германскую политику, имея осознанное намерение создать движение, каковое можно было бы впоследствии использовать как пешку в большой геополитической интриге.

История, рассказанная в этой книге, — это, по сути, история Британской империи, которая, напуганная ростом могущества юного Германского рейха, начала разрабатывать и приводить в исполнение секретный план стратегического окружения Евразийского массива. Главная цель этого масштабного окружения — уничтожить то, что сможет угрожать самому существованию Британской империи в наступающем столетии. Придя к этому пониманию, Британия начала кампанию, имевшую целью расчленение Евразии...

Перевод с английского А. Анваера

---

Великая немецкая машина, построенная за счет одолженного капитала и ставшая самой мощной и эффективной в Европе, ра­ботала на заимствованном топливе... Почему немцы отдали свое собственное топливо на хранение в банки иностранных дер­жав? (110)

В действительности план Дауэса оказался первой немецкой пятилеткой (1924-1929 год) в преддверии грядущей мировой войны.

В течение этого критически важного пятилетия Норман трудился как пчела: для того чтобы поддерживать на столь высоком уровне непрерывный поток американских денег в Вей­марскую Германию, от Английского банка требовалась виртуоз­ность, на какую — единственный во всем мире — был способен только Монтегю Норман. Ибо только он умел накапливать в своих подвалах иностранные деньги и, когда наступало время, подходящее для следующего изменения политической физио­номии Германии, — отдавать их.

Великая британская шарада: крах нового золотого стандарта

Мощные лопасти подводных турбин открыли шлюзы амери­канского снабжения Германии, и большую его часть задумал, организовал и осуществил именно Монтегю Норман. Последо­вательность его гениальных маневров видна по цепи самых значительных событий предвоенного периода: он стал непод­ражаемым и непревзойденным архитектором крушения Евро­пы; жрецом банковского культа, ускорившим и обратившим в свою пользу отвратительное вырождение европейской циви­лизации. Во время Второй мировой войны англо-американцы пришли, увидели и победили, но прежде чем они сделали это, Монтегю Норман построил план — и его деяния, несправедли­во забытые, остаются пока самым удивительным подвигом в ис­тории англо-американской осады Евразии, осады, начавшейся в Первую мировую войну.

Согласившись на предложенное Дауэсом переливание кро­ви, Германия открыла дорогу союзникам: марка стала свободно конвертироваться в золото, а фунт стерлингов смог подняться до своего прежнего паритета в 4 доллара 86 центов.

Итак, в апреле 1924 года было объявлено о плане Дауэса, ко­торый по сути отсрочил на несколько лет недовольство репа­рациями, и с этого момента фунт начал безостановочно расти (см. рис. 4.2). В мае «Морган и К°» совместно с ФРБНИ сообщи­ли Норману и его сотрудникам, что они готовы открыть своим британским партнерам щедрые кредитные линии, чтобы защи­тить конвертируемость фунта в золото, когда наступит этот мо­мент, то есть, как они предполагали, в начале 1925 года. Британ­ское казначейство немного поторговалось, но потом стороны все же счастливо пришли к согласию, ободренные и уверенные в успехе, после чего тандем Нормана и Стронга возобновил свою любимую игру на ставках банковского процента.

В июле 1923 года Норман поднял ставку с трех до четырех процентов, послав в Нью-Йорк сигнал о том, что Лондон го­тов — готов тянуть на себя золото (см. рис. 4.1). Какое-то время ушло на то, чтобы германский хаос спонтанно дошел до своего завершения и Шахт смог заняться приемом и распределением помощи, но в конце концов Нью-Йорк отреагировал и снизил ставку на полтора пункта, с 4,5 процента в мае 1924года до 3 процентов в августе. Положение изменилось на противоположное — теперь Нью-Йорк был ниже Лондона. План, конечно, заключался в том, чтобы привлечь в Лондон, на рынок дорогих денег, новых кредиторов, а заемщиков — в Нью-Йорк, на рынок денег доступных. Это переключение имело решающее значение. Таким образом в Ныо-Йорке была инициирована политика «легких денег»: Нью-Йорк поглотил большое количество част­ных и государственных ценных бумаг и впрыснул в экономику наличные деньги, что облегчалось вольной и небрежной кре­дитной политикой коммерческих банков (111). Америка распу­хала от наличности, а Лондон, рынок которого отличался мень­шим предложением, притягивал золото как магнит. Так была запущена феноменальная лихорадка «ревущих двадцатых» на Нью-Йоркской фондовой бирже: она началась в конце лета

1924 года, что развязало руки Норману, который теперь мог приступить к накоплению золота Английским банком (112).

Но только после того, как крупный заем по плану Дауэса был в октябре перечислен но назначению, фунт стерлингов начал свое окончательное и решительное восхождение к паритету. Непрерывный рост английской валюты с октября (4,43 доллара за 1 фунт) по апрель (4,86) происходил «в страшно неблагопри­ятных условиях»: поддержанный американской банкирской ре­шеткой фунт достиг вожделенного золотого паритета 28 апреля 1925 года, несмотря на «сильно отрицательный торговый баланс». В действительности повышение фунта до золотого плато произошло благодаря невидимому балансу (импорту капитала) (113). Норман осуществил свой план; в этой игре было только одно правило — изогнуть по собственному усмотрению банкирскую решетку.

Наконец все было сделано: Британия вернулась к золоту при курсе 1 фунт за 4,86 доллара. Более тридцати стран последовали примеру Британии; лондонский Сити снова стал клиринговым мировым центром.

При ближайшем рассмотрении, однако, некоторые ученые педанты заметили, что новый британский «золотой стандарт» выглядел довольно своеобразно. Во-первых, золото было прак­тически изъято из обращения (114): держатели банкнотов не могли, по условиям нового акта, менять знаки Английского бан­ка на золото в этом банке. Банк же был обязан не продавать зо­лото в количестве, меньшем 400 унций, — «за сумму, не меньшую чем 8268 фунтов стерлингов за один раз» (115): золото тихо вы­пало из обращения, оставшись в ограниченном кругу, доступ­ном только для «крупных игроков». Чего хотел добиться этим Норман? Исключив для экономики возможность совершать куп­ли-продажи в золоте и, что еще важнее, накопив золотой запас в период кризиса, он убрал из финансовой системы буфер, де­лавший систему неуклюжей и не способной на быстрые реак­ции. Норман так откалибровал систему, чтобы она стала способ­ной на быструю игру.

Во-вторых, он с успехом использовал новый оборот золота для оказания давления на центральные банки, привязанные те­перь к Английскому банку, заставляя их держать часть резерва в фунтах стерлингов, каковой был теперь привязан к золоту; те­перь Лондон мог инвестировать фунты от имени связанных с ним банков (116).

С одной стороны, этот инструмент золотого курса в огром­ной степени размывал «покрытие» стандарта в целом, подталки­вая мировую финансовую систему к беспрецедентному инфляци­онному раздуванию; а с другой стороны, он предопределил начало катастрофической цепной реакции, которая неминуемо должна была начаться сразу после того, как одна из двух золотых валют — фунт стерлингов или доллар — станет испытывать труд­ности из-за слишком большой распространенности. Если, на­пример, Лондон потеряет много золота, то фунт упадет, если же это произойдет, то, так как большинство сателлитов вынуждено держать большое количество фунтов стерлингов в качестве «по­крытия», распадется вся система.

Норман играл по-крупному: ему требовалась стремительная и незамедлительная реакция на его план; он в буквальном смыс­ле слова сконструировал мину с часовым механизмом, а мир в это время беспечно смотрел в другую сторону, не замечая опас­ности.

Банковская структура современного мира с ее огромной пи­рамидой депозитов, номинально конвертируемых в золото по первому требованию, но в действительности представ­ленная активами, которые не могут быть превращены в лик­видность, представляет собой бочку с порохом (117).

В-третьих, сам паритет. Нет сомнения, что фунт, стоивший 4,86 доллара, был дорог. Норман хорошо это понимал. Фунт стерлингов, удерживаемый на таком уровне, не мог стимулиро­вать британский экспорт, но зато мог стимулировать импорт жизненно важных для Британии товаров и, что еще более важ­но, мог стимулировать невидимый импорт: вложения капитала за границей, корабельный фрахт и финансовые услуги — все это номинировалось в фунтах стерлингов. Снова став мировым кли­ринговым центром, Лондон и вся Британская империя могли уверенно ожидать извлечения богатых выгод от грядущего при­тока иностранных денег, привлеченных высоким банковским процентом, — отсюда и важность поддержания процентной ставки в Лондоне выше, чем в Нью-Йорке.

Наконец, после десятилетнего пребывания в храме Мамоны Норман завершил подготовку к игре: большая часть промышленно развитого мира была теперь привязана к золоту, и можно было запускать великую финансовую карусель, начиненную ди­намитом. Воистину Норман произвел на мир неизгладимое впе­чатление; несмотря ни на что, он сумел построить новую, неви­данную машину, которая, по всем видимым признакам, была способна дать миру шанс на такое процветание и сотрудничест­во, каких он до сих пор и представить себе не мог. Но Нормана боялись.

Его личность, интерес к которой возбуждался событиями, ку­луарными слухами и легендами, была под стать его натуре. Его единственной супругой была империя (если не считать обожа­емого банка), как выражался он сам (118), — он вел поистине мо­нашескую жизнь, не имея ни компании, ни друзей, о которых стоило бы упомянуть.