Ингрид Нолль - Натюрморт на ночном столике

• Название: Натюрморт на ночном столике
• Автор: Ингрид Нолль
• Издательство: СЛОВО/SLOVO
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-85050-671-3

Ингрид Нолль — известная немецкая писательница. Она родилась в 1935 году в Шанхае, в Германию вернулась с родителями в 1949-м, изучала германистику и искусствоведение в Боннском университете, живет в старинном и фешенебельном городе Вайнхайме.

Ингрид Нолль — автор пяти романов, трех повестей, сборника рассказов, лауреат нескольких литературных премий. Три ее романа экранизированы, один — поставлен на радио. Произведения писательницы переведены на многие языки мира.

Яркие характеры, захватывающая интрига и умение передать таинство живописи — такое неожиданное сочетание предлагает Ингрид Нолль в романе «Натюрморт на ночном столике».

---

Люси засмеялась в ответ. Да, бывают такие деньки, словно их кто заколдовал! Она метнулась к детям: трехлетний Мориц сыпал землю на волосы сестре.

— Как ты только справляешься? С ума сойти — четверо балбесов в доме! — вырвалось у меня.

Двое старших — дети Готтфрида от первого брака, Кай и Геза, — были поспокойней, с ними можно было расслабиться. Ева в принципе тоже. Но зато Мориц стоил всех троих, чертенок, весь в отца! Я осторожно спросила Люси, кто же этот таинственный родитель?

И тут наконец Люси открыла мне свой секрет. Как известно, она урожденная Майер, в первом браке — Штювер, потому и дощечка на двери ее дома гласит: «Майер-Штювер». Этот Штювер развелся с ней, потому что она забеременела от некоего Герда, который и есть папаша Морица. А Готтфрид — полное имя «доктор Готтфрид Херманн» — отец Евы. Но, к сожалению, он до сих пор не развелся со своей первой женой, матерью Кая и Гезы…

— Такая вот путаница! — Люси ухмыльнулась до ушей. — Со Штювером мы время от времени встречаемся, он меня простил давно. Вообще-то, он нормальный мужик. Так что я только раз в жизни гуляла налево, один только раз сбилась с пути истинного. Мое единственное прегрешение — Герд Трибхабер.

Что?! Я не ослышалась? Мой первый парень Герд Трибхабер — отец Морица?! Удо, Сильвия, бутылка с соком были забыты. Вместе с Люси мы ударились в воспоминания о человеке, которого я знала еще задолго до того, как она с ним встретилась. И что с ним теперь стало?

— Угадай, — увильнула Люси, — его профессия начинается на букву «ф»! Он женат во второй раз, двое детей, с Морицем, значит, трое!

— Где он теперь живет?

— Да рядом, можно сказать, в Людвигсхафене. Работает фармакологом в одной из университетских клиник, получает кучу денег и ни разу ни гроша не потратил на Морица.

Потрясающе! Но хорошо все-таки, что я тогда не осталась с Гердом навсегда.

Я взяла Морица на колени и стала разглядывать его совсем другими глазами, внимательно, скрупулезно. С ума сойти! Трибхабер в детстве, собственной персоной! Знает ли мальчик?

Люси замотала головой:

— Анна, ему же три года! Кроме того, я бы ни в жизни не вышла за Герда замуж, у него одна фамилия чего стоит! Мориц и Ева — оба Майеры. Если их такая фамилия не устраивает, пусть один женится на аристократке, а другая выходит замуж за принца.

Люси вырвала у меня своего бесенка и неистово прижала к себе, Ева даже заревновала. И тут вдруг моя подруга произнесла:

— А ты, кажется, тоже не самая верная жена. Сильвия тут намекнула…

— На что намекнула? — Я покраснела до корней волос, будто мне и правда было что скрывать.

— Ну, ты с Удо… — Люси запнулась. — Мне трудно себе представить, но, ты знаешь, Сильвия утверждает, что Удо сам ей признался! Поэтому она не очень сильно по мужу убивается.

Люси испытующе взглянула мне в глаза.

— Врет она все! Совести у нее нет, вот что! — взорвалась я в ответ. — Врет! Ни слова правды! Удо за мной увивался, да только без толку! Он и не особенно рисковал, чтобы не схлопотать по физиономии.

Люси задумчиво покачала головой:

— Либо Удо соврал, либо Сильвия.

Третий вариант: вру я. Она не произнесла этого вслух, но по виду ее было понятно, что она и такого не исключает.

— Сильвия блефует, — утверждала я. — Неужели Удо стал бы ей такое наговаривать? Не верится что-то. Неверные мужья так себя не ведут. Они изо всех сил открещиваются от своих интрижек. Не стал бы Удо выдумывать, чего не было! Не идиот же он в самом деле.

— Не поймешь их, этих мужчин, — откликнулась Люси. — Может, у него перестало с Сильвией получаться, он пришел в отчаяние и наплел ей всякой ерунды — якобы с другими у него никаких проблем!

Может быть, конечно, и такое, но только при чем тут я, почему именно со мной у Удо не было проблем? Я попросила Люси никому о нашем разговоре, особенно, конечно, Райнхарду, не рассказывать.

— Люди сразу думают: нет дыма без огня, — обиделась я, — но ты-то, я надеюсь, за меня перед Сильвией вступилась?

— Разумеется, — произнесла Люси как-то нерешительно. — Но ты сама подумай: она рассказывает мне в слезах: Удо признался ей, что у него с тобой был роман! Что я могу ей на это возразить?

С этими словами моя подруга собрала своих отпрысков и отправилась домой.

Я знаю, это звучит и выглядит несколько эксцентрично, но именно в тот момент я выгребла из шкафа все свои принадлежности для рисования. Мне хотелось лишь одного: забыться и убежать от всех этих неверных мужей, лживых подруг, дурацкого моего прошлого и идиотского настоящего. Не начать ли сегодня же тот запланированный натюрморт на кухне? Ну да, тут же заявится все семейство и начнет качать права. Но я все равно открыла альбом и стала по памяти набрасывать покойного Удо на кровати. Причем выяснилось, что точно я не помню уже ни одной детали. Раза три я стирала и снова набрасывала нижнюю часть его лица, прежде чем вспомнила, что у него была тяжелая, массивная нижняя челюсть. Зато мне сразу удалась композиция на ночном столике: лекарства, затычки для ушей, бутылка с соком, чайная ложка, радио, будильник, капли. Меня напугали дети.

— Где мои динозавры с компостной кучи?! — негодовал Йост.

О чем он? Не понимаю!

Тогда сын мне объяснил, что построил для своих резиновых ящеров доисторический мир на компостной куче. И вот теперь все его любимые зверушки исчезли!

Ох, вздохнула я, кто ж еще мог их стащить, как не этот сатаненок Мориц!

ВИНО БЕЗ ОСАДКА

В моих кошмарах мне иногда снится, будто я несусь на машине, мне под колеса падает какой-то ребенок, а я ничего, ничего не могу сделать! На самом деле я никогда в жизни еще не задавила ни одного живого существа. Наоборот, недавно даже спасла кошку. Она затаилась, сидя посреди улицы, и так была чем-то увлечена, что упорно не двигалась с места. Я не успела даже затормозить, как она вскочила и метнулась на левую сторону улицы, а на правой в то же мгновение мелькнул другой зверек, много меньше кошки — мышь. После этого у меня целый день было приподнятое настроение — наконец-то и кошка, а то всю жизнь одни мыши да мыши!

Сейчас, когда я, перепуганная, не могла доверять ни собственному мужу, ни подруге, я делила всех на мышей и кошек, на хищников и их жертв. Некогда Удо был охотником, но с некоторых пор сам стал охотничьим трофеем. Сильвия и Райнхард вели себя как два волка, а я казалась себе зайцем. И сделалась бы их добычей, если бы не стала защищаться.

К завтраку я выставила бутылку грейпфрутового сока, недавно купленную, но уже початую. Дети его точно пить не стали бы, им бы не понравилось. А Райнхард сначала ловушку и не заметил, потому что сидел по своему обыкновению закрывшись газетой. Но вот наконец он отвлекся от чтения, чтобы налить себе вторую чашку кофе, взгляд его упал на бутылку с соком, и мой муж едва не подпрыгнул от ужаса:

— Что это такое?! — вскричал он.

— Фруктовый сок, — невозмутимо отвечала я. Райнхард выронил газету.

— Вот новости! — занервничал он. — С каких это пор мы на завтрак пьем сок?

Я же была занята только созерцанием струйки жидкого меда, которая текла из банки на мой бутерброд.

— Чего ты так раскричался? Не переживай, я его не купила, он валялся в мусорном контейнере, а бутылка еще почти полная. Ну, я и подумала: витамины детям…

— И дети его пили?! — Райнхард взвился как ужаленный.

Я пожала плечами и слизнула мед с пальца. И тут моего мужа понесло.

— Где дети?! — прорычал он.

— Собираются в бассейн, до школы пара дней осталась, пусть еще порадуются жизни.

Безумный отец отшвырнул свою чашку, схватил меня за плечи и стал трясти.

— Как можно быть такой безответственной?! Как можно ставить на обеденный стол продукты, найденные в помойном ведре?! Ты что, хочешь собственных детей на тот свет отправить?

— Ты, наверно, не выспался. Или не с той ноги встал? — произнесла я дружелюбным тоном. — Дети этот сок не переносят, он для них слишком горький. Зато мне нравится!

С этими словами я открыла бутылку и несколько раз смачно глотнула. Райнхард не стал меня останавливать, только глаза у него полезли на лоб.

— Ты мне дашь наконец мою часть газеты почитать? — напомнила я и поставила пустую бутылку на пол.

Надо отдать должное моему неверному — совесть его все-таки уколола. Он забегал по кухне, краем глаза за мной наблюдая, и все не мог ни на что решиться.

— Зачем ты вообще вытащила эту чертову бутылку из помойки? — злился он. — Может, ее соседи выбросили и…

— Райнхард, да ты же сам выкинул ее в контейнер для пищевых отходов, — перебила я его, — а ей там не место, ты же знаешь. Слушай, ты бы поспешил, а то опоздаешь!

У животных — я помню из краткого курса биологии — наблюдается такое явление: в экстремальных ситуациях иногда срабатывает не только один нужный рефлекс, а сразу два. Вот, например, если птица видит кошку, что подкрадывается к ее гнезду, бедную птаху будут терзать противоречия: спасать своих птенцов от зубов хищника или спасаться самой, пока не слопали. Как разрешить такой внутренний конфликт? Нет решения. И потому несчастная черная дроздиха, чтобы хоть что-то предпринять в момент опасности, начинает как сумасшедшая чистить свои перья. Вот так же мучился и Райнхард. Что ему делать: везти меня в больницу, чтобы мне срочно промыли желудок? Но тогда придется признаться, что в бутылке был яд! Инстинкт самосохранения долго боролся с долгом отца семейства и верного мужа, в результате наступило некоторое равновесие, и Райнхард стал причесываться перед зеркалом в коридоре. Когда же оперение было уже в порядке, его охватил приступ эгоизма. Даже не попрощавшись со мной, он уехал на работу, то есть, очевидно, смирился с тем, что через некоторое время его дети найдут свою мать на кухне мертвой.