Буренин Николай - Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»

• Название: Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»
• Автор: Буренин Николай
• Жанр: Прочая документальная литература

---

- Вам места мало, позвольте, я немного освобожу.

Взяв бювар, я прикрыл им всю зловещую пачку, сверху положив тяжелое пресс-папье.

Вопросы были обычные. Интересовались Эдвардом Карлсоном. Оказывается, кронштадтская полиция его не забыла. Какое я дал объяснение - не помню, но, во всяком случае, сказал, что Карлсон приезжал временно, уехал и паспорт просит выслать в Финляндию, что, мол, адрес свой напишет. Конечно, всё это было шито белыми нитками.

Провозившись часа три-четыре, вся компания удалилась.

Возник вопрос: как предупредить Эдварда?

Я пробовал выйти через парадную лестницу, но убедился, что у подъезда стоит городовой и бродят сыщики. Ворота были еще закрыты, но через небольшую дверку, выходящую на двор с парадной лестницы, я незаметно вышел и, пройдя двором, через калитку попал на Можайскую улицу. У сестры в доме пришлось будить дворника, знавшего меня, и по черной лестнице пробираться в квартиру к сестре. Подняв всех на ноги, стали снаряжать Эдварда. Надели на него юбку, зимнюю ротонду моей сестры, обернули ему голову пуховым платком… Получилась какая-то совершенно нелепая женская фигура.

Утро только начиналось, было темно, так что мы благополучно выбрались из дому, сели на извозчика и поехали к моему другу Николаю Войтенко, служившему в то время в типографии “Слово” и очень талантливо добывавшему там шрифт для наших подпольных типографий.

У Войтенко Эдварда вновь преобразили в мужчину и отправили его, как помнится, на станцию Удельную, вторую после Петербурга по направлению к Гельсингфорсу. Там Войтенко посадил его на дачный поезд. Таким образом Эдвард переехал границу и, сев на гельсингфорсский поезд, удивил Вальтера Шеберга неожиданным приездом.

Так смелый план и не удалось осуществить. К счастью, он не привел ни к каким дурным последствиям. Правда, наша квартира долго после обыска оставалась под наблюдением. Собиравшиеся к нам по воскресеньям гвардейские офицеры, товарищи брата, говорили в шутку матери:

- У вас, Софья Игнатьевна, как у министра,-городовые на часах стоят!

А городовые действительно были сбиты с толку и, увидев какого-нибудь полковника или генерала, бросались открывать входную дверь или подсаживали “его превосходительство” в сани.

Сняты были посты только после угрозы матери пожаловаться градоначальнику. Но для меня вышло хуже: был установлен негласный надзор.

Вскоре Эдварду пришлось оставить и Гельсингфорс. Наши друзья финны известили нас, что в охранке получена фотография Эдварда с описанием его примет и обещано крупное денежное вознаграждение за его поимку. Мы достали ему паспорт на имя Карла Коппеля, и он вновь поступил кочегаром на крупный пароход “Астреа”, курсировавший между Финляндией и Англией.

Мне пришлось временно уехать из Петербурга, оставив на дежурстве у нашего дома городовых, карауливших, когда придет к нам ночевать Эдвард Карлсон. В Финляндии же тем временем сновали сыщики с горячим желанием получить обещанное вознаграждение. Тайком вытаскивая из-за пазухи фотографию, они сравнивали ее с теми, за кем охотились. А кочегар Карл Коппель, приехав в Або или Гельсингфорс, окончив свою работу, помывшись и приняв городской вид, спокойно спускался на берег, проходил в город между таможенными чиновниками и жандармами и даже изредка позволял себе роскошь видеться со своими друзьями.

Приблизительно через год Эдвард отправился в Америку, где порядочно поскитался, пока не устроился в Нью-Йорке на фабрику печатных машин фирмы Гоу. Одновременно он стал посещать курсы рисования в Академии художеств и курсы декоративных искусств при нью-йоркской профессиональной ремесленной школе. И те и другие курсы он блестяще окончил, получив на курсах Академии художеств серебряную медаль, а на курсах декоративных искусств - золотой значок.

Но служению искусству Эдвард не отдался. Он вошел в эстонскую федерацию коммунистической партии в Нью-Йорке, где вел партийную работу вплоть до отъезда в СССР.

Побег

В начале 1906 года бежал из Санкт-Петербургского охранного отделения арестованный молодой рабочий Путиловского завода, привезенный из тюрьмы на допрос.

Звали его Николай Николаевич Глебов (партийная кличка-“Степан Голубь”). Ему было около двадцати лет. При обыске у Глебова нашли браунинг и случайно оказавшуюся прокламацию боевой группы эсеров. Это давало охранке повод к тяжелому обвинению, грозившему Глебову если не повешением, то каторгой.

Привезенный на допрос “Степан Голубь” был помещен в одной из соседних со следователем комнат второго этажа. Полицейский, велев ему обождать, направился к начальнику доложить о приводе арестованного. Выходя, он запер дверь на ключ, оставив его в замке.

“Степан Голубь” решил бежать. Решеток в окне не было. Окно комнаты выходило во двор. Спрыгнуть во двор можно, но на дворе были извозчики, сыщики, полицейские, жандармы. Взглянув на дверь, он заметил, что верх ее стеклянный и кусок стекла, как раз у замка, заменен картоном. В одно мгновение он был у двери, нажал на картон, рука свободно прошла в отверстие. Не задумываясь, он повернул ключ, открыл дверь и очутился в коридоре. Дорогу он запомнил. Заперев дверь двумя оборотами ключа, он смело отправился в канцелярию. Глебов ясно понимал, что неожиданно появившись в ней, он обратит на себя внимание, но решил действовать напролом. Войдя в комнату и приняв развязный вид, он стал громко насвистывать веселый мотив и, воспользовавшись недоумением корпевших над своими бумагами чиновников, спокойно прошел мимо них на лестницу. Быстро с нее спустившись, хотел выйти в парадную дверь, но швейцар его остановил:

- Барин, а вы калоши забыли!

Эти калоши чуть не погубили Глебова. Понимая, что ни одной секунды терять нельзя, он махнул рукой, стремглав вылетел на улицу и “стреканул”, по его выражению; по Мойке, услышав за собой: “Держи его! Держи!”

На крик швейцара выбежало много народу, навстречу из-за угла тоже бежали какие-то люди. Двое сыщиков вскочили на извозчика и поскакали вслед. Заметив последних и сообразив, что от конной погони ему не спастись, “Степан Голубь” перебежал пешеходный мостик через Мойку и скрылся в узком переулке.

Он вспоминал потом, как навстречу ему попались дети, шедшие из школы. Раскрасневшиеся от мороза веселые личики, непрерывное щебетание ребят пробудили в нем такую энергию, такую жажду жизни, что он удвоил свои силы и с мыслью: “Жить! Во что бы то ни стало жить!”-буквально полетел дальше, не чувствуя под собой земли.

За поворотом стоял единственный извозчик-лихач. У “Степана Голубя” ни копейки не было: в тюрьме всё было отобрано. Но, дав адрес извозчику, он пообещал уплатить вдвое больше, чем тот запросил, лишь бы ехал быстро. Лихач натянул вожжи, лошадь понеслась. Погони сзади не было: она потеряла след.

Как громом поразил Николай знакомого либерального литератора, влетев к нему в гостиную и сообщив: “Бежал!”. Хозяин всё же быстро пришел в себя. Нежданного гостя здесь моментально преобразили: надели ему очки, наклеили бородку и т. п. Совершенно изменив внешний вид Глебова, его отправили к одному известному профессору, который был близко знаком с очень популярной в то время артисткой, помогавшей революционерам, Лидией Борисовной Яворской. Она приняла горячее участие в “Степане Голубе”. Его удалось переправить в Финляндию.

В это время в Гельсингфорсе находились Максим Горький и М. Ф. Андреева. В честь их устраивались концерты, вечера, спектакли. Горький был окружен самыми выдающимися людьми Финляндии и почти не расставался с художником Акселем Галленом, который в то время писал его портрет.

Но царское правительство не дремало. Темные личности всегда и везде сопровождали Горького и следили за каждым его шагом. Финские товарищи, конечно, знали это и, желая оградить Горького и его жену от неприятностей, установили охрану из молодых активистов - членов только что организовавшегося общества “Войма”.

Среди этой молодежи выделялся талантливый скульптор Альпо Сайло - друг Галлена. Молодой, красивый, полный сил, он напоминал героев Калевалы. Ничего и никого не боявшийся, он готов был каждую минуту броситься навстречу опасности. Во время Свеаборгского восстания я был вместе с Горьким в Америке, но мне рассказывали, что Альпо Сайло, переодетый русским матросом, спасал под обстрелом бежавших из Свеаборга и вел себя как истинный герой. Я очень подружился с ним и могу смело сказать, что не было случая, чтобы Альпо мне в чем-либо отказал. Мы ему обязаны огромными, неоценимыми услугами.

Каким образом “Степан Голубь” был направлен ко мне в Гельсингфорс, я забыл. Помню лишь, что он пришел в мастерскую Галлена, где я каждый день бывал. Как и надо было ожидать, пылкий юноша, почти мальчик, с красивыми синими глазами, с веселой приветливой улыбкой, относящийся к своему рискованному положению как к занятному приключению, заинтересовал и Горького, и Галлена. Галлен предложил ему поселиться у него до того времени, когда можно будет переправить его куда-нибудь на запад.