Айрис Мёрдок - Святая и греховная машина любви

• Название: Святая и греховная машина любви
• Автор: Айрис Мёрдок
• Издательство: Издательство: «СЛОВО» /SLOVO
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Айрис Мёрдок (1919–1999) — знаменитая английская писательница. Шесть раз становилась номинантом высшей в Великобритании литературной премии Букера, в 1987 году была удостоена звания Дамы Британской империи, ее портрет работы Тома Филлипса хранится в Национальной портретной галерее Великобритании.

Роман «Святая и греховная машина любви», получивший престижную литературную премию Уитбред, на русский язык переводится впервые. Любовь в этом романе Мёрдок — действительно «машина», которая набирает обороты и подчиняет себе всех без исключения героев.

---

— Так все дело в этом? Ты мучаешься из-за любовников Софи? Не надо. Пойми же, она умерла.

— Ты считаешь, теперь я обязан ее простить? Но «простить» — не совсем то слово.

— Дело не в словах. Ты должен отпустить ее.

— Не пережившему тяжелой утраты не дано понять того, кто ее пережил.

— Разве теперь важно, кто были ее любовники и сколько их было? Все это не имеет уже никакого значения. Смерть важнее подобных вещей — она все меняет. Тебе надо наконец обрести покой. Мы ведь с тобой тоже смертны, Монти. Ты раздираешь свою душу на куски. Этого нельзя делать, Монти. Больше того — ты сам знаешь, что нельзя. Ты все знаешь сам.

— Ты так думаешь.

— Да. И ты знаешь, о чем я говорю.

— Слова, слова.

— Пусть все это уйдет, Монти. Обида, ревность, бесконечное пережевывание всего самого плохого, что было… Софи умерла, и ты должен уважать ее смерть, не вырывать из памяти о ней какие-то клочья. Смерть меняет наше отношение к людям. Точнее, это отношение продолжает потом жить само по себе — и продолжает меняться. И надо, во всяком случае, стараться, чтобы в нем было больше высокого, чем низкого… Софи умерла, ты продолжаешь жить. И твой долг, как и всякого другого человека, сделать свою жизнь лучше. Ты же делаешь ее только хуже.

— Ты так думаешь.

— Да. И ты делаешь это умышленно. Превращаешь свою жизнь в кошмар. Если бы только я мог тебя понять — и помочь. Я люблю тебя, Монти, всегда любил, еще с колледжа, и всегда тобой восхищался.

— Ты ненормальный, — сказал Монти. — Ты же прекрасно понимаешь всю мою подлость. И что таланта у меня нет, тоже наверняка давно понял.

— Есть у тебя талант! И ты вполне можешь написать настоящую книгу, если захочешь. Конечно, всех проблем это не решит, но хоть часть. Это же твоя работа, и пора наконец взять себя в руки. Хватит уже напускать на себя всю эту жуткую загадочность — это так мелко, малодушно… недостойно тебя. Ах, я понимаю, что говорю не те слова. Если бы только я мог понять, в чем тут дело!..

— По-твоему, ты еще не понял? — спросил Монти.

Минуту или две, пока Эдгар смотрел на него молча, казалось, что в комнату из всех щелей вползает ночная тишина.

— Нет, не понял. Я думаю, есть что-то еще. И, думаю, тебе лучше сказать мне об этом. Прямо сейчас.

— Ладно, — сказал Монти. — Я убил ее.

— Ты… убил… Софи?

— Да. Конечно, она и без меня бы скоро умерла. Но я убил ее.

Повисла пауза; потом в камине с сиплым шелестом рассыпались прогоревшие угли — будто кто-то вздохнул в тишине.

— Чтобы избавить от страданий? — спросил Эдгар.

— Нет. Не думаю. Скорее всего, от злости, или из ревности, или еще почему-то. Меня пугала ее смерть, пугали предсмертные муки, и я все время думал о них со страхом. Но убил я ее не из-за этого. Я убил ее, потому что она довела меня до бешенства.

— Но ты… не хотел?..

— Да нет. Пожалуй, хотел. Это, конечно, было не преднамеренное убийство. У меня и раньше часто возникало желание ее ударить, она сама нарочно пыталась меня до этого довести, — но я ни разу даже пальцем ее не тронул. Но в конце… это было как наваждение — мне хотелось, чтобы она рассказала все, прежде чем умрет, — ведь после я бы этого уже не выяснил, никогда. Но потом вдруг — как-то неожиданно — оказалось, что я не могу больше этого выносить — всего того, что она говорила… и чего не говорила… и я схватил ее за горло и сдавил… а потом… отпустил, но… она была уже мертва.

— О Боже…

— Ну что? — сказал Монти. — Получил свое «что-то еще»? Надеюсь, теперь ты уже вполне доволен. Еще глоток виски на посошок?

— Нет, не надо… не говори так. А как же… Врач ведь должен был…

— Да, доктор Эйнзли смотрел ее. Разумеется, он видел следы на шее. Но не сказал ни слова. В свидетельстве о смерти написано «рак».

— Монти, Монти…

— Как видишь, интуиция тебя не подвела. Вряд ли бы из меня получился хороший учитель.

— Перестань, я совсем не то хотел… Но скажи мне, это из-за чувства вины ты такой?..

— Такой — какой есть? Видишь ли, друг юности моей, тут не совсем вина. Скорее, глубокий шок. Понимаешь… я любил ее. То, что я тебе сейчас рассказал, выглядит со стороны как… зверство… как сумасшествие… но я любил ее… со всей страстью… и нежностью… любил все те мелочи, в которых была она сама… И это неправда, что она тогда говорила… и я тоже… что в нашей жизни не было ни минуты радости… Потому что они были… Конечно, она без конца дразнила меня, мучила нарочно… Но мы любили друг друга, и она всегда могла на меня опереться… и только в конце, когда ей было так плохо… и так страшно… она не хотела умирать… она не была готова… ни душой ни умом… к тому, что смерть может подступать так медленно, так неумолимо… От страха она стала другим человеком… и, кроме меня, ей некому было все это высказать… всю тоску, весь ужас… она хотела, чтобы и я страдал, и мне нужно было… принять это страдание коленопреклоненно… но я не мог, не хотел видеть, что она уже умирает… и отвечал ей тем же… требовал рассказать одно, другое, третье… и так мы изводили друг друга… до конца… пока я ее не убил… Все должно было быть по-другому…

Но это не вина, это шок… от этого можно спятить… Умри она своей смертью, все было бы… но я сделал это собственными руками… я прервал наш с ней разговор… и его тоже надо было вести по-другому… Я выбрал момент ее смерти… Я решил, когда ей уходить… И кажется, будто… никакой неумолимости не было, все произошло чуть ли не случайно… будто она не должна была умирать… и даже умерла не совсем… только наполовину… а наполовину все еще здесь… и это тянется и тянется… она продолжает умирать… и так все и будет… она будет умирать… и страдать… всегда.

Пока Монти говорил, его начало трясти, губы и руки дрожали. И вот огонь, на который он смотрел, начал расплываться перед его глазами, в глазах и во рту стало влажно, из глаз хлынуло, из груди вырвался всхлип, и сразу все лицо залилось слезами, слезы со щек капали на пиджак и на пол. Он неловко сполз на пол и, облокотившись на сиденье стула, плакал навзрыд, как ребенок.

Эдгар, смотревший на него ясными горящими глазами, подошел и тоже сел на пол.

— Ладно. Поплачь. Отплачешься и успокоишься. Ты молодец, что рассказал мне. Молодец.

Мало-помалу Монти затих и, развернувшись к стулу спиной, стал стирать слезы со щек тыльной стороной руки.

— Поедем со мной в Мокингем, — сказал Эдгар. — Поживи там, пока не надумаешь, что делать дальше. Пожалуйста, Монти. Я, конечно, не бог весть кто, но все-таки старый друг. Я знал Софи — и любил ее. А теперь, после того как ты мне все это рассказал, мне кажется, будто мы с тобой связаны, — ты и я, связаны крепко-накрепко.

— Угу, — сказал Монти своим обычным голосом. — Узами страшной тайны.

— Видишь, ты уже приходишь в себя. Только не надо делать вид, будто ничего не случилось и будто мир не перевернулся — для нас с тобой, сегодня. Он перевернулся, стал совсем другим.

— Да?

— Позволь мне взять тебя за руку и вести — будто ты слеп или хром. Не бойся, на меня можно положиться.

— Я слеп и хром, — сказал Монти.

— Это самое разумное, что я слышал от тебя за последнее время. Поедем со мной в Мокингем! Там так красиво. Мы с тобой будем спорить — помнишь, как раньше?

— И ты по-прежнему смотришь на меня без ужаса?

— Не говори ерунды.

— Представляю, как ты сейчас доволен, что я все-таки сорвался. Для тебя это, наверное, грандиозное достижение.

— «Принц, чей оракул находится в Дельфах, не говорит и не утаивает, но знаками указывает».[28]

— А, вон ты о ком. Не уверен, что…

— Но ты ведь не станешь говорить, что все вышло сегодня случайно?

— В том смысле, что на твоем месте мог быть кто угодно другой? Нет. Это мог быть только ты. Пользуясь твоим скромным выражением, ты, конечно, не бог весть кто, но…

— Я любил Софи и…

— Нет. Нет. Дело не только в этом и не только в юношеских воспоминаниях. Просто ты это ты.

— О-о… — вырвалось у Эдгара.

— Ну, ты все понял.

— Ты поедешь со мной в Мокингем?

— Да, — сказал Монти. — Будем сидеть на террасе, курить сигары — во всяком случае, ты будешь курить — и спорить о Линии и Пещере.[29] И ты будешь лечить меня… от моего недуга.

— Монти, ты не шутишь? Это же все меняет.

— Думаю, что не шучу. Нет, не шучу. Но я устал, Эдгар. Иди, прошу тебя. Я уже битый час пытаюсь тебя выгнать.

— Слава богу, что я тебя не послушал.

— Все, теперь можешь спокойно уходить. Я весь излился. Я пуст. Спокойной ночи.

— И ты правда поедешь со мной?

— Да. Да. Да.

* * *

Харриет, словно окаменев, стояла посреди тускло освещенной спальни.

То, что Монти окончательно — и так жестоко — отверг ее любовь, обрушилось на Харриет страшным, оглушительным ударом. Поднявшись к себе, она долго плакала от горького разочарования, от одиночества и от сознания того, что рухнула последняя надежда. После того трудного разговора на скамейке она тоже очень расстроилась, но все же чувствовала неразрывную связь с Монти и была уверена, несмотря ни на что: все будет хорошо. Он еще оценит ее и полюбит! В конце концов, его резкость и язвительность давно ей известны, он всегда был таким. Недавно он потерял жену, так что о более близких отношениях говорить пока рано. Но она не сомневалась, что в конце концов найдет к нему подход, рано или поздно это случится. А потом, когда он так по-рыцарски защитил ее от Блейза, от нее самой, от ее собственной рабской сентиментальности, когда остался с ней (по ее просьбе, высказанной в присутствии мужа), Харриет окончательно уверилась в том, что он сделал все это ради нее и из любви к ней. Раз он не захотел, чтобы ее сердце дрогнуло и чтобы она вернулась к Блейзу — все равно, на каких условиях, — значит, берег ее для себя.