Юрий Иванов - Сестра морского льва

• Название: Сестра морского льва
• Автор: Юрий Иванов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1974

Герой повести, моряк, после долгих лет плавания по морям и океанам мира получает длительный отпуск. Он возвращается на Командоры, где провел юношеские годы, чтобы повидать разные места, встретить людей, с которыми работал и дружил. Случай сталкивает его с девочкой — потомком племени унангунов, населявших когда-то эти острова. Она и служит проводником в его путешествиях, участвует в приключениях. Временно герой повествования становится охот-инспектором — борется с браконьерами, знакомится с жизнью и повадками морских львов, котиков, песцов и других животных, населяющих эти места. Приключениям его, встречам с зверобоями и наблюдениям за миром животных и посвящена повесть.

Внимание: в тексте есть два пропущенных куска.

---

Юрий Иванов Сестра морского льва

Глава 1 Девочка и птицы

Алька — повелительница птиц и зверей

Пароход качнулся, послышались раздраженные голоса: плашкоут подтащили. На его сырой палубе судорожно двигались люди с вещами. Сыпал мелкий пронизывающий дождь, и всем не терпелось побыстрее очутиться в теплых каютах.

Прижавшись лбом к холодному стеклу, Волков вглядывался в пустынный берег. Пароход лениво переваливался с борта на борт, зыбь катилась с океана, и узкая полоска серой пустынной земли с приземистыми домишками то опускалась, то плавно всплывала к кромке иллюминатора. В окнах некоторых из домов уже теплились огни — желтые, подрагивающие намеки на то, что, несмотря на всю эту пустынность и кажущуюся заброшенность, и там, за черными от дождя стенами, есть жизнь.

Волков прошелся по каюте, вернулся к иллюминатору и пожал плечами: что толкнуло его на такую, в общем-то, странную поездку? Честное слово, данное другу юности, что он вернется сюда вновь хоть через десять, хоть через пятнадцать лет? Конечно, честными словами не бросаются, но все же пятнадцать лет есть пятнадцать лет. А, ладно: все равно деться некуда. Вот он и поживет месячишко на далеком пустынном островке, затерянном в просторах Тихого океана; поживет тут, обмозгует все, что случилось с ним, и примет решение, как жить дальше.

Нахмурившись, Волков достал трубку, набил ее табаком и щелкнул зажигалкой. Лампа в каюте была потушена, и огонь осветил его угловатое лобастое лицо со щеточкой прокуренных усов под крепким, внушительных размеров носом.

«Да, скверно все получилось», — подумал он и опять — в какой уж раз: в сотый, тысячный?.. — представил себе японский танкер, несущийся прямо на его траулер. Подлец, ведь без ходовых огней посредине ночи шел! Избежать столкновения было уже невозможно: грохот, скрежет, лязг железа… А потом: комиссии, расследования, акты. Не удалось доказать вину «японца» — и вот лишение диплома капитана дальнего плавания; позорная для него должность третьего помощника капитана, должность, на которую назначают только что окончивших училище юнцов. Однако хватит об этом.

Да-да, хватит. Здравствуйте, Командоры, привет, остров Беринга и поселок Никольское, столица островов! Кажется, ничего тут не изменилось: пятнадцать лет назад он работал на парусно-моторной шхуне «Актиния», и они привозили сюда из Петропавловска соль, клепку, различные продукты и товары, бензин и керосин в бочках, которые было так трудно вирать из тесного трюма.

А следующим будет остров Больших Туманов. Так они именовали его между собой, не удовлетворившись тем названием, которое острову дали первые из русских мореплавателей, увидевшие его обрывистые, облепленные птицами скалы. Всё Борис. Он был отчаянный фантазер: если бы Борьке дали возможность придумывать географические названия, то карты стали бы увлекательными, как приключенческие книги. «Пролив Отчаяния», «Долина Потухшего огня», «Тропа Неизвестного»… Такие названия пестрели на карте острова, которую он сам вычертил. «Мыс Бурь» — там, у южной оконечности острова, прихватил однажды их шхуну сильный шторм; «Каньон Гремящего Водопада», «Плато Трех Скелетов» — они там действительно обнаружили скелеты, вернее — несколько белых, обмытых дождями косточек, принадлежавших, по-видимому, песцу.

Ну вот и посадка началась. Всего и пассажиров-то человек десять.

— Фа-ад-дей! Алька вам на борт сиганула! — прорезался сквозь нестройный гул и топот ног голос. — Алька-аа-а! Слазь на плашкоут.

Посадка окончена, — строго и внушительно пророкотали судовые динамики. — Плашкоут, отваливайте. С грррафика выбиваемся.

— Фа-ад-дей! Девка ж сбегла… Вникни!

По трапу застучали торопливые шаги и стихли у каюты. Волков, повернувшись, ждал: он слышал, как кто-то там, в коридоре, шумно дышал. Дверь распахнулась. Волков зажег свет и увидел девочку лет одиннадцати-двенадцати с узелком в руках. Она стояла на пороге каюты и широко раскрытыми глазами глядела на него: платок свалился с её головы на плечи, и сырые волосы смолисто блестели. Волков с интересом разглядывал ее хорошенькое, смуглое, немного напуганное лицо и тоненькую, напряженно застывшую фигурку.

— По древнему морскому обычаю не принято стоять на комингсе, — сказал он. — А комингсами, как известно, на судах называют пороги… Ну-ка: либо сюда, либо отсюда.

Закусив нижнюю губу и слабо улыбнувшись, девочка окинула Волкова быстрым взглядом, посмотрела в коридор и, шагнув в каюту, закрыла дверь.

— Спрячьте меня! — прошептала она. — Я вас очень-очень прошу.

— Собираешься совершить кругосветное плавание? — спросил Волков. — Побег в джунгли? К индейцам?

— Да нет же, нет! К… маме я. А денег вдруг не оказалось, а следующий пароход будет лишь через… — девочка нетерпеливо затопталась на месте, смолкла и прислушалась.

Закряхтели ступени трапа: Фаддей, наверно. Захлопали двери кают, послышались голоса пассажиров. Ну ясно, Фаддей девчонку разыскивает.

— Ну что же вы? Может, в шкафчик, а?

— Сюда, — сказал Волков, открывая запищавшую дверку. — Запомни: на судах шкафчики называются рундуками. И сиди как мышонок в норе.

— Вот еще, — самолюбиво сказала девочка, входя в рундук.

Волков закрыл дверку, но, придержав ее рукой, девочка зашептала:

— Нашли еще время… учить разным морским разностям. Ужас просто!

— Ребенок, ни слова.

— И не ребенок вовсе! Вот. А если вы так будете говорить, вот возьму и выйду. Пустите!

— Ша, юнга.

Дверь открылась, и вошел сутулый, в мокрой, натянутой на уши кепке длиннолицый мужчина. «Фаддей, наверно», — догадался Волков. Тяжко, как сонная лошадь, вздохнув, он осмотрел каюту и спросил:

— Девчушка сюда не заныривала?

— Как там на воздухе, все льет? — в свою очередь, спросил Волков. Он не любил врать. — Тошнотная погодка.

Выразительно кашлянув, Фаддей взглянул под ноги. Волков тоже. Из коридора через всю каюту тянулись к рундуку четкие сырые следы. Фаддей наклонился, потрогал сырой след, понюхал пальцы и сказал:

— Соляркой пованивает. На плашкоуте его, неряхи, разлили… — Разогнувшись и поморщившись, видимо, поясница ныла, Фаддей продолжил: — Страх какая бегливая девчонка. В интернате она тут учится, на том-то островишке школы нет. И вот: чуть время к лету подвинется, и бегит она на свой остров. Известное дело — ребенок: как птица к родному гнезду тянется. И где это она упряталась?

Натянув кепку плотнее и вздохнув еще более тяжко, Фаддей вышел, а Волков закрыл каюту на ключ и поднялся за ним по трапу на палубу. Ногами и всем телом он ощущал, как туго завибрировало судно: главный двигатель запустили. Ну прощай, остров Беринга, прощай, столица Командорских островов.

— Эй, на плашкоуте! Забир-рр-айте свои веревки! — прорычал над бухтой радиоголос. — У нас же гр-р-рафик!..

Подняв воротник куртки и надвинув берет на брови, Волков разглядывал берег. Если бы не тучи, было бы совсем светло: в этих северных широтах начинаются с весны длинные-предлинные, как в его родном городе на Неве, дни; да, будь светло, совершенно другая картина открылась бы взору. И можно было бы увидеть гряду зеленых холмов, и среди них — синие озера, а там, если поглядеть влево, — белые песчаные пляжи. А вот этот бы второй, совсем небольшой и плоский, как низко обпиленный пень гигантского дерева, островок был бы не черным, как сейчас, а красноватым, будто упал на него свет вечернего солнца да так и остался навсегда. Миллионы хлопотливых птиц живут на нем. Ух, как они хватаются за пальцы, когда, засучив рукав, ты лезешь в длинную извилистую нору… Когда «Актиния» забегала на остров Беринга, Мартыныч, капитан шхуны, большой любитель яичницы, отпускал его с Борькой на этот островок. Сев в маленькую, как корыто, верткую шлюпчонку, приятели гребли с песнями к острову, выискивая местечко, где бы высадиться поаккуратнее, а потом валялись на его вершине или бродили по берегу, роясь в хламе, выброшенном океаном, ведь там можно было обнаружить удивительные вещи. Вот же повезло однажды Борьке, и нашел он бутылку с запиской, в которой было сказано, что тому, кто отошлет эту записку в Канаду по указанному адресу, будет выплачено вознаграждение в сумме десять долларов. Борька послал записку, но вознаграждения что-то не получил и негодовал по этому поводу: ясное дело — капиталисты, жмоты чертовы! А в другой раз он отыскал совершенно новый, с толстенной подошвой ботинок. Туго в те годы было с обувью, и Борька целый день копался в прибрежном мусоре в надежде отыскать и другой ботинок, но его усилия были тщетными. Видимо, тот, другой, ботинок попал на какой-то иной остров или материк, а может, он и сейчас еще дрейфует в океане, если его, конечно, не проглотила акула…

Пароход медленно выходил из бухты. Шагая взад-вперед мимо спасательных шлюпок, Волков глядел на удаляющийся берег: несколько красных искр взметнулись из трубки и пробили наступающие сумерки яркими стремительными зигзагами. «Где-то ты, любитель животных и птиц, Борька?» — с теплом и грустью подумал Волков. Они хорошо дружили, а о добрых друзьях вспоминать всегда приятно, тем более в возрасте, далеко уже не юном; в возрасте, когда новые, настоящие друзья появляются так редко. Жили они с ним на «Актинии» в одном кубрике, оба любили птиц и зверье. «Не стань я моряком, — подумал Волков, — я бы изучал природу». Но он выбрал океан, полюбил его, и куда теперь ему без океана?