Аскольд Якубовский - Лобастый

• Название: Лобастый
• Автор: Аскольд Якубовский
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1977

Аскольд Якубовский сибиряк. Он много лет работал топографом, что дало ему материал для большинства книг. Основная тема произведений А. Якубовского — взаимные отношения человека и природы, острота их, морально-этический аспект. Той же теме посвящены книги «Чудаки», «Не убий», «Тринадцатый хозяин», «Мшава», «Аргус-12», «Багряный лес», «Красный Таймень», выходившие в Новосибирске и Москве. Предлагаемая книга «Возвращение Цезаря» является в какой-то мере и отчетной, так как выходит в год пятидесятилетия автора.

Рассказ из сборника «Возвращение Цезаря» (1975).

Содержание сборника:

Повести:

Четверо [др. название — История четырех] (1975)

В лесной сторожке (1977)

Браконьеры (1977)

Дом (1966)

Рассказы:

Чудаки (1965)

Лобастый (1969)

Ветер (1965)

Фрам (1977)

Красный Таймень (1966)

Возвращение Цезаря (1977)

Несколько слов о себе (от автора)

---

А. Якубовский Лобастый

Петр Васильевич выстрелил в пустое небо и положил ружье. Сказал:

— А теперь хоть по часам: через десять минут явится. Ручаюсь. Засекай.

Я кивнул, покосился на часы и занялся бутербродом. Такое уж у нас с Петром Васильевичем обыкновение — закусить перед охотой. И нездорово это, и бесполезно — все равно протрясемся, но привыкли.

А перед этим мы шли от станции — узкой пыльной дорогой с обильными следами прошедшего коровьего стада.

Потом свернули на тропинку, перешли поле и сели перекусить. В стороне за осинником угадывалась — по торчащим антеннам — деревня.

Сюда должен был прийти пес со странной кличкой Колбасник, чтобы помочь нам охотиться. «Гм, должно быть, большой любитель колбасы», — подумал я. И потребовал объяснения.

Оказывается, появился здесь Колбасник года три-четыре назад. Сначала он был толстопятым щенком, восторженным, ушастым и прилипчивым, как репей. От нечего делать (деревенские псы спят дни напролет) щенчишка бегал с приезжими охотниками на охоту, помогал ловить сбитых птиц. Его подкармливали.

Жил щенок у своего деревенского хозяина на хозрасчете: что добудешь, то и съешь. А тут — еда!.. Щенок стал шевелить мозгами. В первую свою осень он недурно гонял зайцев и подавал из воды убитых уток. Это было не трудно — зайцев расплодилось много, а утки держались по мелким речкам.

Следующую осень пес употребил на освоение охоты за полевой дичью — тетеревами и куропатками. А по слухам, в этом году осваивал высший класс работы — по бекасу, птице верткой, осторожной и малозапашистой.

Доходы его от «бессобашных» охотников (охота без собаки — пустое занятие) были нерегулярны, но объемисты. Огромный капитал, заключающийся в обглоданных костях и хлебных корках, закапывался предусмотрительным Колбасником в самых различных местах.

Он был умен и понимал, что охота — сезонное явление, щедрые охотники — благо скоро проходящее, а кости и сухари всегда могут пригодиться.

Псы-кладоискатели грабили работящего Колбасника, наскакивая на него. Поэтому он всегда ходил покусанный. Отношения его с охотниками были деловые — он искал дичь, плотно ел, прятал кости и провожал охотников на станцию.

Минуло десять минут и еще десять — Колбасник не шел. Петр Васильевич взволновался. Он крепко рассчитывал на содействие Колбасника, даже приготовил колбасу — подешевле.

Он поднялся, всматриваясь, крупный, пухлый мужчина в зеленом. Сложил лоснящиеся губки красной трубочкой и засвистел: фью, фью.

Полевые травы зашептались. Из-за реденького кустарника выглянул щетинистый зверь земляного цвета, вернее, цвета черного коврика, исшарканного грязными ногами.

Торчала лохматая голова с репьем на макушке.

— Бр-р! Ну и урод, — сказал я.

Пес, застенчиво извиваясь, подошел к нам. Он был в жилете из репьев и вместо одного хвоста носил три — один главный и два поменьше, короткими ответвлениями — и все репьястые.

Но я смотрел на голову странного пса. Она поразила меня величиной. Два мощных бугра, разделенных бороздкой, вздулись так высоко, что образовали подобие лба. А из-под него, из грязной щетины, светились прекрасные золотистые глаза.

— Сюда, сюда!

Петр Васильевич звал Колбасника. Пес прилег и пополз. Вот он рядом. Пересилив брезгливость, я протянул руку — погладить. Щетинистый взвизгнул и заскулил тоненько, умоляюще.

— Боится. Лупят его за охотничьи похождения, — пояснил Петр Васильевич. — Дома не сидит, бегает… Что поделаешь, любит колбасу.

Я почесал за грязным ухом Колбасника. Тот пискнул и обшлепал мою руку языком. Мне стало как-то неуютно. Пес поражал забитостью. Я решил — деловые его качества проявятся после охоты, при расчете. Будет ныть, клянчить.

…Колбасник прилип ко мне решительно и сразу.

— Но ты не задирай нос — он такой, всегда вязнет к незнакомым, — басил Петр Васильевич, поспешая за нами.

Шли мы где полем, где лесом — лысеющим, с огрубевшей травой. Взлетала серая птичья мелочь. Перепархивали дрозды.

Осенний дрозд — размером, вкусом — почти охотничья птица. Их приятно стрелять — мимоходом.

— Слышите, дрозды!

— К черту их! — сердито кричал Петр Васильевич. — Куда ты летишь?… Подожди, я запыхался.

И вдруг на березу сел один. Качается на ветке — почти дичь. Выстрелом его я срезал чисто, он не ворохнулся, упал. По лесу скакало эхо.

Я поднял дрозда и дал понюхать Колбаснику. Тот, вскидывая вывернутые кривые лапы, покатил в лес.

Ко мне подошел Петр Васильевич. Сказал презрительно:

— Поздравляю с полем. (Дрозд все же не дичь) Мы пошли под уклон в широко разбросившуюся долину речонки Коняги, забитую тальником, черемухой, осиной. Из нее неслись лай собаки и дроздиное чоканье.

— Ничего не понимаю, — буркнул Петр Васильевич.

Мы заторопились и увидели: под осиной, задрав морду, сидел Колбасник. На ветках — три дрозда-рябиновика. Они нервно чокали и рассматривали пса.

Петр Васильевич не удержался и тоже сбил одного. Убитая им птица не упала, а крутнулась на ветке, как гимнаст на турнике. И, повисев вниз головой, упала. Колбасник принес ее. Подбежал, бросил и вдруг вздернул усы, выставил ослепительные зубы и заулыбался, засмеялся безмолвно.

— Знаешь что? — сказал Петр Васильевич. — Ты действуешь на него разлагающе. На охоте должна быть железная дисциплина. — И — загремел: — А ну, вперед!.. Пошел вперед!.. Зарабатывай свою колбасу, черт тебя дери!

Охота началась.

Как и прогнозировал Петр Васильевич, на речке утка была. Ни много, ни мало — среднее количество. Дебелые осенние крякухи и серенькие, юркие, как мыши, чирята сидели по разливчикам, в мокрых тальниковых кустах.

Мы крались, ловчили, потом грохали своими двенадцатикалиберными двустволками.

Гремело эхо. Взлетавшая утка плюхалась в воду, и та дрожала, разбегалась кругами. Колбасник выносил утку — мне. Петр Васильевич чертыхался, но, подозреваю, был доволен: тяжелых уток таскал я. Взяв по паре крякух, мы двинулись в заманчиво желтый березовый лес.

То, что издали казалось березовым лесом, на самом деле было цепью густых березовых колков. Здесь также росли осинки, топорщилась черемуха и краснела рябина с горькими ягодами цвета красной охры.

Ягоду ели дрозды.

Места эти обильны тетеревами. А еще — зайцами, в которых рано стрелять, и маленькими изящными перепелками, которых не стоило стрелять. Как дроздов… Попадались и куропатки.

У первого же колка пес вдруг пошел, пошел на негнущихся лапах и остановился у черного пня, обросшего опенками.

Постоял и, повернув голову, посмотрел многозначительно.

— Что? Есть? — спросил я.

Он вильнул хвостом и опять уперся взглядом в густо-желтую траву.

Мы подошли ближе и стали рядом. Приготовились. Колбасник, косясь, посмотрел мне в лицо. Снова вздернулись щетинистые усы, шевельнулась бородка, забелели клыки. Он словно смеялся над глупыми птицами: сидят, дураки…

Но может быть, это мне показалось, и он улыбался из вежливости. Потом посерьезнел и шагнул. И впереди, между осинок, метрах в пятнадцати от нас, взорвался один тетерев.

Шагнул еще — другой…

Так он дал под выстрел четырех тетеревят, глупых, необстрелянных, не пропитавшихся страхом перед человеком.

Самочек мы отпустили, но двух петушков подстрелили. Колбасник принес мне обоих, хотя один по всем правилам принадлежал Петру Васильевичу. Подав, ткнулся мокрым носом в ладонь и подставил голову — погладить.

— Развели телячьи нежности, — бурчал Петр Васильевич, сердито глядя на нас. — Ну, целуйтесь, да идем вперед.

По тетеревам Колбасник работал приятно. Стойки у него не было, но он и не гнал. И своим поведением, позой, взглядом показывал: они здесь, рядом, и сейчас взлетят. Его спокойная, всецело отданная охотнику работа, его рассудительность позволяли стрелять почти каждую птицу.

Чутье у него, конечно, было небольшое, но ясное, четкое, безотказное. Он умело использовал каждый вздох ветра, цеплялся за самый слабый запах дичи, задержавшийся в траве, под деревьями, проверял его. Я не вытерпел и сказал:

— Нет, ты не Колбасник, ты умница, лобастый!

А как он разделывался с пройдохами косачами! Петухи выработали привычку не лететь, а удирать от охотника во все лопатки, прячась в траве.

Колбасник расправлялся с ними круто. Почуяв птицу, он давал круг, отрезая путь удирающему косачу, и гнал его на нас, забавно подскакивая маленькими прыжками.

Уши его мотались, трава шелестела, испуганный петух летел вверх черной шапкой.

…Славно мы поохотились, славно…

— Такие бы мозги родовитому лягашу, — мечтал Петр Васильевич. — Огромные бы деньги стоила собака. Так нет, достались дворняге. А куда он гож? Чучело!

Ублюдок! С ним и на люди не выйдешь… Да брось ты его!