Александр Борянский - Основатель службы «Диалог»

• Название: Основатель службы «Диалог»
• Автор: Александр Борянский
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: ISBN: 5-235-01952-0

Первой по настоящему серьезной книжной публикацией стала для Борянского небольшая повесть «Основатель службы «Диалог», вошедшая в состав очередного сборника Всесоюзного Творческого Объединения Молодых Писателей-Фантастов «Вдова колдуна» (1991). Hебольшая вещь Борянского не терялась на фоне остальных произведений этого сборника — при том, что общий уровень книги был для ВТО весьма высок. Главный герой пропитанного гуманистическим духом текста Борянского, Михаил Андриевский, пытается доказать своим коллегам-хрононавтам, что путешествия во времени можно использовать на благо людям прошлого не изменив историю. Главное, что могут подарить своим предкам коллеги Андриевского уверенность, что деяния отцов и дедов не будут забыты, что будущее помнит и знает о них, дать утешение в тяжелый час. Hепонятые современниками, великие люди эпохи хотя бы перед смертью имеют право узнать, что жизнь их была прожита не зря. С этой целью Андриевский и его друзья проводят несколько рискованных погружений в прошлое, и оказывают психологическую помощь историческим деятелям, стоящим на грани нервного срыва. Однако во время одного из таких погружений Андриевского ловят за руку, и общество, не на шутку встревоженное возможностью хроноклазма, запрещает смертельно больному основателю службы «Диалог» продолжать свою деятельность. Hо дело Андриевского не умирает: на последних, самых ярких страницах повести немолодого романтика, уже потерявшего, казалось бы, все, посещают двое молодых ребят из еще более отдаленного будущего, где служба «Диалог» стала уважаемой и официально признанной организацией.

---

— Бесполезно ведь.

— Ну… а вдруг? — без особой уверенности сказал Болотников.

— На бога уповаешь?

Болотников криво усмехнулся:

— Для меня на бога уповать — последнее дело. Сейчас только на себя и на свою силу уповать можно. А у бога потом хорошо грехи замаливать.

Болотников умолк, затем, круто развернувшись, с силой заговорил:

— Мне Шаховской только что говорил: запереться, мол, в кремле и, кроме ратных, никого туда не допускать. Год просидеть можно. А, князь?

— Думай, — спокойно ответил Телятевский.

— Думай, думай… А что думать?.. К Шаховскому гонец пробрался: Димитрий, мол, где-то под Минском объявился. И Петр Федорыч, дитя наше царское, говорит, еще атаманы с юга идут. Идет к нам народ. Так что же думать?

Телятевский неторопливо отодвинул скамью и сел.

— А ты веришь в Димитрия, воевода? — задал он вопрос.

Тот вопрос, что давно уже пытал Болотникова, да все не хотелось вслух об этом говорить, даже думать впрямую об этом не хотелось. А князь вот взял да и сказал. Как по голове ударил!

— Ты веришь в русского царя Димитрия? — продолжал Телятевский. Может, это не он, может, шляхта на Русь идет? Ее здесь давно не видали, так ведь, Иван Исаич? Как же мы все на Руси без шляхты?

Болотников слушал.

— А атаманы, может, пограбить просто хотят? Ну, в чистом поле грабить стало некого, так сюда податься, под твое крылышко. Того же мужика потрясти, такого самого, каким ты от нас, Телятевских, на волю подался…

— Замолчи!

— Хорошо. Если ты уверен, что это не так, то что же… Тогда можно и замолчать. Если ты уверен.

— Умен, князь, вижу — зело умен. Да только что делать — не знаешь.

— Потому и спрашивал тебя давеча на стене: знаешь ли ты, что делать? Знаешь ли, чего хочешь, чего тебе надобно?

— Воли!!! — почти истерически вскрикнул Болотников. — Воли и жизни светлой! Не понятно?! Опять не понятно?!

Телятевский обхватил голову руками.

— Понятно, воевода, понятно, — горько сказал он. — Понятно, что куча народу должна жизнь потерять, чтобы ты, Иван Исаич, хоть издалека волю свою увидел. Далеко до нее, Иван Исаич, очень еще далеко. И чем дальше идти — тем больше людей на тот свет переправить придется. И своих… И чужих… Просто людей. Не жаль?

Болотников глядел почти с ненавистью.

— Лучше пусть Шуйский как хочет изголяется. Так?!

— Да нет… Нет, воевода, не так. Не лучше.

— Ну?! Так что же ты, князь, от меня хочешь? Что ты мне в душу плюешь?

— Иван Исаич! Ответь сам себе, даже не мне — себе; но ответь честно, до самого конца честно; чувствуешь ли ты за собой полное право кого угодно смерти предавать? Коли чувствуешь — тогда есть у тебя такое право.

Болотников тяжело вздохнул.

— Что же мне, по-твоему, свою шею подставлять?

— Лучше подставлять чужие, — твердо сказал Телятевский. — В конце концов, войска в Туле тридцать тысяч, а самих тулян — всего тысяч десять-двенадцать, в три раза меньше. Если город возьмут, его отдадут на разграбление, как водится, на три дня, пощады не будет. В конце концов, так было всегда, испокон веку, от рождества Христова. И еще раньше. В конце концов…

— Хватит! — оборвал Телятевского Болотников. — Я знаю все, что ты скажешь…

— Да, ты все это знаешь. И ты сам так думаешь, воевода. И я знаю, что ты так думаешь…

Болотников стиснул зубы, лицо его посуровело.

— Да ты, князь, никак меня к Шуйскому переманить удумал. Мол, пожалуй, царь, подари жизнь, а я уж на брюхе перед тобой ползать согласный. И перед господином своим, — здесь голос Болотникова загремел, как колокол, — князем! Телятевским! Андрей Андреевичем!!! Поберегись, князь!

Телятевскому пришлось отскочить в сторону: Болотников, словно не замечая, пошел прямо на него и, хлопнув дверью, выскочил из горницы.

В этот же день спустя два часа была вылазка.

Из «Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей» М. И. Андриевского, Киев, изд. «Наука», 2113 г.:

«Моя концепция — активное сострадание.

Сострадание всегда было характерно для нашего отношения к обитателям старых плоскостей, вообще к той жизни. Но это сострадание всегда было пассивным. Я же предлагаю активное сострадание; заметьте, не жалость, а именно сострадание, основанное на понимании и уважении. Жалость исключает уважение. Пассивное сострадание чем-то напоминает жалость. Активное сострадание без уважения невозможно.

Добрые чувства необходимо претворять в жизнь. И кто, как не психотерапевт, должен обратить, наконец, свое внимание…»

Снег падал и падал. И все так же таял.

Вылазка закончилась неудачей. Многие в крепость не вернулись. Кто переметнулся, а огромное большинство осталось лежать в талой грязи.

Воевода был чернее тучи.

Телятевский в вылазке не участвовал. Словно ничего не было, словно не замечая хмурости Болотникова, он вновь подошел к нему.

— Спросить надо, воевода, — сказал Телятевский.

— Спрашивай. Отвечу, — резко откликнулся Болотников, не оборачиваясь.

— Ты победишь. Пожертвовав Тулой, ты получишь Москву. Ты сгонишь Шуйского с трона. Допустим. Что ты будешь делать дальше?

— Истинный государь придет, — ответил Болотников.

— И все? — пытливо спросил Телятевский.

Болотников подставил ладонь. В нее упали несколько красивых снежинок и тут же исчезли.

— Ты, может, считаешь, что я о том не думал? Ошибаешься, князь, думал. Не раз думал… Слова такие есть — господин, хозяин. Знаешь?

— Знаю. Ты их ненавидишь.

— Опять ошибаешься, князь, все время ты ошибаешься… Я их люблю. Всем сердцем. Хорошие слова. Любой человек, — Болотников нажимал на каждое слово, и чувствовалось, что обо всем, что он сейчас говорит, он действительно думал и думал крепко, — любой человек должен быть сам себе господином и хозяином земле своей. Сначала я стал таким сам. На это ушло много времени. Теперь тащу других. Хотя почему тащу — сами идут. И правильно делают!

— Все ли понимают, куда идут? — очень тихо спросил князь.

— Не знаю, — честно ответил Болотников. — Знаю только, что хозяин на земле не тот, кто какие угодно пакости на ней творить может, а тот, кто жизнь на ней вольготней хочет сделать, привольнее. А на Руси для этого перевернуть все надо с головы на ноги, — там, глядишь, и переменится к лучшему. Драться надо, князь. Драться с теми, кого ненавидишь, — и побеждать.

— «Глядишь»… — Телятевский невесело усмехнулся. — По-моему, ты сам никак понять не можешь, как выглядит эта твоя «воля»…

— Там увижу.

— Сомневаюсь.

— А коль сомневаешься — держись подальше. Сейчас уже терять нечего. К Шуйскому тебе отсюда дороги не будет. Вот так вот, князь. Опоздал!

Атаман Беззубцев должен был признать, что во время вылазки Степан Стеблов проявил недюжинную силу и ловкость. Когда на него набросились сразу три стрельца, очевидно, желая захватить в плен, он легко раскидал их в разные стороны. Правда, больше Беззубцев за ним не следил — не успевал, в драке своих забот хватает. Но Стеблов, который все время находился в окружении неприятелей, вернулся в крепость цел и невредим. «Хороший воин, лихой», — решил Беззубцев.

— Я царевич или кто, воевода?!

Петр Федорыч был взбешен. Болотников отметил, что, пожалуй, впервые видит атамана-царевича трезвым. Впрочем, Петр Федорыч трезвый не так уж сильно отличался от Петра Федорыча пьяного.

— Что случилось, Петр Федорыч? — спокойно спросил Болотников.

— Пошто моих людей обижаешь? Казаки жалуются. Они привыкли так: что их — то их. В городе стоим — значит, город наш. Ты как же это, меня не спросясь, моих-то казаков…

— Как они привыкли? — переспросил Болотников.

— Что уж их — то их. Так казаки считают.

— Ты тоже так привык?

Атаман гордо поднял подбородок.

— Я царевич. Я привык, что моим становится все то, что я захочу!

— Захоти Шуйского Ваську, а, Петр Федорыч, — ласково попросил Болотников. — Ну, захоти, очень тебя прошу! Или сразу московский кремль?.. Видно, плохо ты его хочешь.

Петр Федорыч изумленно глядел на Болотникова. Болотников в ответ порассматривал его с минуту, потом вдруг резко сказал:

— Казаки твои грабить удумали. Грабить и убивать. В городе, что нас приютил. И я, Набольший Воевода царя Димитрия, отдал преступников горожанам. На расправу! Меня, Петр Федорыч, народ как Болотникова уважает, как Ивана Исаича, а тебя — как царевича. Как царевича, Петр Федорыч, своего царевича. Хочешь им остаться — веди себя подобающе.

Петр Федорыч закусил губу.

— Что скажешь? — спросил Болотников.

— Хорошо, — выдавил атаман. — Хотя казаки прежде того не ведали.

— Казаки прежде много чего не ведали, — оставил за собой последнее слово Болотников.