Олег Ермишин - Афоризмы

• Название: Афоризмы
• Автор: Олег Ермишин
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Энциклопедии
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2139-3

Это собрание – полезный и необходимый материал в работе журналиста, филолога, философа и увлекательное путешествие по золотому фонду мудрости для любого читателя. В собрание вошли афоризмы восточных мудрецов, краткие изречения из библейских книг, Талмуда, Корана и хадисов, крылатые фразы средневековых богословов и ученых Нового времени, писателей и поэтов, музыкантов и актеров, политиков и журналистов вплоть до второй половины XX столетия.

История афористической мысли началась в далекой древности: краткие высказывания встречаются уже на древнеегипетских папирусах и клинописных табличках Междуречья, а в античной Греции и Риме афоризм оформляется как литературный жанр, который и сегодня сохраняет свою актуальность. В афоризмах ярче всего отражаются особенности мышления людей разных стран и эпох, религиозных и политических взглядов. Однако есть и общие, вечные темы: смысл жизни,мироустройство, общества и государства.

Для удобства поиска материал систематизирован по отдельным странам и эпохам. О каждом из авторов приводятся краткие сведения – годы жизни, основная сфера деятельности или профессия.

---

Пусть [каждый] (…) идет по тому пути, по какому может, ибо если стремиться стать первым, то не позорно быть и вторым, и третьим.[2436]

Проза (…) труднее поэзии, ибо там есть известный твердо определенный [ритмический] закон, которому необходимо следовать, в речи же ничего не установлено наперед.[2437]

Сначала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова, и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои места, чтобы каждое откликалось со своего поста. Этот намеченный строй в разных случаях замыкается по-разному, но все слова – и начальные, и срединные – всегда должны равняться на концовку.[2438]

[О речи, не учитывающей требования ритма:] Уму этого достаточно, а слуху недостаточно.[2439]

Если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. (…) Малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком.[2440]

Молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом.[2441]

Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.[2442]

Если актер хотя бы чуть-чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?[2443]

Хотя твое изложение (…) показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.[2444]

Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.[2445]

После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.[2446]

Вершина всех зол – это победа в гражданской войне.[2447]

Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.[2448]

Тот, кто господствует на море, хозяин положения.[2449]

Долго бояться – большее зло, нежели то самое, чего боишься.[2450]

Несчастье склонно к обвинению.[2451]

Я всегда полагал, что друзей [наших] недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.[2452]

Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого-нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.[2453]

Стыдливому человеку тяжело просить о чем-нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.[2454]

Знаю я вас, великих защитников [т. е. адвокатов]: тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.[2455]

[О правлении Юлия Цезаря:] Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.[2456]

В гражданских войнах все является несчастьем (…). Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. (…) Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.[2457]

При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой-то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.[2458]

Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.[2459]

Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.[2460]

Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.[2461]

Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.[2462]

Никому не следует особенно скорбеть из-за того, что случается со всеми.[2463]

Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.[2464]

Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.[2465]

Утешение на основании несчастий других (…) – самое слабое утешение.[2466]

Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.[2467]

Государство не может пасть, пока стою я.[2468]

Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.[2469]

Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.[2470]

Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.[2471]

Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.[2472]

Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.[2473]

Он (…) не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом.)[2474]

При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.[2475]

Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.[2476]

Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.[2477]

Их молчание – громкий крик.[2478]

[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов[2479]

Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.[2480]

Цезарь не забывает ничего, кроме обид.[2481]

Никто (…) не станет плясать (…) в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.[2482]

Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.[2483]

Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.[2484]

Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.[2485]

Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.[2486]

Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.[2487]

Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.[2488]

На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.[2489]

Собаки (…) не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.[2490]

Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство – храбростью, дерзость – благоразумием, шайки – войсками, силу – силой.[2491]

Мы всегда считали подати жилами государства.[2492]

Выдающийся император [полководец] должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью.[2493]

Если нашей жизни угрожают какие-либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия.[2494]

Я (…) скорблю из-за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека [т. е. Юлия Цезаря].[2495]

Жил довольно для славы, но для отчизны мало.[2496]

Различие между миром и рабством огромно. Мир – это спокойная свобода, рабство же – это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни.[2497]

[Цезарь], то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству.[2498]

Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу.[2499]

В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся?[2500]