Мария Барышева - Мясник

• Название: Мясник
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Наше время. Стечение обстоятельств возрождает и развивает необычный талант у художницы-любителя. Это свойство, проявляющееся только в процессе создания картин, усиливаясь с каждой нарисованной картиной, меняет окружающих людей и саму художницу. Воронка событий втягивает в себя всё больше самых разных персонажей и предметов. Сюжет держит в напряжении до самого финала. Яркие образы, динамика, глубоко и достоверно прорисованные характеры героев.

---

Наташа взяла из блюдечка почти истлевшую сигарету, быстро, в две затяжки, докурила ее и нервно раздавила окурок о белое донышко, испачкав себе пальцы.

— Не знаю. Пару раз я думала об этом… но знаешь, возможно, мы всего лишь видим людей без азарта и агрессивности. Они просто такие новенькие и гладкие, как молодая очищенная картошка, поэтому и кажутся нам странными. Как тебе такая теория?

Слава прислонился к косяку, закинув полотенце на плечо, и задумчиво посмотрел на нее.

— От глубокой раны всегда остается шрам, — пробормотал он и чихнул. — Впрочем, ладно, не сейчас. Скоро мы уедем отсюда. Кто знает — может на новом месте нам будет получше. Картины я отвез — все в порядке… правда… их было так много… но зато теперь здесь ни одной не осталось. Да, теперь главное, чтобы их… — он заметил, как напряглось Наташино лицо, и отвернулся, тщательно вытирая мокрые волосы, — чтобы их было поменьше. А завтра будем собираться.

Но на следующий день никто не паковал вещи в притихшем домике. Утром Слава, собиравшийся съездить в город, отложил поездку, сославшись на неважное самочувствие — как он сказал, от усталости, а в обед вдруг свалился с ознобом и высокой температурой.

— Наверное… в дороге подцепил что-то… — бормотал он, натягивая одеяла до самых бровей и стуча зубами, в то время как Наташа бегала по дому, выискивая, чем бы еще его укрыть, и в отчаянье рылась во всех ящиках, проклиная себя за легкомыслие — ни она, ни Слава даже и не подумали о том, что в доме следует держать хоть какие-то лекарства. — Только не зови врача… врача не надо! Дай мне чего-нибудь… аспиринчика…

Как была — в халате и тапочках, Наташа помчалась в аптеку, а когда вернулась, Слава, лихорадочно блестя глазами, бормотал что-то бессвязное о художниках, темноте и жутких тварях, которые повсюду следуют за ним, пытаясь поймать его взгляд и заставить что-то делать. Перепуганная, она побежала в сельский медпункт за врачом.

Через час она сидела на кухне, внимательно слушая Нину Федоровну Лешко — высокую женщину в парике, на этот раз в голубоватом, — с которой она распрощалась вчера вечером. Сейчас на лице Нины Федоровны уже не было жалобно-просящего выражения — чувствуя свое преимущество, она говорила мягко, покровительственно, но серьезно. У Славы, объяснила она, легкая простуда, что само по себе, конечно, не опасно, но дело в том, что еще у него сильное нервное расстройство, горячка, вызванная переутомлением или каким-то сильным волнением. Это может пройти за несколько дней, а может и принять более тяжелую форму, которая повлечет за собой непредсказуемые последствия, но все же она, Нина Федоровна, уверена, что все обойдется. Что ему сейчас нужно — это покой и хороший уход, а также присмотр опытного врача. Но везти его в городскую больницу — не лучший вариант. При слове «больница» Наташа вздрогнула, вспомнив разбитое лицо Нади на сероватой подушке, застиранную простыню с черной печатью, и невольно мотнула головой.

— Что же вы посоветуете?

— Я живу через дом от медпункта, — сказала Нина Федоровна. — Работы сейчас почти нет, а если я вдруг понадоблюсь — за мной всегда могут сбегать. Высиживать время у нас сейчас никого не заставляют — все ведь на чистом энтузиазме держится. Ни медикаментов, ни зарплаты — сами знаете, как оно сейчас — крутись-вертись как умеешь, раз ты врач — сама в этом и виновата. Я собственно к чему это говорю — места у меня хватает, времени тоже. Договоритесь насчет машины, перевезем вашего друга ко мне, и я вам обещаю, что поставлю его на ноги в два счета. Уход ему будет обеспечен по высшему разряду. Не в моих привычках хвастаться, но вы можете спросить у кого угодно в поселке — претензий ко мне не было никогда. А государственная больница — сами понимаете, до частной далеко… а домик ваш, вы уж извините, на ладан дышит. У меня дом хороший, теплый… и вы, если захотите, можете пожить там, пока Вячеслав не выздоровеет… и ночевать, и днем.

Наташа вскинула на нее глаза. Она не разбиралась в медицинских тонкостях — дальше гриппа или порезанного пальца ее познания не распространялись, а в словах Нины Федоровны ей слышались логика и уверенность специалиста. Но как бы искренна она ни была, не составляло труда понять, что за предложением кроется отнюдь не только самаритянская доброта. Уже несколько дней Лешко приходила к ней просить за своего сына, но Наташа отказывала ей — отчасти из-за обещания Славе, отчасти из-за того, что случай был очень сложным, и она боялась браться за него, сомневаясь, что это в ее власти, — она могла бы не излечить, а окончательно все испортить. Лешко-младший два года назад работал на стройке в Ялте и получил серьезнейшую травму позвоночника от обрушившейся на него балки. В результате в двадцать три года он оказался прикованным к инвалидной коляске, навсегда лишившись способности ходить. Жена бросила его еще за два месяца до несчастья, и теперь Лешко жил в поселке вместе с матерью на ее крошечную зарплату и собственное жалкое пособие. Хотя более правильным было бы сказать, что жить его заставляла Нина Федоровна — сам Лешко жить уже не хотел, не видя в этом никакого смысла. Друзей, которые бы поддержали и отвлекли от мрачных мыслей, у него не было, доводы и просьбы матери не действовали. Умереть — вот единственно правильное, решил он в конце концов, и в доме начался кошмар. Вскоре Нина Федоровна уже боялась оставлять сына одного — едва она уходила, как Лешко тут же пытался осуществить свой замысел. Уже несколько раз его вытаскивали из петли, откачивали одурманенного лекарствами, зашивали разрезанные руки. Один раз он попытался перерезать себе горло, но неудачно, в другой раз устроил в своей комнате пожар, но и тут помешала соседка, увидевшая дым. А потом до Нины Федоровны дошли слухи о Наташе.

— Вы должны понять… если я, сама профессиональный медик, который никогда не верил ни в каких целителей, обращаюсь к вам… вы должны понять, до какой степени я уже отчаялась что-то сделать! Я уже спать боюсь по ночам — все за ним смотрю. А в клинику отправлять страшно — ведь недоглядят… все равно он как-то… да и люди там чужие… а к специалистам обращаться — да я за всю жизнь столько не заработала! А вы… я видела Гришку Измайлова — это ж совсем другой человек стал! И вы ведь ничего с него не взяли — он же сам вам что-то приносил, сам решал… Я вам все отдам… вы хотя бы посмотрите моего Костика! Он же еще такой молодой!

Она требовала, просила умоляла, но Наташа только смущенно, но решительно качала головой. Теперь же, краем уха слушая невнятное бормотание Славы из комнаты и глядя в сочувственные, выжидающие глаза Нины Федоровны, она поняла, что попалась. Конечно, ей не составит труда найти машину и отвезти Славу в городскую больницу, деньги у нее есть… но как он доедет и что будет с ним потом… слишком свежо еще было воспоминание о Наде, которая из больницы не вернулась. А Нину Федоровну в поселке действительно хвалили… а нужные лекарства Наташа привезет — пусть только скажет.

«Я ведь ничего в этом не понимаю! — в отчаянье думала она. — Ничего!»

— Хорошо, — тихо сказала она вслух, и Нина Федоровна облегченно кивнула — обе они поняли, на что именно согласилась Наташа. — Посидите с ним, я схожу к соседям позвонить.

Выходя из домика, Наташа думала только об одном — о том, какую паутину сплела для себя и для Славы.

«Пусть только Лешко его вылечит, — решила она. — Я попробую нарисовать. А ему просто ничего не скажу. Я ее спрячу и сама буду за ней присматривать. Он ничего не узнает… может, как-нибудь потом. В последний раз».

Выздоравливал Слава долго. Первые дни он почти все время находился то в странном забытьи, то проваливался в беспокойный горячечный сон, и Наташа часами сидела в кресле возле его кровати, переживая, правильно ли поступила, хотя уже на второй день Нина Федоровна принялась уверять ее, что, в принципе, никаких оснований для беспокойства нет. Во сне Слава часто что-то бормотал, иногда дергался, вскрикивал, и тогда Наташа сжимала его подрагивающие пальцы, гладила горячее лицо, пока он не затихал. Просыпаясь, он не сразу узнавал ее, щурил мутные глаза, кривил, отворачиваясь, высохшие губы.

На четвертый день температура немного спала, и Слава, уже глядя вполне осмысленно, со слабой улыбкой сказал Наташе, что еще никогда не чувствовал себя так паршиво.

— С чего бы — с какого-то дождичка! — он ободряюще подмигнул ей. — Старею!

И Наташа отвернулась, чтобы он не увидел выражения ее лица.

Вечером Лешко уверенно сообщила ей, что теперь уж точно бояться нечего, и посоветовала наконец-то толком отдохнуть. Они сидели на кухне, попивая крепкий несладкий чай. Слава спал, Костя Лешко в своей комнате, хорошо просматривавшейся из кухни, мрачно наблюдал за телевизонным экраном. Проведя в семье Лешко четыре дня, Наташа успела присмотреться к парню и решила, что попробовать все-таки стоит — несмотря на то, что Костя на все ее осторожные попытки заговорить с ним, либо угрюмо отмалчивался, либо умело бросался острыми, обидными словами, он ей понравился. В конце концов, она же смогла не работать эти три недели, смогла как-то затормозить? Значит, сможет и снова. Следовательно, делать все нужно как можно быстрей, пока Слава будет находиться в доме Лешко и не сможет ничего увидеть. Плохо было только то, что ей придется работать без охраны, но тут уж ничего не поделаешь. Ничего, справится!