Кэролайн Черри - Иноземец

• Название: Иноземец
• Автор: Кэролайн Черри
• Жанр: Научная Фантастика

Кэролайн Джанис Черри (род. 1942) — популярная американская писательница, работающая в жанрах фэнтези и научной фантастики. В основном ее романы и рассказы входят в несколько циклов, хотя есть и совершенно самостоятельные произведения. Одно из последних, научно-фантастический роман «Иноземец», предлагаемый вниманию читателя, говорит о поиске взаимопонимания — самом сложном в человеческой жизни, будь то жизнь биологического вида, народа или отдельного человека.

«Иноземец» — «Foreigner» 1 часть трилогии.

2 часть — «Invader».

3 часть — «Inheritor».

---

Но, с другой стороны, рассуждал Манадги, и сами эти искры могут вырастать — или подходить все ближе к земле и воздействовать на людей.

Может быть, лунный народ привел чужую звезду на то место, которое она сейчас занимает, перемещая созданный ими для себя мир под ветрами эфира таким же способом, как океанские корабли используют силу ветров здесь, в нашем мире.

Впрочем, до сих пор как будто не наблюдалось соответствия между видом звезды или фазой луны и временем падения цветочных парусов.

Можно только удивляться тому, как татчи ведут записи, а также как точно воспринимают ситуацию эти простые пастухи — как они упорно настаивали, что это были цветочные лепестки, а не обычная парусина; и другое поразительно: они видели своими глазами, как с облаков спускаются люди, и все же спокойно сносили это невероятное событие четверть года, обсуждая, что делать, — вплоть до сего дня, когда машины уже прочно устроились и опустошают землю как хотят. Только теперь айчжи татчи потребовал от айчжи Мосфейрской Ассоциации немедленных и суровых действий, дабы прекратить это разрушение западного района и не держать в страхе детей.

Манадги поднялся, отряхнул руки от пыли и, пользуясь последним светом зашедшего солнца, нашел плоский камень, чтобы перебраться через ручей, не замочив ног, — глыбу песчаника, которую колесная машины обрушила с берега, пробивая себе дорогу вверх, на холм. Странно выглядела эта дорога, отпечатки колес имели повторяющийся рисунок, а тяжесть машины продавила глубокие колеи там, где грунт был влажный. И машина не увязла на этих местах, что свидетельствует о мощности ее двигателя… опять-таки ничего удивительного — если лунные люди умеют ловить эфирный ветер и на огромных парусах спускаться на землю, значит, они очень могущественные инженеры. И можно заподозрить, что их грозное могущество проявляется не только в этом.

Конечно, он следовал за машиной без труда, она оставляла за собой полосу вырванных корней и выпачканной грязью травы. Сумерки сгущались, и он мог только надеяться, что люди с луны не найдут его в темноте раньше, чем он сам найдет их и сумеет определить характер и размах их деятельности.

Недалеко, сказал айчжи татчи. В середине долины, за камнем праматери.

Он не сразу узнал этот камень, даже когда взобрался на него. Камень лежал на боку.

Крайне неприятно. Но вполне можно было догадаться, поглядев на поваленные деревья и разрушенные берега ручья, что лунные люди самовластны, не боятся никакого осуждения, а может, просто не понимают, что татчи вполне цивилизованный народ, к которому надо относиться с уважением.

Он собирался выяснить, по меньшей мере, насколько сильны эти незваные гости и можно ли с ними договориться. Это важнее всего, остальными вопросами можно заняться потом — откуда они явились, что представляет собой эта бродячая звезда и что она означает.

Впрочем, и это все Манадги тоже надеялся выяснить.

Пока не взобрался на следующий подъем по следам колесной машины — они выделялись среди травы, две полосы желтой глины — и не увидел в сумерках огромные здания: белые, квадратные и голые, без всяких украшений.

Он присел на корточки. Единственный способ меньше бросаться в глаза, потому что спрятаться тут просто негде, лунные люди все ободрали дочиста, оставив по всей ширине долины голую землю и безжизненное однообразие вокруг своих холодных квадратных зданий, выкрашенных в цвет смерти, — дома эти даже не были благоприятно сориентированы среди холмов. Он поднес руки ко рту, чтобы согреть дыханием, потому что с заходом солнца воздух быстро остыл.

А может, холод пробрал его по другой причине: потому что эта чуждая необычность внезапно показалась подавляющей и ошеломляющей, он усомнился, что сумеет войти живым в это здание, так зловеще окрашенное и так пренебрежительно, просто нагло, не сориентированное на местности — ему стало страшно от мысли, какова может оказаться цель у этих людей, спустившихся на Землю на парусах-лепестках.

II

При взгляде из космоса солнце, затемненное краем планеты, представляло собой великолепное зрелище, но те, кто жил на станции, видели его только через камеры или в видеозаписях, — а живущий на планете глядел на него каждый день, если удосуживался выйти наружу или остановиться на обратном пути с работы. Иан Бретано все еще пользовался каждой такой возможностью, потому что для него это чудо было еще новым.

Новым — и сбивающим с толку, как только он задумывался, где он находится — на этой планете… и где его дом: где этот дом теперь и где он будет всю оставшуюся жизнь.

А иногда по ночам, когда звезды поворачивались над долиной, иногда когда луна поднималась над линией горизонта и весь космос был над головой, он страшно тосковал по станции, и в минуты безумного панического страха спрашивал себя, зачем ему вообще захотелось оказаться здесь, на планете, словно на дне колодца, зачем он бросил своих родных и друзей, почему не мог вносить свой вклад в общее дело, сидя в чистой и безопасной лаборатории там, На Верхнем Этаже — они все теперь говорили «На Верхнем Этаже», переняв это выражение у первой команды, спустившейся вниз.

«На Верхнем Этаже» — как если бы до станции, до уюта и безопасности, до семьи и друзей добраться было так же просто, как подняться на лифте.

Но семья и друзья для нас недосягаемы — и останутся недосягаемы на долгое время, может даже навсегда, насколько можно судить. Мы все сознательно пошли на риск, спустившись сюда и оказавшись под воздействием нерегулируемой погоды, в таком разреженном воздухе, что даже простая прогулка по лагерю превращается в суровое испытание.

Медики твердили, что они акклиматизируются без труда, привыкнут к разреженному воздуху, приспособятся — но сам Иан, ботаник, который прежде имел дело в основном с водорослями в удобных баках да с таксономией[5] в записанных на пленку текстах, был вовсе не уверен, что подходит для роли первооткрывателя или пионера.

И тем не менее все здешние неудобства и трудности возмещаются главным. Каждый образец в лаборатории представляет собой новый вид, химизм и генетику которого еще предстоит раскрыть.

А те из них, кто постепенно привык к дневному небу, к этому сияющему, голубому (от дифракции света на пылевых частицах) пространству над головой, кто сумел убедить свой желудок, что не собирается свалиться с планеты, когда поднимает глаза к горизонту — слава Богу, что вокруг холмы, которые создают иллюзию положительной, как на станции, а не отрицательной кривизны поверхности, — эти люди могли сознательно подвергать риску свой желудок, могли ходить, уставив глаза в непрозрачное небо, и следить, как меняются цвета за холмами, когда этот мир поворачивается лицом к глубокому космосу.

Каждый вечер и каждое утро приносят новые вариации погоды и разные оттенки теней на холмах.

Погода и холмы… эти слова мы выучили на уроках Земной Науки, по фотографиям, которые даже намеком не говорили о прозрачности неба на планете, о холоде ветра в грозу, о порывистом звуке, с которым этот ветер несется над травой. Иана по сей день нервировали до дерзости тонкие стекла в окнах, такие тонкие, что гром их трясет и тарахтит ими. Ему никогда не приходило в голову, что облако, закрыв на минуту солнце, может так быстро охладить воздух. Он не догадывался, что у бури есть запах. Он не воображал всей сложности звуков, блуждающих над местностью, или запахов, и приятных, и неприятных — запахов, которые ощущались бы куда острее, если бы перестала сочиться кровь из носа и перестали ныть легкие.

Ему все еще не удавалось перестроить мысли — прежде он находился на станции и рассматривал видеозаписи с планеты, до которой было не дотянуться, а теперь оказался на земле и смотрит на светящуюся точку, до которой, возможно, никогда уже не доберется.

Прощание там, На Верхнем Этаже, было нелегким. Родители, бабушка с дедом, друзья… что там можно было сказать? Обнимал их, может быть, в последний раз, в гостиной, где не допускалась установка камер — и отлично держался вплоть до того момента, как увидел взгляд отца; вот тут все сомнения внезапно собрались комком да так и стояли в горле все время, пока спускалась капсула, даже после того, как они почувствовали рывок раскрывшегося парашюта.

— Увидимся, — сказал он на прощание. — Через пять лет. Через пять лет вы спуститесь вниз.

Таков был план: устроить базу и понемногу забирать вниз отобранных колонистов, форсировать создание возвращаемого посадочного аппарата многократного использования, как только колонисты найдут что-нибудь, достаточно нужное Гильдии; и первоочередное право воспользоваться этим более безопасным транспортом получат семьи и друзья членов наземной команды, работавшей на начальных этапах экспедиции. Вот такую привилегию Иан добыл для своих, оказавшись здесь и рискуя… пусть не среди самых первых, но все-таки его сбросили достаточно рано и он тоже считался пионером.