Кэролайн Черри - Иноземец

• Название: Иноземец
• Автор: Кэролайн Черри
• Жанр: Научная Фантастика

Кэролайн Джанис Черри (род. 1942) — популярная американская писательница, работающая в жанрах фэнтези и научной фантастики. В основном ее романы и рассказы входят в несколько циклов, хотя есть и совершенно самостоятельные произведения. Одно из последних, научно-фантастический роман «Иноземец», предлагаемый вниманию читателя, говорит о поиске взаимопонимания — самом сложном в человеческой жизни, будь то жизнь биологического вида, народа или отдельного человека.

«Иноземец» — «Foreigner» 1 часть трилогии.

2 часть — «Invader».

3 часть — «Inheritor».

---

Брен, у локтя которого стоял компьютер с давным-давно выключенным экраном, выслушивал аргументы, которые слышал уже много раз под разными личинами, — сейчас звучала перекрашенная и подштукатуренная в очередной раз версия — и рисовал в блокноте переплетенные кольца, которые психологи сочли бы многозначительными.

Куда более интересное времяпрепровождение, чем выслушивать речи министра. Чжейго осталась снаружи, наверное, наслаждается прохладительными напитками, а у пайдхи-айчжи уже кончается вода со льдом.

Речь министра общественных работ отличалась певучим убаюкивающим ритмом. Но пайдхи-айчжи обязан слушать — не исключено, что с его стороны понадобятся какие-то действия по этому предложению. Пайдхи-айчжи, конечно, не имеет права голоса (хотя мало похоже, что вопрос о шоссе сегодня дойдет до голосования). Он не имеет даже права выступить без приглашения, если только не решит воспользоваться своей единственной реальной властью: наложить прямое вето на рекомендации комитета высшей палате, ташриду вето, которое будет в силе до тех пор, пока ташрид не соберется для рассмотрения вопроса. Он дважды использовал свое право вето в совете по исследованиям и развитию, но не при этом министре общественных работ, хотя его предшественник делал это рекордное число раз — восемнадцать, по поводу так и не достроенного Горного шоссе через хребет, которое теперь, после стыковки железнодорожной линии, стало предметом бесконечных споров.

Человек всегда надеется.

В библиотеке на Мосфейре имелось полное описание всей человеческой истории, все записи и отчеты их предшественников и все, до чего им еще предстоит добраться, — все эти записи показывали, с глубокой мудростью взгляда из настоящего в прошлое, что неуемное потребление нефтехимических ресурсов планеты в не знающей удержу оргии личного транспорта — не самый лучший долгосрочный выбор, если думать об окружающей среде или уровне жизни. Советы пайдхи могли противоречить местническим амбициям. В случае с системой шоссейных дорог эти советы действительно противоречили, еще как. Но атеви сумели совершить небывалый прогресс, а воздух над горами Бергид все еще чистый и искристый. Пайдхи испытывал от этого определенную гордость — от имени всех пайдхиин[9], своих предшественников на протяжении почти двухсот лет.

Когда на планете появились люди, незваные и непрошеные, атеви еще не овладели как следует энергией пара.

Атеви видели технику, атеви, как и люди, жаждали выгод и прогресса но, в отличие от людей, они были склонны видеть выгоды преимущественно в мерках власти, нарастающей в их сложных и переплетенных взаимоотношениях. Это как-то связано с устройством их мозгов, говорили человеческие теоретики, поскольку склонности эти, кажется, выходят за пределы сугубо культурных традиций; схоластические рассуждения, имеющие какую-то ценность для теоретиков, уютно отсиживающихся на Мосфейре, но не для пайдхи-айчжи, который должен давать практически осмысленные советы властителю атеви Ассоциации Раги, в городе Шечидан, центральном городе ближайшей к Мосфейре Ассоциации, ее давнего союзника…

А без верных и своевременных советов может наступить второе неприглядное испытание человеческой техники в борьбе против атевийского харониин — понятия, для которого в человеческом языке нет соответствующего слова или даже полного перевода. Если сказать, что терпение атеви имеет свои границы, что кровная месть и легальные убийства необходимы для того способа, каким атеви поддерживают свое социальное равновесие, тогда можно считать, что харониин означает что-то вроде: «накопленное перенапряжение в системе, которое оправдывает вмешательство с целью урегулирования». Очень приблизительно — как и все прочие приблизительные аналоги: «айчжи» был не совсем «герцог», хотя никак уж не «король», а понятия атеви о странах, границах и пределах власти имели много общего с их представлением о плане полета[10].

Нет, это была не самая удачная мысль — развивать шоссейные дороги и независимый транспорт, децентрализуя тем самым эффективную систему общественных работ, финансируемых из налоговых поступлений, систему, которая помогала различным айчжиин по всему континенту удерживаться на своих постах, — а они, в свою очередь, поддерживали Табини-айчжи и систему в Шечидане.

Нет, это была не самая удачная мысль — поощрять развитие системы, при которой предприниматели начнут делать большие деньги, рассеивая вдоль дорог новые коммерческие поселения и формируя корпорации в человеческом стиле.

Где угодно — но не в общественной системе, где убийство является обычным и легальным способом урегулирования межличностных отношений…

Черт побери, противная история с этим покушением… вторжением… вроде бы все страхи уже позади, а беспокойство не уменьшается, а увеличивается. На этой работе поневоле приобретаешь сложный и запутанный ход мысли — многие годы учишься и прорываешься через конкуренцию, чтобы стать пайдхи, после чего начинаешь бегло говорить на языке, который в принципе не позволяет точно перевести человеческие слова и человеческие мысли… И когда он осознал свое беспокойство, обрывки и мелочные детали связей начали всплывать на поверхность очень темных вод атевийской ментальности. Эти обрывки и мелочи повели себя так с прошлой ночи случайные крохи тревожной мысли, стекающие с водораздела между атевийскими и человеческими идеями.

Очень тревожные мысли, которые говорили, что нападение на пайдхи-айчжи, по всем понятиям безобидного, нейтрального и скромно-молчаливого пайдхи-айчжи, было (если не делом безумца) предумышленной атакой на некую систему, причем в слово было можно вкладывать любой смысл.

Он пытался сделаться по возможности самой аполитичной и тихой фигурой при дворе Табини. Он не добивался участия ни в каких политических процессах, только сидел молча при дворе или в уголочке на какой-нибудь технической или социологической конференции — и изредка, очень редко, представлял какой-нибудь доклад. И вот так привлечь к его персоне публичное внимание, как только что сделал Табини… это противоречило давно установившейся политике его должности.

Он предпочел бы, чтобы Табини не регистрировал Намерение — но Табини явно был вынужден самым суровым образом отреагировать на вторжение в Бу-чжавид, тем более, когда наниматель убийцы не объявил кровную месть заранее.

Неважно, что заказное убийство было делом легальным и общепринятым, нельзя, по мнению атеви, действовать без регистрации, нельзя действовать без лицензии и нельзя заказать оптовую кровавую баню. Вы устраняете одного-единственного индивидуума, что и должно решить проблему. Атеви называют этот принцип биитчи-ги, люди это слово переводят как тонкость, искусность или точность.

Вот тонкости-то как раз и не хватало в этом покушении, даже если учесть — или особенно если учесть, что потенциальный убийца не ожидал, что у пайдхи окажется оружие, которого по эту сторону Мосфейрского пролива землянину иметь не полагается.

Оружие, которое Табини дал ему совсем недавно.

А Банитчи и Чжейго твердят, что не могут найти улик.

Чертовски настораживает.

Атака на какую-то систему? Пайдхи-айчжи мог обнаружить, что его причисляют к очень многим системам… например, он не атева, а человек; например, он просто пайдхи-айчжи; например, он убеждал айчжи, что по долговременным экологическим соображениям железнодорожная система лучше, чем автомобильный транспорт… но кто и когда с абсолютной уверенностью знал конкретную причину или обиду, кроме стороны, которая решила «тонко» устранить проблему?

За всю историю пайдхи-айчжи никогда не становился мишенью. Сам Брен лично все время пребывания на этой должности собирал слова, обновлял словари, наблюдал за общественными изменениями и докладывал о них. Совет, который он дал Табини, был вовсе не его персональной идеей, далеко нет: все, что он делал и говорил, исходило от сотен экспертов и советников на Мосфейре, которые подробнейшим образом объясняли ему, что сказать, что предложить, что признать — поэтому «тонкое» устранение его со сцены могло вызвать демарш, изъявление в письменном виде неудовольствия со стороны землян, но вряд ли приблизило бы к существованию шоссейные дороги.

Табини почуял что-то нехорошее в атмосфере и вооружил меня.

А я не доложил об этом на Мосфейру, вот второй пункт, который надо хорошо обдумать: Табини просил меня никому не говорить о пистолете, я всегда ценил и уважал некоторые — и редкие — частные разговоры с айчжи и распространил свою сдержанность до такой степени, что не включил этот факт в официальный доклад…

Брен из-за этого тревожился, но доверие Табини ему льстило, и персонально, и профессионально — там, в охотничьем домике в Тайбене, где на время забывались придворный этикет и правила и все оказывались на каникулах. Стрельба в цель была любимым видом спорта атеви, их страстью — и Табини, настоящий чемпион в стрельбе из пистолета, по-видимому, из чистого каприза нарушил недвусмысленное запрещение Договора, чтобы представить своему пайдхи, как тогда казалось, редкую неделю личной близости к нему, сделал редкостный жест — если не дружбы, то по крайней мере чего-то настолько близкого к ней, насколько под силу атеви, — отменив на время все формальности, которые окружали и ограничивали и Брена, и самого Табини.