Павел Федоров - Агафон с Большой Волги

• Название: Агафон с Большой Волги
• Автор: Павел Федоров
• Жанр: История

---

- Не перестану! - Ульяна засучила рукава голубенькой майки, пробуя напряженный мускул, добавила: - Я готова была оттрепать эту механизированную тетю за кудряшки, а он, вместо того чтобы за меня заступиться, смылся, уселся под копешку морочить девчонке голову... Да еще при всех спинку поглаживает! Хорош начальник комсомольского поста!

Ульяна ловко поймала носком тапочки стремя и уселась в казачье седло. Пригнувшись, оправила задравшуюся от носка штанину, стегнула коня и рысью тронулась с места. Обернувшись, погрозила ему концом ременного повода и, как настоящая кочевница, усилила аллюр, оставив растерянного Гошку около примятой, растерзанной копны.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

После уборки ячменя прошли небольшие дожди, и снова установилась жаркая погода. Созревшая пшеница настолько была густа, что местами повалилась. Убирать было трудно. Как и ячмень, первые сотни гектаров скосили раздельно, остальную пшеницу решили убирать сразу, на обмолот. Если раньше для ячменя была опасной жара, сейчас синоптики предсказали длительные дожди. С подборкой и обмолотом приходилось спешить. Несколько подборщиков задержались длительное время на обмолоте полсотни гектаров ржи. Дело в том, что осенью во время чернотропья ударили сильные морозы. Рожь считали погибшей. А весной Ульяна, осматривая участок, заметила оживающие ростки, подкормила их усиленной дозой удобрений, злаки ожили и пошли в рост. Рожь вымахала в человеческий рост и хотя была редкой, но имела зато крупный и полновесный колос. В погоне за лишними центнерами соломы ее скосили чуть ли не под самый корень. Хлестнувший дождик прибил валки к земле, и подобрать их стоило большого труда. Окончив это нелегкое дело, Соколов и Голубенков приступили к косьбе пшеницы. Дело не шло. Участились поломки. А тут еще Мартьян, как на грех, подсунул свое новое изобретение. Пшеница настолько была густа, что приемные битеры отказывали. Солома наматывалась на валок и задерживала прием массы из барабана. Мартьян предложил удлинить первый битер, а иглы заменить лопастями. Во время испытаний второй битер так забился, что солома едва не загорелась, и к тому же лопнул шатун.

- Черт бы тебя побрал с твоим изобретением! - сердито бранился Михаил Лукьянович.

На столе были разбросаны замасленные инструменты, запасные части. За комбайнерским вагончиком золотисто колыхалась стенка пшеницы. В душном мареве стрекотали кузнечики.

У нескошенной полосы уныло стоял с застывшими крыльями могучий "степной корабль", словно с укором поглядывал на неудачливого изобретателя.

- Как могло получиться? - недоуменно разводил руками Мартьян. Кажется, все до конца продумал...

- Не знаю, чем ты думал! А вот я, как дурак, уши развесил, поверил. Надо было просто сменить нож, и все. Теперь будем чиниться... Вон Глафира с Колькой работают без единой аварии. А мы, двое знаменитых, мало того, что плетемся в хвосте, машину гробим. Не могу я допустить такого позора! Повесят нам портянку...

- Хлеб очень густой, и стебель, как тростник, - вытирая замасленной тряпкой руки, сказал Мартьян, не переставая думать о своем изобретении.

- Нашел оправдание. Лучше скажи, что будем делать?

- Думаю, что надо еще разок попробовать.

- Все твои думки к чертям!

- Ты погоди. Не горячись. Понимаешь, я ночью еще одну вещь придумал...

- Нет уж, с меня довольно придумок! Ты мне лучше скажи, куда почти каждую ночь отлучаешься и возвращаешься неизвестно когда?

- Это никого не касается, у всех свои дела, - сумрачно ответил Мартьян.

- Не касается? Ошибаешься. - Соколов порывисто достал из кармана комбинезона портсигар и закурил. - Вот что я тебе скажу, друг, брось ты шляться по ночам возле Глафириного вагончика. Себя и семью нашу позоришь. Простительно Федьке, а тебе...

- Извини, Михаил Лукьянович, говорить на такую тему не хочу, решительно заявил Мартьян.

...Полевой стан, где Глафира и Николай убирали на новом комбайне пшеницу, находился на отдельном участке, в двух километрах от опытного поля, где сейчас простаивали Соколов и Голубенков. В свободное от работы время Мартьян частенько приходил туда на огонек и подолгу засиживался у костра, слушая байки Архипа Катаурова, сторожившего по соседству бахчи и горох. Иногда Архип Матвеевич приносил парочку бархатисто-гладких или жестко-шершавых, чудесно пахнущих дынь, угощая механизаторов, говорил:

- Особый сорт, специально укрывал от постороннего глазу...

- Прячешь, значит? - поедая дыню, спрашивал Николай. У костра его могли задержать только дыни. Сменившись, он быстро переодевался и гнал на велосипеде на птицеферму. Там у него завелись свои делишки...

- А как же, сад-виноград! Испокон веков, первые дыньки и арбузики должен отведать караульщик. Тут уж он сам царь-государь... Вот недавно приезжает главный с мамзелью, спрашивает, нет ли спеленькой. Рановато, говорю, чуток попозже - милости просим. Идут мимо и не видят, как из-под сухой травки дынька-то на них желтым глазком поглядывает... Я даже дух ее слышу, а им и невдомек. Сжалился я потом над дамочкой, раскисла вся в жаре. Кукурузу он, что ли, ей показывал, шут ее знает. Повел я их к шалашу. Учуяли все-таки запах. Лежали у меня в сене две штучки, да только не такие, как эти. Те были подвернуты в стебельке, для скороспелости... Попотчевал и проводил до речки. Дамочке искупаться захотелось. Оно понятно, жарища!

Архип Матвеевич резал мясистую дыню на аккуратные дольки, сопровождал угощение прибаутками, но сам не ел.

- Почему же вы не едите? - спрашивала Глафира.

- Эк невидаль! Иногда утром побалуюсь холодненькой, чтобы натощак не курить, а так не особо тянет.

На костре медленно догорали тонкие осиновые сучья и сухой коровий кизяк, набранный около колка. Знакомо и отрадно пахло хлебом, дынной кожурой и сухими травами. В колке, за родничком, неугомонно верещал коростель, наполняя воздух звучным, свистящим перезвоном.

Покончив с дыней, Николай вставал, отряхивал помятые брюки, шел к будке, садился на велосипед и скрывался в темноте. То же самое на стане Соколова почти каждый день проделывал Федя Сушкин. Михаил Лукьянович, конечно, знал, куда мотается парень, скрепя сердце мирился с этим. Федя работал исправно, и трактор, таскавший комбайн, всегда находился в порядке, так что придраться было не к чему. Отлучки же Мартьяна раздражали Соколова все больше и больше. При встречах Глафира смотрела на деверя виновато и отчужденно. Может, не зря Агафья Нестеровна злословила о зяте, приплетая к нему Глафиру?

Мартьян все это отлично знал и понимал, но от встреч с Глафирой удержаться не мог. Иногда ловил на себе ее глубокий, пристальный взгляд, приводивший его в замешательство. Это бывало так редко и мимолетно, что Мартьян не доверял даже своему ощущению. Дома он появлялся только по субботам. Стараясь не встречаться с Варварой, выслушивал очередные упреки тещи, торопливо брал, что ему было нужно, шел в баню, мылся и стирал там же свое белье. Разрыв уже вполне определился. Сюда, на стан Глафиры, тянуло его непреодолимо.

Глаша мало принимала участие в мужском разговоре. А после отъезда Николая она поднялась, сухо попрощалась с мужчинами и ушла в вагончик. В отблеске костра Мартьян с тоской проводил ее высокую, складную в брюках фигуру и, заслышав скрип двери, склонился к костру.

- Вот же, пропадает бабеночка, сад-виноград, - помешивая обгорелой палкой тлеющую золу, говорил Архип.

- Помолчал бы, старый, - сдерживая приступ ярости, отвечал Мартьян, чувствуя, что ему надо уходить, но у него не хватало сил подняться.

- Ты, конечно, глаз косишь на молодку, известное дело... - будто не слыша слов Мартьяна, продолжал Катауров. - На чужую тянет, как на первую дыньку. Только свою, яловую, куда денешь? Она у тебя вона какая, Варька-то. Разве ей такой мужик нужен? Ей гвардеец под стать, чтобы усищем пощекотал, до визгу...

Над горами, словно заблудившись в набегающих тучках, плавала ущербная луна, нащупывая блеклым светом длинную от вагончика тень.

- А ты, Мартьян, такой же гвардеец, как я, например!

Слушая болтовню Архипа, Мартьян злился на себя и на весь белый свет.

- Мы с тобой что? Ты хромаешь на одну, а я на другую ногу. Мы оба порченые, брат, шабаш! Вот какая мы гвардия. Спутанные меренки мы с тобой, едрена корень... - заключил Архип и, скрипя протезом, встал и пошел к своему шалашу.

Возвращаясь к своему стану, Мартьян знал наперед, что скажет ему Соколов. Так и теперь...

- Ты не извиняйся, а выслушай.

- Слушал, Михаил Лукьянович, не раз. На один и тот же мотив поешь.

- У меня одна песня. Не тронь Глафиру. У тебя жена есть.

- Черствый пирожок и начинка старая. Оставим, Миша, разговор для другого раза.

Но разгневанному Соколову уже трудно было остановиться.

- Глафира - начинка не для твоего пирога, понял! Посадил себе царька в голову и блажишь? Последний раз хочу добром предупредить.

- Говори уж все, - попросил Мартьян.