Иван Шамякин - Криницы

• Название: Криницы
• Автор: Иван Шамякин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

В романе «Криницы» действие происходит в одном из районов Полесья после сентябрьского Пленума ЦК КПСС. Автор повествует о том, как живут и трудятся передовые люди колхозной деревни, как они участвуют в перестройке сельского хозяйства на основе исторических решений партии.

---

— Колхоз? — Волотович присел напротив, лицо его выражало радостное волнение. — Думал и об этом. Давай в самый большой — в Криницы.

Бородка насторожился.

— Почему в Криницы? Мы Мохнача не собирались сменять.

— Нет, Артем Захарович, если мы хотим выполнять решения не на словах, а на деле, надо начинать именно с Мохнача. Хватит таких «хозяев»! — настойчиво и решительно возразил Волотович. — Человек абсолютно без перспективы.

Бородка поскреб затылок концом карандаша. На миг у него снова возникли подозрения, догадки, снова стали рядом две неприятные фамилии, но он отогнал все это. Слишком большое дело решалось, чтоб обращать внимание на личные симпатии и антипатии. Он понимал, что было бы более чем неумно ставить сейчас Волотовичу какие-нибудь препятствия в осуществлении его благородного намерения.

— Что ж… Криницы так Криницы. Так и запишем! — согласился он,

18

Семья Костянков ужинала.

Лемяшевича давно уже считали здесь своим человеком, да и сам он чувствовал себя членом этой дружной семьи, и потому его присутствие никого не смущало, даже Алексея. При нем обсуждали все домашние дела, откровенно высказывали свои мысли об односельчанах, обо всех событиях в жизни колхоза, сельсовета, района. В оценке этих событий обычно разногласий не было. Когда же «брали выше»— доходили до вопросов международной политики, — нередко возникали споры, чаще всего между Адамом и Сергеем. В этих спорах Лемяшевич выступал в роли арбитра. «Политические дискуссии» особенно любил сам хозяин, Степан Явменович, и часто незаметно и весьма хитро подбивал на них молодежь.

За столом каждый сидел на своем месте, только, в нарушение патриархального обычая, место в углу досталось самому младшему — Алексею.

Улита Антоновна нарезала гору хлеба, поставила большую миску с огурцами и такую же с крупно порезанной селедкой. Молодёжи она подала мелкие тарелки, себе — тоже, хотя почти никогда тарелкой не пользовалась. Старику она и не ставила её, он любил есть из общей, редко даже пользуясь вилкой — все больше руками. Аня как-то сделала ему замечание, но он шутливо показал свою шершавую мозолистую пятерню:

— Моя вилка — вот она. Самая надежная. Когда мать вытащила из печи чугун с картошкой и бараниной и хата наполнилась вкусным запахом тушеного мяса, Аня вскочила и выбежала во двор. И все мужчины за столом сразу почувствовали себя неловко, избегали смотреть друг на друга, делая вид, что ничего не заметили. А мать сказала просто:

— Нездоровится Ане.

Алексей смутился и, чувствуя это, ниже опустил голову. Аня выскакивала из-за стола, услышав запах мяса, не в первый уже раз. Когда Алексей понял причину, он как-то изменил свое отношение к сестре: впервые стал её стесняться, как чужой, и уважать как женщину.

Сергей, весь вечер выглядевший, как отметил Лемяшевич, несколько торжественно и в то же время растерянно, воспользовался общим молчанием и сказал:

— Есть две новости, — и остановился, оглядывая всех по очереди: кто как будет реагировать?

А реагировали все одинаково — сразу забыли про Аню.

— Какие?

— Председателем колхоза у нас будет Волотович.

— Председатель райисполкома? — удивился Лемяшевич.

— За что это его так? — спросил Степан Явменович довольно равнодушно, вытирая полотенцем пальцы и рот. — Как будто ничего был человек.

— Сам попросился.

— Сам? — удивился и сразу заинтересовался отец. — Верно сам? — И лицо старика осветила ласковая улыбка. — Сам, говоришь? Молодчина! Вот это я понимаю, человек откликнулся на призыв партии. А то пока больше разговоров, чем дела. А это хорошо, Волотович человек с головой. Вот бы еще Бородку к вам в МТС, Может, он там порядок навел бы, — Старик, хитро прищурясь, посмотрел на Сергея.

— Ты, отец, так это говоришь, как будто у нас полный беспорядок.

— Сколько я слышал от вас обещаний разных, и от директора, и от сына. Мало вы себя в грудь били? А договора все равно не выполнили. Составляем планы, надеемся, а вы нам — свинью… Скажите спасибо Алексею, он вас в этом году вытащил…

Улита Антоновна поставила на стол старый медный самовар.

— А работает в эмтээсе от темна до темна, — заступилась она за старшего сына.

— Толку-то что? — не сдавался Степан Явменович, обращаясь почему-то к Лемяшевичу. — Выйдет трактор в поле, подымет пять гектаров каких-нибудь — и стал в борозде. Обидно смотреть. Такая техника! И — на тебе! — стоит. И вот начинают искать причины, обвинять друг друга, ругаться… А причина ясна. Выполняли план ремонта, гнали, чтоб сводочку дать. Ремонтировали в ноябре, а потом техника эта до апреля ржавела под снегом и дождем!.. Да в таких условиях любая машина испортится, хуже чем от работы! Мужик когда-то свой плужок салом смазывал и на чердак црятал, а вы этакие машины под снег! Хозяева!

— Не шуми, отец! — спокойно заметил Сергей, подмигнув Лемяшевичу: «Видишь, какой у меня старик!» — Наступит у нас перелом. Новое начальство… Новое отношение…

— Какое начальство?

— Главный инженер новый. Новые механики, двое из города приезжают.

— А главным кто? — что-то заподозрив, спросил Алёша.

— Главным? — Сергей на миг смешался. — Главным — я. Сегодня пришел приказ.

— Ай-ай-ай! — закричал Бушила. — И он молчал! Давай лапу. Только бить тебя надо: такой повод опрокинуть по стопке под баранину, а он молчит, как невеста. Главный, называется!

Михаил Кириллович, сидевший рядом, поздравляя, обнял Сергея за плечи, просто и сердечно спросил:

— Признавайся — рад?

— Знаешь, как бы тебе лучше объяснить? Раньше отбивался бы руками и ногами. А теперь откровенно говорю — рад. Нельзя не радоваться, когда такие задачи перед нами и такие возможности открываются. Сейчас только и работать!..

Мать стояла посреди хаты, подперев ладонью щеку, и с умилением смотрела на сына. Отец вынул большой засаленный кисет и стал сворачивать цигарку, — любил старик побаловаться крепким самосадом после доброго ужина или обеда. Он не поздравил сына, не пожал руки, только довольно хмыкнул раза два в усы. Потом, выбираясь из-за стола, чтобы прикурить у печки от уголька, сказал:

— Значит, главный? Ну, гляди же, главный! Теперь мы с тебя и спросим как с главного.

Мужчины, кроме отца, все еще сидели за столом, пили чай и горячо обсуждали эти новости, когда неожиданно вместе с Аней вошла Наталья Петровна. Весело поздоровалась и пожелала приятного аппетита, нисколько не смутившись, что попала к ужину. А молодые люди вдруг все застеснялись. Сергей, конечно, больше всех, но и Лемяшевич, и Алёша, и даже скептик и шутник Бушила.

Озабоченно засуетилась мать.

— Ай, какая гостья! Давно ты у нас не была, Наташа.

— А чего мне ходить туда, где все здоровы! Вон какие дубы! — засмеялась она, кивая на мужчин.

— А я не так уж и здорова. Сердце болит, Наташа. И Ане неможется.

Улита Антоновна фартуком вытерла табурет, подвинула к столу.

— Садись, Наташа, чаю с нами выпей.

— Спасибо, только что пила. — И она следом за Аней быстро прошла на чистую половину.

За столом все молчали, каждый уставился в свою чашку. Бушила не выдержал и прыснул чаем.

— Вы что языки прикусили? Здорово действует на вас медицина!

Алёша, задетый его шуткой, сразу же встал из-за стола. За ним оставил недопитую чашку Сергей. Лемяшевич, чтобы не давать Бушиле повода для шуток, не спеша допил свой чай. Он зашел на другую половину последним. Наталья Петровна, уже без шапочки, но в пальто, сидела у стола, заваленного книгами и газетами, — за этим столом работали все по очереди, — и говорила смущенному Алёше:

— На кого я не могу налюбоваться, так это на Алешу. Каждый день видела — и не заметила, как вырос человек. Ей-богу. Вот помню, перед глазами стоит… — она закрыла глаза, и на мгновение её лицо стало серьёзным и грустным. — Помню, как он бросал в меня ледяшками, когда я тифозную мать в больницу забирала. Лет семь ему, тогда было. А тут летом как-то глянула на него, когда он на комбайне работал. Боже мой! Какой человек вырос! И удивительно и радостно… — и после паузы добавила: — и грустно… Я вдруг поняла, как много прошло лет… как мы стареем…

— Ах, какая старуха! — пошутил Лемяшевич.

Она не ответила. Как и прежде, она при встречах как бы не замечала его. Лемяшевича обижало такое отношение. Уже не в первый раз хотелось ему спросить: «Почему вы не хотите признавать меня? За что вы меня презираете?» Но он терялся в её присутствии. И сейчас растерялся.

Наталья Петровна вдруг предложила:

— Сергей Степанович, пойдёмте погуляем. В поле куда-нибудь. Вечер чудесный! Луна! Первые заморозки…

Сергей на миг онемел от счастья и, должно быть, не поверил своим ушам. Гуляли они, случалось, и раньше, возвращались вместе из клуба, с собрания. Но в первый раз она вот так позвала его. Как же понимать это её приглашение? Аня многозначительно переглянулась с мужем. Адам замурлыкал под нос какую-то неопределенную мелодию, чтобы показать, что его ничто не удивляет. Михаил Кириллович, зная о чувствах Сергея, желал ему удачи и счастья, но самого его охватила какая-то непонятная грусть. У него вдруг мелькнула нехорошая мысль: «Три года водила за нос простого механика, а стоило механику стать главным инженером… Знаем мы вас!» Он даже хотел съязвить на этот счет, но сдержался: слишком серьёзно относились к этому все остальные члены семьи. Когда Сергей и Наталья Петровна вышли, мать сказала: