Иван Шамякин - Криницы

• Название: Криницы
• Автор: Иван Шамякин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

В романе «Криницы» действие происходит в одном из районов Полесья после сентябрьского Пленума ЦК КПСС. Автор повествует о том, как живут и трудятся передовые люди колхозной деревни, как они участвуют в перестройке сельского хозяйства на основе исторических решений партии.

---

Преподаватели охотно поддержали предложение о создании кружка, участники которого не только бы знакомились с устройством мотора, но и учились водить автомобиль, трактор, комбайн. Особенно обрадовались согласию Сергея Костянка руководить этим кружком.

Но когда Лемяшевич заговорил о драматическом, хоровом, литературном и других кружках, от его внимания не укрылось, как упал интерес многих из преподавателей, — кто отвернулся и стал шептаться с соседом, кто зевнул. Виктор Павлович иронически улыбался, а Ковальчуки испуганно переглянулись — только бы директор не вздумал их нагрузить! Лемяшевич решил сделать хитрый ход, чтобы расшевелить коллег, — взять на себя руководство драматическим кружком. Но его неожиданно предупредил Данила Платонович.

— А драматический дайте, — сказал он, — старому любителю.

— Кому? — не понял Лемяшевич.

— Как кому? Мне. Вспомню молодость. «Грозу» поставлю. И не будете в обиде. Даю слово. — Старик даже немного смутился и, обведя присутствующих взглядом, прибавил — «Гроза» — моя любимая вещь. Я в ней все мужские роли переиграл. Первой — Бориса Григорьевича, лет этак, пожалуй, пятьдесят пять назад, в учительской семинарии… Последней — Кулигина, перед войной… Тоже школьным коллективом ставили. Адам помнит, — кивнул он в сторону Бушилы.

Орешкин взглянул на старика иронически. Лемяшевич, конечно, вовсе не предполагал нагружать такой работой старейшего из преподавателей. И молодых довольно. Но теперь обрадовался — прекрасный пример для остальных.

— Решено, Данила Платонович! В помощники вам Бушилу… И будем соревноваться. Я возьму на себя колхозный драмкружок. Ну, а что касается хорового, то тут, я думаю, Виктору Павловичу и карты в руки. Ведь так?

— Мне? — удивленно спросил Орешкин, вытянув длинную шею и ткнув себя пальцем в грудь. Он деланно засмеялся. — Гм… Какой певец!

— Вы же сами хвалились своими музыкальными талантами.

— Да, — смутился он. — Но, Михаил Кириллович, моя загруженность. Поймите… У меня минуты свободной нет. И, наконец, я просто не могу… Я — завуч школы!

— Не можете? — переспросил Лемяшевич и подождал, не скажет ли еще чего Орешкин, но тот молчал и, должно быть нарочно, потирал ладонями щеки, лоб, чтобы прикрыть таким образом глаза. — Не можете? Ну что ж, не можете — не надо. Незаменимых у нас нет.

Орешкин сразу оживился и передернул плечом. Он рассчитывал, что его будут упрашивать, собирался, немного «поломавшись», набив себе цену, в конце концов согласиться быть музыкальным консультантом, при условии, что организатором будет кто-нибудь другой. Он не ожидал такого поворота и, чувствуя неловкость своего положения, поспешил дать согласие:

— Ну что ж, я человек подначальный. А?

— Мы не собираемся вас неволить, Виктор Павлович, — вежливо, но холодно ответил Лемяшевич. — Кто хочет, товарищи, руководить нашим хором?

— Вы все обходите меня, — будто бы в шутку, но с заметной ноткой обиды сказала Марина Остаповна. — Представьте, что я тоже умею петь.

Лемяшевич принципиально не хотел поручать ей кружка и вообще намеревался, назло Бородке и ей в отместку, временно «бойкотировать» её — борьба есть борьба! — чтоб Приходченко и Бородка знали, что он не думает отступать. Но спокойствие и такт, с какими она вела себя по отношению к нему, часто обезоруживали Лемяшевича; ему хотелось презирать её, а он не мог. Он невольно поддавался её обаянию…

После заседания Орешкин догнал Марину Остаповну на улице и заговорщицки зашептал:

— Что же это вы? Ножку мне подставили, захотели добренькой быть? И перед кем? А? Он вас и Артема Захаровича грязью обливает, под вашу дружбу подкапывается… А вы… Эх, Марина Остаповна!.. Поймите: если мы будем так продолжать, он нас всех в бараний рог согнет и не одного только старика на свою сторону перетянет… А кто он такой? А? Вы, я, Ковальчуки, Лапич — мы основа коллектива, и мы должны…

Марина Остаповна остановилась, посмотрела ему в лицо и с раздражением сказала:

— Идите вы к черту, Орешкин! Надоело мне это все! И не лезьте вы ко мне! Не путайте меня в ваши интриги. Мне своих хватает!

Алёша записывал учеников в автотракторный кружок. Взялся он за это дело с энтузиазмом, твердо уверенный, что при таком руководителе, как его брат, и заинтересованности самого директора результаты должны быть именно такие, о каких он, Алёша, мечтал: по меньшей мере полкласса, а не он один, будут водить мотоцикл, автомобиль, трактор и комбайн. И как приятно было бы, если б в ответ на призыв о политехнизации в аттестате его товарищей, да и у него, особым пунктом появилась запись: за время обучения в школе приобрел профессию шофёра, тракториста или комбайнера. Алёша был убежден, что только при таком условии выпускник имеет право на признание действительной зрелости. А то — какая ж это зрелость, когда делать ничего не умеешь!

Но Алёше скоро пришлось разочароваться в своих ожиданиях. Всё шло хорошо, пока он проводил запись в младших классах — в седьмом и восьмом, частично в девятом: там записывались охотно. Но когда дело дошло до десятого класса, то на его горячий призыв, на его агитацию откликнулась одна только Катя Гомонок, секретарь школьного комитета комсомола. Эта неутомимая и неугомонная Катя записалась во все кружки — и везде поспевала. Остальные отнеслись к кружку иронически, острили, безобидно подшучивали; каждый агитировал соседа, а сам не записывался.

— Рая, давай, тебе это необходимо, у тебя мать богатая, «Москвича» купит!

И тут же язвительный голосок с последней парты с прозрачным намеком на энтузиаста кружка:

— У нее свой шофёр есть, что ей музыкальные пальчики пачкать!

Но шутку не подхватили. Алёшу уважали и давно уже не подтрунивали над его любовью, даже самые заядлые насмешники относились к нему с полной серьёзностью. Зато других не щадили.

— Павлику Воронцу необходимо овладеть этой профессией, ему на свидания далеко ходить.

— Вот это любовь!

— Мать говорила — не напасется сапог. «Разорил, говорит, сынок на одной обуви».

— Не диво! Двадцать километров отшагивать! Павлик, небольшого роста неприметный паренек, краснел до ушей и боялся голову поднять. Он ходил на свидания в дальнее село к девушке, с которой год назад познакомился в межрайонном пионерском лагере. За это ему всячески мстили одноклассницы — ревновали, как все деревенские девушки, когда хлопцы ходят в соседние деревни.

Оставив Павла, стали вспоминать разные происшествия и аварии с машинами и тракторами.

— А помните, как Лошак в речке трактор утопил? Подъехал к обрыву, не затормозил — и бултых! Еле сам выскочил.

— Ха-ха… А трактор потом волами вытаскивали.

— Девочки, а слыхали, как Дубовик на тракторе в Заречье на свидание ездил?

— Ага. Едет — распевает: «Где ты, милая моя?» — а навстречу Ращеня.

— Вот тебе и «милая»!

Напрасно Катя, помогая Алёше, горячо доказывала, что нет занятия интересней, чем изучение моторов.

Алёша решил изменить тактику и действовать иначе: поговорить с каждым из своих ближайших друзей в отдельности. Ему не верилось, что хлопцы, многие из которых были способнее его в физике и математике, откажутся от такого интересного дела. На своего соседа по парте Левона Телушу он не очень надеялся, но предложил и ему. Тот посмотрел на него с иронической улыбкой.

— Вырос я, брат, из таких кружков.

— Почему вырос? — удивился Алёша.

— Да так… Когда я сам не знал, кто я и что, тогда — пожалуйста! — я брался за что угодно. А теперь меня это не интересует… Теперь я знаю свое призвание. Историку механика ни к чему.

— Во-первых, это неверно… Ломоносов все знал, — горячо возразил Алёша. — А во-вторых, еще неизвестно, правильно ли ты определил свое призвание. Ты ведь и физику лучше всех нас знаешь…

— Наивный ты человек, Алёша, — отвечал Левон. — В пределах программы я все обязан знать. Эти знания получат оценку в аттестате.

Володя Полоз на предложение Алеши замахал руками:

— Не пойду. Нет и нет. И ты меня не агитируй, пожалуйста. Я человек слабый, могу записаться, а все равно ничего делать не буду.

— Но ведь ты мечтаешь поступить в электромеханический.

— Вот потому что мечтаю, что я непременно должен поступить, — я никуда! Вот и все! У меня тройки проскальзывают. Пора взяться за ум.

Алёша решил поговорить с ним по душам. Кстати, была большая перемена, и они, отделившись от товарищей, спустились к Кринице, в ольшаник, где особенно явственно чувство вался приход осени, её неповторимые запахи, которым нет ни названия, ни сравнения. Не только листья и трава — сама земля пахнет осенью иначе, чем летом и весной. А ручей, полноводный, прозрачный, переливался через поваленную ольху, служившую кладкой, журчал, булькал; в крошечном водовороте кружились красные листья.