Иван Шамякин - Криницы

• Название: Криницы
• Автор: Иван Шамякин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

В романе «Криницы» действие происходит в одном из районов Полесья после сентябрьского Пленума ЦК КПСС. Автор повествует о том, как живут и трудятся передовые люди колхозной деревни, как они участвуют в перестройке сельского хозяйства на основе исторических решений партии.

---

— Михаил Кириллович… Я хочу сказать… Я от всех, — он оглянулся назад, где сидели Костянок, Телуша, Хмыз, — весь класс подтвердит, что Алёша не виноват. Уж если кого…. если кто виноват, то мы все, и я первый… Мы просто качали его за его работу.

Лемяшевич, тронутый такой солидарностью, постучал карандашом по столу, чтобы успокоить класс, и сказал, обращаясь к ним, как к взрослым:

— Товарищи! Кто же обвиняет Костянка? Никто. Произошло недоразумение… А работал Алёша действительно геройски!.. Нам, людям земли, детям колхозников, следует поблагодарить Алешу за его труд.

И — удивительный, невиданный на уроке случай — ученики захлопали, отчаянно смутив этим Алёшу, на долю которого и так уже выпало слишком много переживаний.

Михаил Кириллович прибавил — и теперь он уже обращался к детям:

— Но зачем качать в классе? На улице — вон какой простор.

И сразу же все лица, кроме Алёшиного, стали приветливыми, дружелюбными.

Перед последним уроком в школу приехал Бородка. В учительской все растерялись, когда он вошел, даже Лемяшевич почувствовал себя неловко. Правда, Бородка со свойственным ему умение быстро втянул всех в общий разговор, как будто шутливый, но по существу совершенно серьёзный, — об общественной работе учителя. Однако Лемяшевич заметил, что к нему секретарь обращается намеренно официально, сухо и даже неприязненно, как бы желая дать понять коллективу, что новый директор не пользуется благосклонностью райкома. И первым раскусил это Орешкин, он даже весь засиял. К Приходченко Бородка обращался на «ты», как к близкому человеку:

— Ты, Марина, не спорь. Сколько ты сама прочитала лекций?

Лемяшевичу он сказал:

— Соберите учеников после занятий. Старшие классы.

— Зачем?

— Представьте себе, товарищ Лемяшевич, что секретарь райкома хочет поговорить с вашими учениками. Разрешаете?

Погода разгулялась, и учеников собрали на школьном дворе, на площадке.

Бородка говорил о роли труда в воспитании человека нового общества. Говорил он просто и интересно. Слушали его внимательно и ученики и преподаватели; даже колхозницы, направлявшиеся с поля домой обедать, остановились у забора, да так и простояли до конца речи.

Секретарь высмеивал тех школьников, которые, окончив «с горем пополам семь классов», записываются в «интеллигенты» и считают ниже своего достоинства работать в колхозе.

Потом он говорил о политехническом обучении, и, хотя, как заметил Лемяшевич, несколько упрощал вопрос, окончательные выводы у него были правильные, ясные.

— Все возможности для политехнизации у вас, в вашей школе, есть: хороший пришкольный участок, а главное — МТС под боком, любые сельскохозяйственные машины… И, наконец, перед вами отличный пример, который показывает, какую пользу может принести освоение машины и добросовестный труд на ней… Пользу и народу, и обществу, и тому, кто за это взялся… Вы знаете, что я имею в виду. Работу на комбайне ученика вашей школы Алексея Костянка… — И Бородка позвал: — Товарищ Костянок!

Еще раз до смерти сконфуженного Алёшу товарищи вытолкнули из задних рядов. Если б он знал, что речь снова будет о нем, он ни за что не остался бы на этом собрании.

— Подойди, пожалуйста, поближе, — пригласил его секретарь.

Алёша несмело подошел.

— Товарищи! Райком и райисполком приняли решение: Алексея Степановича Костянка за его героический труд в МТС, на комбайне, премировать ценными подарками: часами и велосипедом. Разрешите мне вручить ему эти подарки.

Секретарь райкома достал из кармана небольшую коробку и под бурные овации протянул Алеше. Тот неловко зажал ее в правой руке. Бородка, взяв обе его руки, переложил коробочку в левую, а правую крепко пожал. Тут шофер принес разобранный, упакованный в бумагу велосипед.

— Ну, ты — механик, соберешь сам… — сказал Бородка Алеше.

Секретарь, видимо, собирался прибавить еще несколько слов, обращенных ко всем, но школьники сорвались с места, окружили Алёшу, чтобы рассмотреть подарки, ближайшие друзья уже начали распаковывать велосипед, чтоб тут же собрать его и испытать коллективно.

13

Спустя несколько дней на бюро райкома, с некоторым опозданием, утверждали новых директоров школ. По сути, новым был один Лемяшевич, все остальные утверждались в связи с переводом из одной школы в другую. Директорам пришлось долго дожидаться: на заседании, тянувшемся уже часа три, обсуждался главный вопрос повестки — выполнение плана хлебозаготовок. Из кабинета первого секретаря вылетали один за другим красные и взмокшие от пота председатели отстающих колхозов. В приемной каждый из них с облегчением вздыхал, жадно закуривал и с веселой иронией обводил взглядом ожидавших: «Достанется и вам, погодите, придет ваш черед!»

— Да-а… Сам дает сегодня «прикурить»… Гремит! — сказал один председатель с каким-то своеобразным восхищением.

Лемяшевича неприятно задело это «сам».

Он знал, что утверждение — недолгая и по сути формальная процедура, Однако почему-то волновался, как бы в предчувствии неприятностей. Слушая разговоры других директоров, он впервые подумал, что его вмешательство в личные дела Бородки и в самом деле, может быть, мелко и неуместно. Но ведь дело не только в отношениях Бородки с Приход-ченко. Есть много и другого, против чего не может не восставать его совесть коммуниста, в том числе и вот это «сам». Кто дал Бородке такие права, такую власть? Почему он все решает один? Почему его больше боятся, чем уважают?..

Всех остальных директоров (их было четверо) утвердили в течение каких-нибудь десяти минут, и они вышли из кабинета все вместе. Лемяшевич остался один, чувствуя, что волнуется все больше и больше. Бородка встал (до сих пор он сидел), приветливо кивнул ему головой и обратился к членам бюро ровным, безразличным и чуть усталым голосом:

— Товарищи, есть такая думка… Товарищ Лемяшевич молодой, энергичный работник, человек образованный… Хорошо зарекомендовал себя во время ремонта и оборудования школы. Словом, его организаторские способности райком уже оценил… Добавлю: человек принципиальный, настойчивый, коммунист с десятилетним стажем. А мы все знаем положение нашей Липняковской школы… Школа отдалённая, за рекой, растущая десятилетка, в этом году имеет уже девять классов. Школьного здания нет, занимаются в четырех хатах… Но будем строить. А хорошего директора никак не подберем… Туда нужен именно такой руководитель, такой вот энергичный молодой организатор. И потому есть мысль… я согласовал с облоно… перевести товарища Лемяшевича из Криниц в Липняки. Лемяшевич должен принять это как боевое задание райкома. Человек он холостой, семьей не обремененный, вольный казак, как говорится, и никаких объективных причин, — Бородка развел руками, — не вижу…

Лемяшевич, выслушав эту речь, вдруг почувствовал, что от волнения его не осталось и следа, наоборот, стало спокойно и даже весело.

— А в Криницы кого? — спросил прокурор Клевков, молодой, беспокойный человек, который давно нетерпеливо поглядывал на часы, вызвав уже однажды ироническое замечание Бородки: «А прокурор все торопится».

— В Криницы — Тихончука, из Дятловской семилетки.

— Тихончука? — переспросил Волотович. — М-да-а… — И полез в карман за очками.

Бородка постучал карандашом по настольному стеклу.

— Наш заведующий районо, — он кивнул в сторону Павла Васильевича, — не поддерживает этого перемещения… Но прошу учесть: в Липняках нам нужен не только хороший директор, нам нужен человек, которого мы могли бы сделать секретарем парторганизации, который наладил бы там всю политико-массовую работу. Известно, какое там положение…

Волотович, надев очки, повернулся, с улыбкой посмотрел на Лемяшевича и перебил Бородку:

— А как сам Лемяшевич на это смотрит? Дайте ему слово.

— Я поехал сюда на работу по собственному желанию. Сам выбрал школу. И никуда не намерен переводиться. Не понимаю, кому понадобился мой перевод… Я благодарю на добром слове, но товарищ Бородка явно преувеличивает мои организаторские способности.

— Воля партии — закон для коммуниста, и кому-кому, а вам бы это следовало знать! — сказал Бородка.

Лемяшевичу сразу припомнилось услышанное в приемной словечко «сам», и он не стерпел — хотя, идя на бюро, твердо решил держать себя в руках, — ответил Бородке:

— Смело вы отождествляете свою личную волю с волей партии!

Бородка и бровью не повел, словно не слышал.

— Мнение членов бюро?

— Я не вижу логики в таком перемещении, — сказал редактор Жданко, пожимая плечами.

— Я вам сказал, в чем логика! Какая еще нужна логика, кроме той, которая направлена на пользу дела! — раздраженно ответил Бородка, зная, что только так можно переубедить редактора, человека неискушенного и слабохарактерного.