Андрей Сахаров - Степан Разин

• Название: Степан Разин
• Автор: Андрей Сахаров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Личность Степана Разина всегда привлекала внимание многих художников, писателей, музыкантов. О Степане Разине сложены легенды, написаны романы и повести, поставлены кинофильмы.

Книга историка и публициста Андрея Сахарова воссоздает атмосферу того времени, когда жил и действовал Степан Разин, повествует о первых шагах на дипломатическом и военном поприще, которые были сделаны Разиным.

Основываясь на новейших документальных материалах, используя сохранившиеся народные песни и рассказы о Разине, автор показывает незаурядный характер крестьянского вожака, его организаторский талант, мужество и отвагу, ненависть к угнетателям — те качества, которые способствовали выдвижению Разина в руководители широкого крестьянского восстания.

---

— Как нам не стараться, батюшка, будем.

Обсудили место будущего сбора войска. Перебрали разные места — на Камелях, верстах в 20 от умета, на вершине Таловой речки, но поблизости от этих мест проходили большие дороги. Остановились на том, что будут на реке Узень. На прощание Пугачев обещал в следующий раз показать «царские знаки».

— Почему это, Степан Максимыч, — спросил Чучков у Оболяева, когда они стояли у плетня, а Пугачев ушел в избу, — давеча яицкие казаки величали Петра Ивановича (Емельян иногда называл себя казаком Петром Ивановым. — В. Б.) из Дубовки надежею-государем?

— А вот почему: потому что он государь Петр Федорович.

— Как же это так! Ведь слух был, что государь помер. Да и сам он называется дубовским казаком. Почему ж узнали, что он такой большой человек?

— Сам батюшка мне поведал и сказал, что он, оставив царство, принял на себя странствование, большой труд и бедность. Смотрите же, не болтать никому постороннему! Да и сами называйте его по-прежнему дубовским казаком и обходитесь с ним просто!

Два человека в глухой яицкой степи быстро поверили в истинность того, что говорил Пугачев; они хотели верить в то, что их правда наконец-то восторжествует, им станет легче. В словах Оболяева, одинокого горемыки, видна вся светлая и бесхитростная вера в доброго, сердечного заступника, каким для всех простых людей был царь; он простосердечно и ласково называет его «батюшкой», внутренне, конечно, полон восторга перед ним — тем, который «принял на себя странствование, большой труд и бедность». Еще бы! Такого человека не может не понять бесхитростная и добрая душа Ереминой Курицы, готового помочь всякому проходящему, накормить и успокоить его, хотя бы самого нищего и убогого. Таким видится ему и другим людям и «батюшка»-император, от него, много претерпевшего за народ, ждут они всякого добра и милости народу же. В этих размышлениях явственно вырисовываются извечные мысли, представления угнетенных о добре и зле, о правде и кривде, идущие от первоначального христианства, преображенные в апокрифы и другие подобного рода сочинения, в легенды, которые имели широкое хождение в массах со времен Киевской Руси вплоть до нового времени. Из столетия в столетие они передавались поколениями русских людей.

Тем временем Пугачев засобирался на Иргиз, хотя это было и опасно — его ведь могли снова поймать. Уговаривал ехать и Оболяева, поскольку у него там много знакомых, да и дорогой вдвоем не страшно. Причина поездки проста — надо найти писаря, грамотного человека, крайне нужного при «государе». Но там грамотея не нашлось, хотя, по словам старца, к которому обратился Оболяев, и «набралось бы человек 20, но и те от команды сыщиков разбежались». Заехали в Мечетную слободу. Здесь Емельян едва избежал ареста — его старый знакомый Степан Косов испугался, увидев Пугачева, разыскиваемого властями, потребовал у него паспорт, а потом — идти к начальству. Его едва не схватили в Пахомиевом скиту, пришлось бежать, переправившись на лодке через Иргиз, и прятаться в дремучем лесу. Оболяева же арестовали, и бедный уметчик оказался в тюрьме. Пугачев вернулся в Таловый умет.

За время его отсутствия в Яицком городке рассказ Караваева и Кунишникова произвел на казаков «непослушной» стороны, кому они доверились, сильное впечатление. Тимофей Григорьевич Мясников, молодой еще казак, пришел к братьям Кочуровым. Застал дома одного из братьев, Петра Тихоновича, и Чику-Зарубива, о котором говорили, что он «у войска причинный человек — был в приводах и не один раз сечен».

— Что, братцы, — Тимофей оторвал обоих от дела — литья пуль, — слышали вы: на Таловой чудо проявляется?

— Слышали.

— Бог знает, — с усмешкой сказал Кочуров, — полно, правда ли? Ведь вот прошлого года тоже слух был, что государь проявился будто бы в Царицыне. И что же вышло? Только народу, сказывают, за ним много пропало!

— Говорят, что подлинно он батюшка, — возразил Мясников.

Чика и Тимофей пошли на базар. По дороге Мясников снова заговорил о «батюшке»:

— Царь ведь приказал прислать к себе от войску двух человек.

— Так что же? — Чика твердо глядел на Тимофея. — За чем дело стало? Я первый поеду!

— Ну а другой-то кто же? Разве мне с тобой поехать?

— Ну и поедем завтра.

— Я слышал от Караваева, что и он хотел ехать.

— Да мне-то до того какая нужда? — рассердился Зарубин. — Хотя Перекараваев поезжай! Я сам хочу поехать и посмотреть. Ведь почем мы знаем, что они поедут; а может, и не поедут.

Тон Чики выдавал в нем решительного сторонника действий, связанных с появлением на Яике «государя». Он, как видно, не допускал мысли о возможности уклониться от того, что надвигалось. А по всему судя, предстояли дела серьезные и кровавые, и Зарубин, человек, ненавидевший всяких господ и начальников, смело шел навстречу буре, рвался к ней.

На базаре в группе казаков, беседовавших о том же, Андрей Алексеевич Кожевников прямо предложил Чике ехать к государю — «нам надо его до времени спрятать».

— Отчего не съездить, пожалуй, съезжу. Но куда мне его спрятать?

— Вези прямо ко мне на хутор. А там уже не твоя печаль. У нас есть покои, где его спрятать.

— Зачем на хутор? Отчего не в городок? (Зарубин, видимо, хотел, чтобы все шло быстрей).

— В городок теперь привезти нельзя — иные казаки не поверят, а старшинская сторона может его поймать. А как отвезешь на хутор, так мы все туда будем.

Разговоры шли и в других местах, в том числе и в доме М.Г. Шигаева. Ему рассказал о встрече с «государем» сам Караваев. Они тоже решили к нему ехать.

Из городка выехали к Таловой две пары — Зарубин и Мясников, оба верхом; Караваев и Шигаев на телеге позже часа на два. К вечеру первые двое подъехали к умету. Встретил их Алексей Чучков, сначала отнекивавшийся, потом сказавший, что «государь приказал, чтобы вы его здесь подождали», он-де вечером или завтра утром будет. Чика и Тимофей переночевали неподалеку, у речки. Но и утром Пугачев еще не возвратился, и казаки ускакали в степь — «не попадется ли нам сайгачишка какой».

Приехал и Денис Караваев. Узнав об отсутствии «государя», они с Шигаевым тоже отъехали в степь, в противоположную от Чики и Тимофея сторону — казаки остерегались друг друга, дело-то ведь было секретное и великое. К тому же войсковые казаки считали изменником Шигаева, который в дни январского восстания спас от смерти капитана Дурново — доверенное лицо самой императрицы. Он полагал, что расправа с ним тяжело скажется на судьбе войска; получил за это прощение. Казаки все это запомнили.

К полудню приехал Пугачев, на одной лошади, без уметчика и кибитки. Встретил его Чучков:

— Где же Еремина Курица?

— Курицу мечетные мужики поймали, да и хохол, чай, уж ей ощипали. Я едва сам убрался на этой лошаденке, а другую не успел захватить… — Емельян переключил разговор на другое, его волновавшее: — Был ли здесь кто из Яицкого войска?

— Есть четыре человека: двое там, — Афанасий махнул в одну сторону, потом в другую, — а двое тут… Только Караваев пенял, что я про вас сказал Чике.

— И в самом деле, напрасно ты сказывал. Если он придет опять, то про меня не сказывай.

Чучков залез на крышу сарая и помахал шапкой. Прискакал Караваев. Он просил Пугачева поехать к ним в стан. Тот согласился, на лошади Дениса подъехал к Шигаеву. Слез, поклонился ему. Тот ответил тем же и сел с ним на землю, уверенный, что перед ним какой-то мужичок, которого прислал с вестью Караваев. Да и немудрено: приезжий, одетый в простой армяк и толстую холстинную рубашку, с небольшой суконной шапкой на голове, вполне мог сойти за одного из беглых, которых приютил Еремина Курица.

— Вот наш батюшка, — подъехал Денис и указал на мужичка.

Шигаева подбросило вверх, он оробел и не знал, что сказать, верить или не верить. Но, овладев собой, склонился в поклоне, извинился, что вел себя не так, как подобает, по незнанию.

— Ничего, ничего! — ободрил его самозванец. — Ну, как вы, други мои, ныне поживаете? Я слышал, что вы, бедные, вконец разорены. Расскажите-ка, чем решилась ваша тяжба?

Шигаев горестно поведал ему о наказаниях, понесенных казаками, Пугачев — о своих странствиях, преувеличив их дальность (Царьград, Иерусалим, «Некрасовщина», то есть Кубань). Потом подъехал Чика. От него, по предложению Шигаева, Пугачев вместе с ним спрятался в кусты у реки. Но Зарубин, посланный Караваевым на умет («государь»-де там), снова вернулся, очень недовольный тем, что ему не доверяют, обманывают:

— Вот бездельники! Не скажут правду, а ты взад и вперед езди. Чего вы таитесь от меня? Я буду здесь ожидать до ночи и отсюда не поеду, пока не увижу.

— Слушай, Чика, — Караваев смутился, — буде правду сказать, так мы тебя опасаемся. Побожись, что ты ничего дурного с нами не сделаешь, так мы тебе его покажем.

Чика и Тимофей побожились, поклялись перед образом, и Пугачев и Шигаев вышли из камышей.