Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

• Название: Необыкновенное лето (Трилогия - 2)
• Автор: Константин Федин
• Жанр: История

---

- У нас с Ваней вроде бы одно подшефное судно оказалось: канонерка "Рискованный". Я ее - помнишь? - перевооружал, а он на ней плавал...

Рагозин начал рассказ, стараясь говорить без затяжек, а в это время память его десятый раз повторяла подробности, которые казались очень значительными и без конца к себе привлекали.

Петр Петрович встретил сына на госпитальном пароходе, через день после того, как был доставлен ботом с "Октября" и госпиталь, заполненный ранеными, направился в Саратов.

Боли немного отпустили Рагозина, хотя еще мучило чувство, будто он окружен хмарью, и мозг работал урывками, с усилиями пробивая мысль сквозь эту хмарь. Думать было не только физически тяжело, но и неприятно, потому что все сводилось к сознанию огромной неудачи и безрезультатным поискам ее причин.

К тому дню, когда Рагозин был ранен, его уже обогащал опыт боевого похода, и он жил с ощущением, что идет все время куда-то вверх. Он инстинктивно слышал в себе неизвестное прежде качество, не думая его определить или как-нибудь назвать, - качество нового умственного глазомера. Как никогда, он далеко видел и знал, как надо действовать. Он словно бы взобрался на высоту, с какой можно было легко помогать успеху оружия, которое носил народ.

И как раз в это время все достигнутое будто и не достигалось Рагозиным; поход кончается отступлением, и сам он угрожающе полно испытывает личное свое бессилие.

В одну из таких минут урывочной работы мысли в каюту к Рагозину зашла медицинская сестра и сказала, что его хочет видеть один мальчик из команды парохода.

Позже Рагозин понял, что его поразила не столько сама встреча с сыном, сколько то, что он предчувствовал эту встречу с момента, когда комиссар "Рискованного" доложил ему о мальце, которого надо списать на берег. Услышав от сестры о мальчике из команды, Рагозин тотчас решил, что это тот самый малец, которого он приказал списать не на берег, а в госпиталь. Он вспомнил малолетков-бахчевиков на лодках под Быковыми Хуторами, и разрыв снарядов в воде, и перепуганный плеск весел, и свой страх за гребцов, и свою злобу, и то, что страх, злоба слились тогда с болью за сына. Теперь он уже не сомневался, что увидит его, потому что мальчик из команды - не кто иной, как сын. Уверенность эта несла с собой живительный приток крови к мозгу, и хмарь, мешавшая думать, развеялась, а боль отошла и угнездилась где-то поодаль.

Разговоры с сыном на пароходе были короткими (врачи не разрешали мальчику подолгу оставаться у раненого), но Рагозин на все лады перебирал в уме каждое слово этих разговоров, и они жили в нем незатухающим светом.

- Ты что же от меня с квартиры удрал? - спросил Петр Петрович, когда Ваня, войдя в каюту, прислонился к косяку и смотрел, как провинившийся упрямец - боязливо и дерзко.

- Получилось хорошо, что удрал.

- Почему это хорошо?

- Буду теперь ухаживать... братом милосердным.

- А-а, ну спасибо... Какой же ты мне брат, если ты... Знаешь, кто мне ты, а?

- Знаю.

- То-то и есть... знаешь!

- Я еще и тогда знал, на квартире.

- Знал, а сбежал!

- Ага.

- То-то... ага!

- А что?

- Зачем, говорю, сбежал, если знал, кто я тебе?

- Ну так что ж, что знал?

- Как - что?

- А так.

- Разве от отца бегают?

- Еще как!

- Может, от дурного отца. А я тебе хорошего желаю. Радуюсь, что тебя нашел. Ты-то рад?

Ваня заложил руки за спину.

- Кабы мне сказали, что вы - комиссар... А то я спросил, а мне говорят - он на счетах считает. Все равно, как в детском доме... булгалтер.

- Булгалтер! Эх, грамотей!.. А разве бухгалтер - это плохо? Я тебе покажу одного бухгалтера - Арсения Романыча. Посмотри, как его ребята уважают.

- Как бы не так - булгалтер! Я знаю, кто он.

- А кто же он?

- Он как художник.

- Вон куда ты! - улыбнулся Рагозин. - Пожалуй, верно - как художник... Ну вот, я тебя отдам учиться, будешь художником.

Ваня замолчал. Рагозин с нетерпением ждал ответа.

- Не умеешь - так учись не учись! - сказал Ваня убежденно.

- Уменье придет с наукой.

- Видел я таких! Учатся, учатся! А я подошел - раз! И сделал.

- Ишь... - только и сказал Рагозин, удивленно рассматривая маленького гордеца.

Уже тогда он предугадывал, что судьба этих едва возникавших отношений будет зависеть от желания сына учиться, и в новую встречу опять заговорил с ним о том же. Ему казалось - то, что он считал главным и необходимым в жизни, составляет главное и необходимое также в жизни мальчика. И он терялся, сталкиваясь с совершенно непохожими воззрениями Вани.

- Выучишься как следует работать, будешь приносить пользу, - сказал Петр Петрович внушительно.

- Откуда приносить? - наверно, не понял Ваня.

- Ну, как тебе объяснить... Был когда в музее?

- Был.

- Понравились тебе картины?

- Ага.

- Значит, художники принесли тебе своим трудом пользу. Картинами своими, понимаешь?

Ваня мечтательно смотрел в отворенное окошко каюты. Там мчалась Волга - слышно было бурленье воды под колесами огромного парохода, виднелись клином отбегавшие назад зеленые валы, и песчаная отмель окатывалась ими, белея на окоемке от разбитых в пену гребней.

- Это - не польза, - ответил Ваня, и так загадочно сделалось его серьезное лицо, словно только он один знал - что же такое польза.

- Как не польза? А что же?

- Это... когда завидно, что не ты нарисовал. Что у тебя ни за что так не получится.

- Ну вот, вот! - обрадовался Рагозин. - Когда тебе хочется сделать так же хорошо, как другие. Чтобы твоей работой другие тоже любовались, как ты. Это и будет польза для них, а как же?

- Чудно как архиреите, - с насмешкой сказал Ваня.

- Это что еще за "архиреить"?

- Ну, как духовник.

- Что - духовник? Откуда ты знаешь - как духовник?

- А мы в скиту бегали к архирею за сахаром. Он даст всем по кусочку да начнет архиреить: играйте, детки, без ссор и без брани, внимайте слову наставников ваших, бог господь с вами.

Ваня ловко передразнил елейную речь.

- Ну, а вы что? - с усмешкой, хотя немного потерянно спросил Рагозин.

- А мы ничего. Съедим сахар, опять прибежим. Он даст еще, и опять нас архиреить... А вы, чай, комиссар! - вдруг с укором взрослого объявил Ваня.

На следующий раз Рагозин попробовал зайти с другого бока.

- Не будешь ходить учиться - кто тебе даст бумагу, карандаши? Ведь рисовать-то ты не перестанешь?

- А когда мне было надо чего, я тырил, - не раздумывая, ответил Ваня.

- Ну, милок...

- Жди, когда тебе дадут! Разве дождешься? Стырю где придется - и рисую.

- Это, братец, воровством называется. Вот какая вещь, видишь ли!

- Карандаши-то?! - вытаращил глаза Ваня.

- Карандаши и все такое. Ты эти приютские замашки брось. Я буду давать все, что потребуется.

Ваня пригорюнился, потом сказал упавшим голосом:

- Если товара много - лафа, конечно.

Но тут же и утешил отца, настолько позабывшись, что впервые обратился к нему по-приятельски:

- А если у тебя не будет, ты не думай: я расстараюсь - чего не хватит!

Нечаянный этот порыв был отцу и страшен и восхитителен, обнажив перед ним все уродство представлений и всю непочатость простодушия ребенка...

Рагозин вспомнил это, пока рассказывал Кириллу о встрече с сыном на Волге.

Ваня сидел у отца в ногах, независимо поглядывая на гладко выбеленный потолок. Уже вторично доставил он в госпиталь заготовленные хозяйкой Рагозина кушанья и знал, что половину унесет назад: отец был настойчив в своих заботах о нем. Мальчик видел, какое место занял собой в существовании отца. Находя это чувствительностью взрослых, он, с некоторой гордостью за себя, поощрял ее и допускал даже ласку большого человека, раненного в сражении и нуждавшегося в помощи.

- Теперь мы с ним договорились жить вместе, - сказал Рагозин, одобряя Ваню взглядом. - И знаешь, Кирилл, к чему я прихожу после всей этой истории? Время-то у меня есть - размыслить. Вот мы радуемся, что идем к цели, которую хотим достичь. Думаю, радость станет еще больше, ежели мы нашу цель, которую предстоит достичь, хоть бы отчасти, что ли, отыскали в том, что уже нами достигнуто. Понял меня?

- Более или менее, - улыбнулся Кирилл.

- Ну да насчет отвлеченного я, знаешь, не очень... Я практически. Думаешь ты о человеческих отношениях в будущем? Думаешь. Так вот ты ищи такое в нынешней жизни, чтобы уже сейчас в тебе хоть немножко зажило из будущего, понял? Как бы тебе сказать? Ну... воплоти, что ли, свой план в живом человеке. В отношении своем к человеку, понятно? Чтобы практика была. А то ты будешь поклоняться своему желанию, скажем, коммунистического общества, когда еще общества такого нет. И привыкнешь поклоняться желанию. А от человека отвыкнешь. Верно? А ты его сейчас найди. Хоть немножко в человеке найди от будущего. И установи с человеком такую связь, как будто он уже наш идеал. Так? И чтобы таким путем действовал каждый. Тогда будет кое-что закрепляться из наших желаний будущего в нынешней жизни. Посев будет, понял?