Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

• Название: До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
• Автор: Тимур Литовченко
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Что с тобой?

Эти губы отнюдь не лживые, нет. Они такие... такие...

Юра потянулся к девушке, сплел пальцы у нее на затылке и дрожа привлек к себе. Их губы встретились.

Поцелуй получился неуверенным и робким. Юра вообще впервые в жизни целовал так. И немедленно испугался, что Соня не поймет, оттолкнет...

Но ничего подобного не произошло. Наоборот, закрыв глаза и немного выпятив губы навстречу его губам девушка ждала, что же будет дальше. И он поцеловал Соню еще раз, потом еще, еще и еще, и с каждым разом все увереннее.

Гроздь мыльных пузырей разбухла до невероятных размеров, вылезла из груди и вмиг обволокла девушку. И оба они взмыли над озером и поплыли в черном пространстве между глиняным полом и земляным потолком. Далеко внизу, у самой кромки воды, остались две свечи. Пламя одной из них вздрагивало и трепетало.

- Соня, женись на мне... - юноша поперхнулся словами и, досадуя на глупейшую ошибку, поправил сам себя: - То есть выходи замуж. За меня, конечно.

Милое лицо девушки просто расцвело, даже нос с горбинкой, прежде казавшийся некрасивым, словно бы похорошел; но она немедленно задала простой и вполне резонный вопрос:

- А что это значит, Юрочка?

Будь они наверху, можно было бы сказать, что он спустился с небес на землю. Здесь состояние было тем же, если не считать одной маленькой подробности: никуда нельзя было спуститься; ниже было просто некуда.

Юноша слабо представлял, что же он подразумевает под женитьбой здесь. Наверху это понятно: быть на одной фамилии, жить в одной комнате, деньги иметь общие, каждый день ходить на работу, вечером приходить с работы и встречаться, вместе завтракать и ужинать, а если работать во вторую или третью смену, или подрабатывать, то приходить ночью или утром...

А здесь что, в самом деле?!

- Вот ты сейчас растерялся, это написано у тебя на лице, - сказала Соня и принялась объяснять: - Мы же не люди, Юрочка, мы чистые души, никакой внешностью не прикрытые. На земле тело создает тело, оболочка - оболочку. Рождаются дети (Юре показалось, что он краснеет). Но душа не может породить душу! Может только найти другую, родную ей и... например, вот так плавать рука об руку. И чувствовать, как это прекрасно.

- Я как раз это и имел в виду, - запоздало объяснил Юра.

- Глупенький ты мой, но это же не значит жениться! - девушка закружила его под потолком. Иногда они задевали макушками корешки трав, но те лишь странным образом прошивали их головы не оставляя никакого следа ощущений.

- Кажется, ты хотел наверх? Так летим же!

Соня резко взмыла, увлекая за собой юношу. Тот поспешно зажмурился. Исчезло все: Озеро Непролитых Слез, малюсенькие искорки их свечек и целые поля мертвых огоньков Бабьего Яра. Когда же он вновь открыл глаза, давно умолкшее сердце один-единственный раз гулко стукнуло в груди.

Под ногами проносились утопающие в зелени дворики, узенькие переулки и абсолютно безлюдные широкие улицы, купающиеся в безжизненном свете полной луны. Юра не различал запахов, но все его существо было словно переполнено ароматами цветущих вишневых и абрикосовых деревьев. Их фигуры излучали бледно-голубой, напоминающий лунное сияние свет. И когда Соня попала между ним и светилом ночи, ее почти прозрачное платье вспыхивало так, что она казалась окутанной роем крошечных светлячков.

- И как ты находишь землю после годичного отсутствия? - поинтересовалась девушка, ласково глядя ему в глаза. Вместо ответа Юра крепко пожал ей обе руки сразу. А лунный свет все кружил их высоко над землей и увлекал вперед. И Соне не понадобилось долго гадать, куда же они летят.

- Юра, Ю-ур, может, не надо? - попыталась урезонить его девушка. Но было слишком поздно. Вот знакомый дворик с врытыми в землю покосившимися лавочками, неухоженными дикими клумбами и натянутыми между деревьями бельевыми веревками. Вот соседний дом со знаменитым чердаком, столь обожаемым рисковыми подростками обоих полов за то, что происходит после игры в “бутылочку”. А вот и особенный дом, и во всем этом доме особенное - вон то окно со старенькой занавеской, сдвинутой в сторону, где несмотря на глубокую ночь горит свет...

Не внимая никаким увещеваниям Сони юноша устремился к яркому прямоугольнику. Как глупая ночная бабочка...

Ах, глупая! Глупая...

На столе тускло горела старая лампа под латаным зеленым абажуром. На стуле спиной к окну сидела женщина. Казалось, ее словно бы согнутая невидимым грузом спина, сутулые от вечной усталости плечи - вся ее фигура напрасно молила о помощи. В кое-как схваченных узлом на затылке пепельных волосах белела незнакомая седая прядка.

- Юра, прошу тебя в последний раз: опомнись!

Оттолкнув руку девушки, пытавшейся удержать его, он рванулся к безмолвной одинокой женщине, шепча на лету:

- Мама, мама. Ма-ма-а...

И тут же неожиданно для себя... просочился в комнату прямо сквозь стекло, деревянную раму, кирпичную стену, подоконник и остановился, нелепо погрузившись по пояс в пол. Оказывается, вещи не были для него преградой, как при жизни! Они стали проницаемыми и на миг представились Юре состоящими из внешне твердого дыма, который под действием неведомой силы принял строгие формы. Юноша испугался, что и его мать сделалась таким же обманчивым дымом. Только не это...

- Ма-а-а-ма-а-а-а-а!!! - в ужасе завопил Юра. Женщина не шевельнулась, а он, так недавно стремившийся к ней, наполнился странным отчуждением и начал медленно всплывать к потолку.

На стене напротив окна висело треснувшее с краю зеркало, и вот, в левом нижнем углу появилось прозрачное голубое лицо, плечи, руки, грудь. Юра просвечивался как сосулька и сквозь свое отражение отчетливо видел оставшуюся за спиной стену с темным окном. Часть его физиономии, выражавшей растерянность и испуг одновременно, нелепо троилась в треснувшем крае. Так что же стало дымом: он - или вещи?!

Спрятавшаяся незадолго перед тем за небольшую тучку луна выглянула вновь. Трещины в зеркале вспыхнули словно искры проскочившего между наэлектризованными шарами разряда.

Сидящая медленно подняла голову.

Их взгляды встретились в зеркале.

- Ма-а-а... - Юра поперхнулся. Дрожащая женщина с перекошенным ртом, спотыкаясь, брела к черному зеркалу, в котором мерцало обманчивое отражение ее мертвого сына.

- Мама, я не там, я здесь! У тебя за спиной!!! - крикнул отчаявшийся юноша. Женщина вцепилась в края зеркала так, что побелели суставы ее огрубевших от непрерывной тяжелой работы пальцев и припала лицом к холодному лживому стеклу. Она хотела лишь одного: вжаться, вдавиться туда, где ее сыночек. Туда, туда... Туда.

И Юра неожиданно понял, что мать не слышит и не услышит его, что дым - это он, а не вещи, что рванись он сейчас к дорогому человеку - и пройдет сквозь нее, сквозь зеркало, стены и фанерные перегородки, через коридор в комнату этой потаскухи Верки Шейкиной и дальше, дальше и дальше...

Но Юра не бросился к маме и не остался на месте. Кто-то схватил его за ноги и изо всех сил дернул вниз. У юноши потемнело в глазах, когда его голова прошивала пол. Затем он увидел перед собой разгневанную Соню. Девушка тяжело дышала и смотрела на него с отвращением.

- Ты... ты... ах ты дрянь! Др-рянь!!! Да как ты посмел только?!

Соня тряслась от негодования так, что ее лицо и руки на некоторое время сделались размытыми как кадры на экране, демонстрируемые плохо настроенным кинопроектором.

- Ты что, хочешь, чтоб она сейчас умерла от разрыва сердца? Чтоб перенеслась к нам, вниз? Ты этого хочешь?! Отвечай!!!

Никогда еще Юра не видел девушку такой. А что он мог сказать в свое оправдание! Говорить-то было нечего...

И вконец растерявшись от полученной свободы (когда нельзя делать как раз то, чего хочется больше всего), от нахлынувших чувств (когда нельзя даже мечтать о том, что не идет из головы) и от полученной взбучки (которую устроила та, что постепенно становилась незаменимой) юноша бесслезно, безнадежно и чрезвычайно тоскливо заныл. Тут же в каком-то незнакомом дворике из конуры вылезла гремя цепью лохматая дворняга и задрав длинную морду к огромной луне протяжно завыла. Ей ответила другая, потом третья, четвертая... Скоро собаки всей округи, сколько их было, пробудившись от чуткой собачьей дремы жаловались друг другу на свою собачью жизнь.

- Ну ты и устроил. Нельзя тебя еще наверх пускать, прав дедушка.