Василий Нарежный - Том 2. Романы и повести

• Название: Том 2. Романы и повести
• Автор: Василий Нарежный
• Издательство: Москва, Художественная литература, 1983
• Жанр: Русская классическая проза

Во второй том сочинений В. Нарежного вошли его романы "Бурсак, малороссийская повесть", "Два Ивана, или Страсть к тяжбам", свидетельствующие о его принадлежности к "Реальной школе" и предвосхищающие появление гоголевского комизма; а также повесть "Мария".

http://rulitera.narod.ru

---

— Здесь, — сказал пан Харитон, — мы остановимся! Кто хочет есть и пить, пусть ест и пьет; что же до меня касается, не хочу ни того, ни другого. Здешний воздух меня давит; запах цветов меня умерщвляет!

В безмолвии меньшие братья дали знак Конону остановиться. Кони выпряжены и пущены на траву. Цыган развел большой огонь и начал — по данному наставлению — приготовлять ужин. На ближнем холме уселся пан Харитон, и на лице его изобразилось нечто такое, что уподобляло его или выше, или ниже человека; а в самом деле он никогда не мог выйти из круга, начертанного матерью его — природою!

— Друзья мои! — сказал он, возведя глаза на юношей, стоявших перед ним в пасмурном молчании, — при вступлении на землю миргородскую сердце мое забилось необыкновенно и дыхание отяжелело. Я вспомнил, что родился под здешним небом, дышал здешним воздухом, народил детей и начал стареться между здешними жителями. Быв довольно достаточен, я провождал жизнь беззаботную и мог бы окончить ее среди довольства и счастия, не заботясь об участи моего семейства; но вдруг из глубины ада исторгается дух вражды и ябеды, вдыхает в меня яд свой, и я закипел страстию к тяжбам бесстыдным. Что из сего вышло? Из достаточного шляхтича — нищий, из семейного — бездетный! Я не знаю даже, что сталось— с жалкими жертвами моего беспутства; а если бы и знал, где отыскать их, то как осмелюсь к ним явиться? Что предложу им, когда и сам существую от даров дружбы и великодушия?

— Напрасно так думаешь, — сказал Дубонос отрывисто, — можно ли истинным друзьям и братьям вести между собою какие-нибудь расчеты? Не должно ли все, относящееся до удовлетворения житейским нуждам, быть между нами общим?

— Братья! — отвечал пан Харитон со вздохом, — теперь узнаю только, что одолжать несравненно приятнее, чем одолжаться!

— Если ты столько чувствителен и разборчив, то есть средство и в сем случае помирить тебя с самим собою. Ты видишь по всему, что родители наши люди неубогие, а вдобавок скажу, что они люди рассудительные: отпуская нас в Батурин, они благословили и дали на волю нашу избрать себе невест, не смотря на звание, породу и приданое. Ты нередко сказывал, что имеешь двух дочерей, кои в тех уже летах, что могут быть матерями; мы верим словам твоим, что они привлекательны по наружности, добродушны, трудолюбивы: дозволь нам их увидеть. Может быть, мы взаимно понравимся, и тогда ты благословишь нас. Из братьев — мы сделаемся твоими сыновьями, составим одно семейство и надеемся, что ты найдешь опять утраченное спокойствие!

Такое неожиданное предложение немало удивило пана Харитона. Правда, ему иногда мечталось, что сии достойные юноши просят осчастливить их соединением с дочерьми его; но он, видя большой их достаток, узнав обширные их сведения, образованность, не смел ласкать себя пустою надеждою, чтобы обыкновенные девушки, притом без всякого приданого, могли им так сильно понравиться; но теперь, слыша от них такой вызов, он поблагодарил их с откровенностию за сие новое доказательство неизменного их дружества.

— Однако, — примолвил он, потупив взоры в землю, — сколь ни пленительна для меня мысль ваша, я не смею и подумать, чтоб она когда-либо могла исполниться. Сверх того, скоро ли мы отыщем бедных сирот с несчастною матерью, когда, по всему вероятию, они более всего стараются оставаться в глубокой неизвестности, а вам надобно спешить к своим родителям.

— Можно обойтись без лишней поспешности, — отвечал Дубонос решительно, — и я надеюсь, что, узнав причину некоторой со стороны нашей медленности, родители наши не только извинят ее, но еще одобрят. Словом: мы направим путь прямо к селу Горбылям, и если там не получим полного сведения о жене твоей и детях, то пустимся к знакомому нам пану Артамону Зубарю, человеку умному, доброму, с которым познакомились мимоездом и которому дали слово навестить при возвратном пути.

Пан Харитон изменился в лице.

— Как? — спросил он протяжно, — не ослышался ли я? Кого хотите навестить?

— Пана Артамона!

— Разве не известно вам, что он родной дядя, а жена его — родная тетка обоих врагов моих, Иванов?

— Так что ж? Не обманывайся, любезный брат! Пан Артамон, говоря нам о вашей тяжбе, более обвинял своих племянников, нежели тебя. Впрочем, он лично с тобою незнаком, и если ты не хочешь перед ним открыться, то и мы выдадим тебя за путевого нашего товарища. Пан Артамон знается со всеми окольными шляхтичами и, наверное, известен о местопребывании твоего семейства.

Пан Харитон, со времени заключения братского союза сделавшись гораздо сговорчивее, чем был прежде, а притом надеясь чрез пана Артамона скорее узнать, чего всем им весьма хотелось, и боясь упустить случай поправить порчу в своих обстоятельствах, скоро склонился на желание молодых друзей и дал слово посетить пана Артамона под собственным своим именем.

— На что скрывать свое имя, — сказал он, — я наделал не более дурачеств, как и мои соперники! Пусть же узнает благородный старец, что чувство раскаяния не чуждо моему сердцу; а где есть место раскаянию, там можно еще ожидать исправления.

Глава VII Нечаянности

Разумеется, что после сего условия все сделались веселы. Молодые запорожцы наперерыв старались угождать старшему брату, и хотя они ужинали в лесу, но легли уснуть на покате зеленого холма с большим удовольствием, нежели бы в лучшей батуринской корчме. На утренней заре бдительный Конон впряг лошадей и разбудил своих панов; все уселись и пустились в дальнейший путь. На другое утро, незадолго до полудня, они въехали в село Горбыли. Бричка двигалась тихо, ибо молодые запорожцы высматривали, где бы удобнее остановиться для отдыха. Пан Харитон был пасмурен и вздыхал непрестанно.

— Брат! — сказал Дубонос, обратясь к нему, — место сие известнее тебе, чем нам. Скажи, где бы нам пристать, чтоб накормить коней?

— Я думаю, — сказал весьма пасмурно пан Харитон, — всего лучше ехать туда, где менее всего меня узнать могут.

— Хорошо! — подхватил Дубонос, — в первый проезд наш через сие село мы ночевали в корчме жида Соломона; она стоит на другом конце села, по дороге, ведущей к хутору пана Артамона.

Дубонос указал Конону улицу, по которой ехать надобно. У пана Харитона затрепетало сердце: эта улица вела мимо бывшего его дома. Надвинув шапку на брови, он высунулся из брички и решился сколько можно равнодушнее смотреть на разоренное свое жилище.

— В течение десятилетнего позыванья, — сказал он с тяжким вздохом, — я столько претерпел горя, что сей последний удар не будет уже опасен для моего сердца. Когда я увижу пустырь на том месте, где я старался заводить не только все удобности жизни, но и довольство, то уверяю вас, молодые братья, что, вместо горестной слезы на глазах, вы увидите улыбку негодования на губах моих. Я докажу, что, побратавшись с вами, сделался истинным запорожцем! — После слов сих он закрыл глаза руками и младшие братья увидели, что сквозь пальцы заструились слезы и потекли по щекам старшего брата.

— Пан Харитон! — воззвал Дубонос, — не думай, что быть запорожцем есть то же, что быть не человеком! Ах! горе тому, кто не проливал иногда слез горести. Он неспособен в полной мере чувствовать всю сладость, проливая слезы любви и дружбы. Чувствительность, огражденная верою и благоразумием, есть лучшее, любимейшее дитя промысла, посланное в дар душам добродетельным.

По данному Дубоносом знаку бричка остановилась середи улицы, подле бывшего дома Харитонова. Он открыл глаза, осмотрелся кругом и чуть было опять не зажмурился, увидя нечто совсем неожиданное. Первое, что бросилось ему в глаза, был новый забор, сплетенный из ивняку, окружавший весь двор его, сад и огород; панский дом, недавно выкрашенный известью, блистал от лучей солнечных; на месте бывшей ветхой соломенной крыши он увидел новую, тростниковую; садовые деревья отягчены были плодами, и — как казалось — никто к ним не прикасался, кроме воздуха.

— Возможно ли, — сказал пан Харитон, отирая глаза, — чтобы бездушный сотник Гордей мог так хорошо устроить неправдою приобретенное имение? И то правда: он с такой же ревностию старался его улучшить, сколько я спешил расстроить и, наконец, совсем погубить! — Он погрузился в задумчивость, и бричка двинулась далее.

Подъехав к домам, принадлежавшим панам Иванам, пан Харитон поднял голову в надежде найти утешение своему сердцу, увидя одни развалины, ибо ему тогда обстоятельно было известно, что их имение поступило в казну сотенной канцелярии, а в таких случаях не столько набожно поступают, как с своим собственным; но какое же было его удивление и вместе горесть, когда увидел, что оба сии дома приведены несравненно в лучшее состояние, нежели в каком были прежде. Он быстро взглянул на младших братьев и сказал:

— Неужели и сотник Гордей сделался честным человеком? Дело другое хлопотать и трудиться для себя, а иное для общей пользы! Чудеса! О такой небывальщине я и в сказках не читывал и во сне не видывал!