Федор Тютчев - Полное собрание стихотворений

• Название: Полное собрание стихотворений
• Автор: Федор Тютчев
• Издательство: Ленинград, Советский писатель, 1987
• Жанр: Поэзия

Это издание — самое полное собрание стихотворений Ф. И. Тютчева. Стихотворения расположены в книге в хронологическом порядке. Имеется раздел «Приложения», материал которого сгруппирован под рубриками: I. Детское стихотворение, II. Стихотворные шутки и телеграммы, III. Стихотворения, написанные во время предсмертной болезни, IV. Коллективное, V. Стихотворения, приписываемые Тютчеву, VI. Стихотворения, написанные на французском языке (сопровождаемые переводами на русский язык). За «Приложениями» следует раздел «Другие редакции и варианты».

http://rulitera.narod.ru

---

122. С. 1836, т. 3, с опечаткой в ст. 6 («в даль» вм. «в дол»). — Печ. по копии И. С. Гагарина (ЦГАЛИ) с несохранившегося автографа окончательной ред. Автограф ранней ред. (ст. 1-12) — ЦГАЛИ. По семейному преданию, поддержанному И. С. Аксаковым, В. Я. Брюсовым, Р. Ф. Брандтом, П. В. Быковым, Г. И. Чулковым и К. В. Пигаревым, ст-ние обращено к баронессе Амалии Максимилиановне Крюденер (1808–1888), урожденной графине Лерхенфельд, впоследствии графине Адлерберг. С ней Тютчев познакомился в 1822 г., вскоре по прибытии на службу в Мюнхен. Чувство дружеской приязни сохранилось между ними до самой кончины поэта. О ней Тютчев с теплом говорит в письме к родителям от 2/14 июля 1840 г. из Тагернзее. В одной из записок, посланных с одра болезни (дочери Дарье, 1 апр. 1873 г.), поэт писал, что «испытал минуту жгучего волненья» от свидания с Амалией Крюденер (Соч. 1984. С. 358). И все-таки семейное предание до сих пор не находит документального подтверждения. Адресатом ст-ния может быть К. Ботмер (см. примеч. 335*). Р. Лэйн обратил внимание на то, что образная картина в строфе 4 навеяна ст-нием Г. Гейне «Unterm weißen Baume sitzend…» («Под белым деревом сидя…»), посвященным К. Ботмер.

123. РА. 1879, вып. 5. — Печ. по копии И. С. Гагарина (ЦГАЛИ) с несохранившегося автографа.

124. РА. 1879, вып. 5. — Печ. по копии И. С. Гагарина (ММ) с несохранившегося автографа. Обращено, по-видимому, к Э. Пфеффель (см. примеч. 134*).

125. РА. 1879, вып. 5. — Печ. по копии И. С. Гагарина (ЦГАЛИ) с несохранившегося автографа. Обращено, по всей вероятности, поэтом к самому себе и написано в первые годы увлечения Э. Пфеффель (см. примеч. 134*), т. е. в 1833–1835 гг.

*126. РА. 1879, вып. 5. — Печ. по автографу ЦГАЛИ. Тема и образы ст-ния навеяны чтением ст-ния. В. Г. Бенедиктова «Прекрасна дева молодая…». Тютчев прочитал его в сборнике ст-ний Бенедиктова (1835), присланном ему И. С. Гагариным. Об этой книге поэт писал Гагарину: «Очень благодарен за присланную вами книгу стихотворений. В них есть вдохновение и, что служит хорошим предзнаменованием для будущего, наряду с сильно выраженным идеалистическим началом есть наклонность к положительному, вещественному, даже к чувственному. Беды в том нет… Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле» (Соч. 1984. С. 17).

127. «Гражданин». 1875, 13 янв. — Печ. по автографу ПД. Вызвано трагической гибелью Пушкина, но написано, видимо, не в Мюнхене, а во время пребывания в Петербурге в мае — июле 1837 г. под впечатлением светских пересудов о дуэли и смерти поэта.

*128. С. 1838, т. 9. — Печ. по автографу ЦГАЛИ. До Соч. 1980 в ст. 4 было «испепелило» вм. «истлило», хотя указывалось, что ст-ние печ. по автографу. Данное чтение идет от вар. С, представляя собой или опечатку, или редакторскую поправку. Написано в Генуе после свидания с Э. Пфеффель (см. примеч. 134*). Расставаясь с нею, Тютчев действительно предполагал, что расстается навсегда. Впоследствии — 17 июля 1839 г. — она стала второй женой поэта.

*129. С. 1838, т. 10. — Печ. по автографу ЦГАЛИ. Связано с предыдущим и относится ко времени пребывания Тютчева и Э. Пфеффель (см. примеч. 134*) в Генуе.

Тенью элисейской, т. е. подобно душе, блаженствующей в Элизиуме (см. примеч. 95*).

*130. С. 1838, т. 9. — Печ. по автографу ЦГАЛИ. В тексте С ст. 3, ввиду его двусмысленности, был изменен по ценз. соображениям: «И как Эдем ты растворенный». Написано в дек. 1837 г. по возвращении из Генуи в Турин.

*131. С. 1838. Т. 9. — Р. Ф. Брандт усматривал в этом ст-нии политический подтекст: символическое изображение «разлада между западом и востоком европейским» (см.: Брандт. Кн. 2. С. 176).

*132. С. 1839, т. 13. — С-3. — Печ. по С. 1839, т. 13.

133. С. 1839, т. 14. Отсутствие рукописи ст-ния в раичевском собрании и среди рукописей, посланных И. С. Гагарину в 1836 г., говорит о том, что оно, как и подавляющее число других тютчевских ст-ний, опубликованных в С 1838–1840 гг., было написано в конце 1830-х гг. Противопоставление лебедя и орла как символов лирического и политического поэтов, характерное для поэтики классицизма, было унаследовано многими романтиками. От центрального тютчевского образа — лебедя между двух стихий — протягивается нить к образу лебедя в тютчевском переводе ст-ния Цедлица «Байрон» (№ 66). Символическое значение образа лебедя связано с древнегреческим преданием о том, что души поэтов после смерти превращаются в лебедей. Ср. оду XX Горация и ст-ние Г. Р. Державина «Лебедь» (1804). Антитеза лебедя и орла имеет в ст-нии еще одно значение: Россия (в гербе которой орел) противопоставляется Баварии (в гербе Людвига Баварского лебедь). Эту антитезу Тютчев позаимствовал из ст-ния А. П. Мальтица «Лебедь» (1838). См.: Лэйн. С. 49–50.

Неподвижными очами В себя впивает солнца свет. Тютчев имеет в виду поверье о том, что орел может смотреть на солнце, не закрывая глаз.

*134. С. 1840, т. 20. Обращено к Эрнестине Пфеффель — будущей второй жене поэта (1810–1894; в первом браке — Дёрнберг), с которой он сблизился еще в начале 1833 г. В том же году она овдовела. В 1836 г. их роман получил в Мюнхене широкую огласку, в связи с чем несколько пошатнулось душевное равновесие Элеоноры Тютчевой (урожденной графини Ботмер, в первом браке Петерсон, 1799–1838). К несчастью, это совпало по времени с отнятием от груди родившейся у нее в 1835 г. дочери Екатерины. Во время одного из приступов послеродовой горячки Элеонора пыталась покончить жизнь самоубийством, нанеся себе несколько ударов в грудь небольшим маскарадным кинжалом (см. письмо Тютчева к И. С. Гагарину от 2–3 мая 1836 г. // Соч. 1984. Т. 2. С. 15–16). Ст-ние написано уже после смерти Элеоноры (авг. 1838 г.). В первых трех строфах Тютчев описывает одну из первых встреч с Э. Дёрнберг, причем о себе говорит отстраненно — в 3-м лице, а в строфе 4, совершив — после отточия — переход к первому лицу мн. числа, пишет об общности их судеб, намекая на то, что их союз оплачен ценой двух жизней — ее мужа и его жены.

*135. С. 1839, т. 14. — Ст. 1868. — Печ. по С. 1839, т. 14.

136. С. 1839, т, 14. — Перекликается со ст-нием В. И. Красова «Не гляди поэту в очи…» (1838).

Бессмысленный народ — реминисценция ст-ний Пушкина «Поэт и толпа» и «Герой».

*137. РБ. 1858, кн. 10. — Ст. 1868. — Печ. по автографу ЦГАЛИ, датируемому 1857 г. Обращено к великой княгине Марии Николаевне (1815–1876), дочери Николая I, с которой Тютчев встречался осенью 1840 г. в местечке Тегернзее под Мюнхеном. Разночтение текста РБ в ст. 23 («Пускай служить он не умеет» вм. авторского «любить») — результат редакторской правки И. С. Аксакова, в 1858 г. издававшего РБ. Аксакова смутила антитеза строфы 2 («Поэт, я знаю, суеверен, Но редко служит он властям»), в свете которой он прочитал все ст-ние. Тютчев действительно не умел служить, и Аксаков это знал. Но речь здесь идет совсем о другом служении — о служении поэта красоте женщины. Одержимый своей мечтой о «неземной» любви и лишь порой «доступный страстям людей», поэт противопоставляет любви к «земным кумирам» — «боготворенье всемогущей красоты» женщины. Этим объясняется антитеза: любить — боготворить.

*138. «Русская беседа. Собр. соч. рус. литераторов» / Изд. в пользу А. Ф. Смирдина. Спб., 1841. Т. 2; вошло только в отдельные экземпляры сборника под загл. «Славяне (В альбом г-ну Ганке)». — РБ. 1858, № 12. — Печ. по Ст. 1868. Два автографа — Национальный музей в Праге и ЦГАЛИ. Второй автограф 1867 г., под загл. «Славяне». Это программное для всей политической лирики ст-ние Тютчева написано в авг. 1841 г., когда поэт совершил поездку из Мюнхена в Прагу, где он познакомился с выдающимся деятелем чешского национального возрождения Вацлавом

Ганкой (1791–1861). Ст-ние было вписано в альбом Ганки перед отъездом из Праги. Поездка в Прагу укрепила интерес поэта к историческим судьбам славянских народов. С этого времени славянская тема стала одной из основных тем его политической лирики и публицистики. Ст-ние ходило по России в списках, имело большой общественный резонанс, неоднократно цитировалось в статьях славянофильски настроенных публицистов. Опубликованию ст-ния в России начала 1840-х гг. мешало следующее обстоятельство. К этому времени Ганка был уже известной в России личностью. Русофил, стремившийся сделать русский язык языком межнационального общения всех славянских народов (это вызвало неодобрение прогрессивных кругов Чехии), много сделавший для ознакомления чехов с русской классической литературой, Ганка был вместе с тем приверженцем реакционной в своем существе панславистской утопии, сочетавшейся с ориентацией на российский царизм. Но панславизм, проникнутый идеей гегемонии России, не находил и не мог найти тогда поддержки у российских правящих кругов — прежде всего у Николая I и государственного канцлера графа К. В. Нессельроде (см., например, примеч. 167*). Поэтому ст-ние (до последнего времени считалось, что оно впервые появилось в РБ) или было изъято из большинства экземпляров «Русской беседы» 1841 г., или было включено без ведома цензора в отдельные экземпляры. Вторично оно было опубликовано уже после смерти Николая I, когда панславизм стал одной из идейных основ агрессивного внешнеполитического курса, который проводил друг Тютчева министр иностранных дел и будущий государственный канцлер князь А. М. Горчаков. В 1867 г., в дни Славянского съезда, Тютчев сделал к ст-нию «приписку» (см. раздел «Другие редакции и варианты»*). Поводом для «первого праздника Всеславянства» послужила организация Этнографической выставки в Москве, в состав которой был включен славянский отдел. В мае 1867 г. на выставку прибыла депутация в количестве 81 представителя различных славянских народностей Балкан и Западной Европы. Вопреки надеждам славянофилов, реального значения эта «всеславянская сходка» не имела.