Федор Тютчев - Том 2. Стихотворения 1850-1873

• Название: Том 2. Стихотворения 1850-1873
• Автор: Федор Тютчев
• Жанр: Поэзия

Во второй том Полного собрания сочинений Ф. И. Тютчева включены стихотворения 1850–1873 гг., другие редакции и варианты, а также комментарии к ним.

http://rulitera.narod.ru

---

В конце марта 1873 г. состоялась последняя встреча Тютчева с Крюденер. 1 апреля этого года поэт писал Д. Ф. Тютчевой: «Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследствие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В ее лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй» (Изд. 1984. Т. 2. С. 358). Присутствие третьей строфы стихотворения 1870 г. угадывается в заключительной эпистолярной фразе.

Но есть иное истолкование проблемы прототипа, предложенное А. А. Николаевым: «По указанию, сделанному Я. П. Полонским П. В. Быкову, инициалы в загл<авии> обозначают сокращение переставленных слов «Баронессе Крюденер» (см.: ПССоч. 1912. С. 698). Как и многие другие примеч<ания> ПССоч. 1912, данное примеч<ание> также не вызывает доверия. В перечне курортных гостей и полицейских протоколах Карлсбада имя А. Адлерберг (в первом браке — Крюденер) не значится. Скорее всего, ст<ихотворе>ние обращено к сестре первой жены Тютчева Клотильде Ботмер (1809–1882), в замужестве Мальтиц, которая находилась в июле 1870 г. в городе Кезене под Наумбургом (в 120 км от Карлсбада) и с которой Тютчев мог встретиться между 21 и 26 июля, перед поездкой в Теплиц» (Изд. 1987. С. 417) (А. А.).

«ДОЕХАЛ ИСПРАВНО, УСТАЛЫЙ И ЦЕЛЫЙ…»

Автограф неизвестен.

Список — РГБ. Ф. 308. К. 2. Ед. хр. 6. Л. 22 (на телеграфном бланке рукой неустановленного лица).

Первая публикация — Чулков II. С. 265.

Печатается по первой публикации.

Трехстишие в телеграмме было адресовано Эрн. Ф. Тютчевой и послано 14 сентября 1870 г. из Москвы в Брянск.

Телеграфный бланк с правого края измят и порван на слове «белой». В телеграмме не полностью графически воспроизведена строфа трехстишия. 1-я и 2-я строки написаны одна под другой, без знаков препинания и без прописной буквы в слове «сегодня», также не выделена прописной буквой 3-я строка, ее конец («тут дело») не уместился на одной строке и произошел перенос двух последних слов в 4-ю строку. В результате может сложиться впечатление, будто телеграмма написана прозой. Адрес имеет вид: «Брянск Тютчевой». Подписана — «Тютчев». Как и полагается, на телеграфном бланке подсчитано количество слов — «22», указано число — «14», часы и минуты, когда она была подана — «11 час. 33 мин.». Номер телеграммы «204», есть и подпись телеграфиста.

Г. И. Чулков печатал трехстишие отдельно, в особом разделе «Immatura, fragmenta et senilia» (недоработанные, фрагменты и старческие — лат.). В Летописи (с. 209–210) и в коммент. к стихотворению (с. 188) Чулков воспроизвел хронологию путешествий Тютчева осенью 1870 г.: 14/26 августа поэт был еще в Теплице и сообщил в письме к жене о своем отъезде, о том, что переночует в Праге и посетит Варшаву. 30 августа он был в Варшаве, на обратном пути посетил Прагу, Вену и Краков. 7/19 сентября приехал в Овстуг. 12/24 сентября выехал из Овстуга, что отмечено в дневнике Марии Федоровны, а 14 сентября приехал в Москву, о чем и сообщил в телеграмме.

Добродушно-шутливое стихотворение, отправленное жене утром по приезде, раскрывает оттенки заботливого отношения Тютчева к жене в последний период его жизни (В. К.).

ДВА ЕДИНСТВА

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 46. Л. 7.

Список — Альбом Тютч. — Бирилевой (с. 224).

Первая публикация — ж. «Заря». 1870. № 10, октябрь. С. 3; газ. «Голос». 1870. № 274, 4 октября. Затем — ж. «Православное обозрение», 1870. № 11, ноябрь. С. 396. Вошло в Изд. СПб., 1886. С. 296; Изд. 1900. С. 299.

Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 310*.

Датируется концом сентября 1870 г.: 1 октября состоялось публичное чтение стихотворения.

В автографе из слов, представляющих собой цитацию выражения Бисмарка (5–6 ст.), взято в кавычки только первое («Единство»). Под текстом подпись «Ф. Т.». Слева от подписи — дата, поставленная рукой Эрн. Ф. Тютчевой, — «1866», явно недостоверная.

Содержание, по всей видимости, относится к 1870 г.: в первых двух строках имеется в виду франко-прусская война, начавшаяся 7/19 июля 1870 г. Р. Ф. Брандт отмечает: «…эта пьеска с таким же и даже большим правом, вместо возникновения после поражения Австрии, Северного союза и прусской гегемонии, могла быть отнесена к объединению Германии во время французской войны 1870–1871 гг. Упоминаемый в «Двух единствах» «оракул наших дней» есть, конечно, князь Бисмарк» (Материалы. С. 77). Однако уже утром 1 октября 1870 г. стихотворение было прочитано на празднестве, устроенном Славянским Благотворительным Комитетом по случаю присоединения к Православию 13 чехов (чин присоединения был совершен в Александро-Невской лавре митрополитом Исидором).

Цитируемые в 5-6-й строках слова князя Отто фон Бисмарка (1815–1898), германского государственного деятеля и дипломата, с 1871 г. канцлера Германской империи, осуществившего объединение Германии под главенством Пруссии, — яркое выражение его идеологии. В 1873 г., уже на смертном одре, Тютчев продиктовал письмо бар. Пфеффелю, где, среди прочего, коснулся и темы «Двух единств»: «Князь Бисмарк не столько восстановил Германскую империю, сколько возобновил предания Римской империи. Отсюда тот варварский характер, отличавший ведение последней войны, что-то систематически беспощадное, ужаснувшее мир»(СН. 1917. Кн. 22. С. 278).

Смысл обозначенной Тютчевым в письме идеи подробно изложил И. С. Аксаков: «Германия, по-видимому, объединилась и славит свое единство. Но на такое объединение не было того добровольного согласия, которое считал Тютчев необходимым. Она объединилась, выкинув за борт Австрию, но вместе с Австрией и немецкий элемент Австрийской монархии, сильный не столько числительностью, сколько историческими преданиями и своим значением исторического политического центра для католического населения Германии. Германская новейшая империя возникла не органически, но чрез завоевание. Она скреплена не нравственными узами, не тяготением, свободным и естественным, частей к центру, а «кровью и железом». «Кровь и железо» возведены ею в принцип, оправданы теориею, поставлены на рациональные основы. Ею не только проявлено на факте, но и провозглашено как руководящее начало: право сильного. Наконец, по роковому закону логики, Германская империя объявляет сама себя несовместимою со свободою верующей совести и с церковною стихией христианского общества и пытается снова закрепостить освобожденную христианством человеческую личность, снова поработить христианский мир языческому государственному принципу. На таком отрицании всех нравственных органических начал не может быть созиждено ничего прочного, — несмотря ни на какую грозную вещественную силу, ни на какую беспощадную последовательность рационализма. Напротив, именно в силу этой последовательности, — непременного свойства рационализма, — результаты внутреннего противоречия, которым проникнуто насквозь насильственное германское единство, не замедлят оказаться наружу. «Антагонизм, — повторим слова Тютчева, — только был усыплен, но не упразднен» (Биогр. С. 211–212).

Единству «железа и крови» противопоставлена у Тютчева Всемирная монархия, или, другими словами, Вселенская империя. «Было бы ошибочно, кажется нам, соединять с термином Тютчева «Вселенская Империя» представление о каком-то воплощенном завоевательном принципе, ищущем поработить себе все народы и страны, и проч.», — пишет Аксаков. «… Его будущая Империя характеризуется тою особенностью, что духовное начало, которым она имеет жить и двигаться, есть начало православное, т. е. христианское церковное предание, сохранившееся теперь на Востоке, — одним словом, начало, исключающее понятие о завоевании и порабощении. Напротив, судя по программе, Россия, по мнению Тютчева, призвана поставить все народы и страны в правильные, нормальные условия бытия, освободить и объединить мир Славянский, мир Восточный, вообще явить на земле силу земную, государственную, просветленную или определенную началом Веры, служащую только делу самозащиты, освобождения и добровольного объединения: вспомним его стихи, где он, обращаясь к славянам, говорит, что в противоположность Бисмарку, спаявшему единство Германии ferro et igne, «железом и кровью», — мы, т. е. славяне, «попробуем спаять единство любовью, —

А там увидим — что́ прочней.

В таком, собственно, смысле следует, кажется, разуметь и его выражения о будущем вселенском государстве, «опирающемся (appuyé) на Вселенскую Церковь», или «приобщенном к Церкви (associé)», а никак не в смысле какой-то солидарности или тождественности судеб России или этой будущей «Империи» и Вселенской Церкви. Точно так же и выражение, что эта «Христианская Империя будет окончательною (l’Empire définitif)», нужно, думаем мы, понимать таким образом, что этою «Империею» завершится историческое предание об Империи, заключится ряд преемственных политических формаций во образе и с притязаниями имперскими, и вообще во образе государства, и что затем, после известного периода существования, мир, износив все существующие ведомые нам исторические формы общежития, начнет новое бытие, в формах новых, неведомых…» (Биогр. С. 230–231).