Андрей Столяров - Освобожденный Эдем

• Название: Освобожденный Эдем
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Философия
• Год: 2008
• ISBN: ISBN: 978-5-17-047895-8, 978-5-9713-6919-6, 978-5-9762-5217-2, 978-5-7921-0743-4

Во все времена человек стремился обрести могущество богов, которых он так или иначе осознавал. История цивилизации — как непрерывное богоборчество, стремление превзойти небожителей и вернуть себя в сады Эдема, которые когда-то покинул. Эдем, то есть собственно бытие, будет освобожден как от диктата прошлого, так и от диктата будущего. А аналитическая перспектива этого направления уже просматривается.

---

Этот порочный круг может быть разорван лишь тем способом, который уже не раз использовался в гносеологии: введением первичных понятий, введением аксиом — того, что воспринимается просто как данность и не подлежит дальнейшему уточнению.

Именно такой шаг мы и делаем.

Мы определим будущее как такое структурное состояние развивающейся системы, которое принципиально, до полной несовместимости отличается от предшествующего.

Если говорить о развитии глобальной человеческой цивилизации, например, то ее индустриальная фаза, где в экономике господствует машинное производство, наглядно отличается как от сельскохозяйственной фазы, так и от фазы средневековой, производственная деятельность которых основана почти исключительно на ручном труде. Они соотносятся между собой как абсолютное будущее и абсолютное прошлое; структурные (социально-экономические) параметры их несовместимы. Квантовая физика, построившая в XX веке принципиально иную картину мира, основанную не на «конечных», а на вероятностных локализациях (и состояниях) микрочастиц, является, в свою очередь, будущим по отношению к классической физике, основанной на законах Ньютона. Это пример будущего в науке. А, скажем, абстрактная живопись, отказавшаяся от конкретных зрительных форм, представляет собой будущее по сравнению с живописью предметной.

Причем, мы вовсе не даем какую-либо оценку этих явлений. Мы не пытаемся выяснить, что лучше — «золотая античность» или «железный» XIX век. Что нам ближе — пленэры импрессионизма или хаотичные, бессмысленные, на первый взгляд, мазки и пятна В. В. Кандинского. Мы просто говорим, о том, что эти системные состояния — в истории или в живописи — принципиально отличаются друг от друга.

Тогда настоящее, в свою очередь, мы можем определить как такое состояние развивающейся системы, при котором принципиальных структурных изменений не происходит. Настоящее в этом случае будет представлять собой интервал, куда входят и близкое будущее, и недавнее прошлое. Все это в совокупности можно рассматривать в качестве продолженного настоящего, и теперь оно обретает физическую размерность на оси времени.

И вот здесь сразу же проступает одна из главных футурологических характеристик, о которой мы уже говорили. Переход от настоящего к будущему всегда является глубоким структурным преобразованием. Он всегда представляет собой системную катастрофу, и масштаб такой катастрофы зависит только от масштаба самой системы.

Мы говорим о наступлении личного будущего, если принципиальные изменения ограничены жизнью отдельного человека. Смерть человека, несомненно, является катастрофой для него самого, но на жизнь государства и общества влияния, как правило, не оказывает.

Мы говорим об историческом будущем, если структурные изменения, даже очень существенные, все-таки ограничены отдельным социумом или государством. Октябрьская революция 1917 г., например, несомненно была абсолютным будущим для России, но она не привела к каким-либо трансформациям тогдашнего цивилизационного статуса.

И, наконец, глобальным будущим, которое интересует нас в первую очередь, мы называем будущее, принципиально меняющее основы всего существования человечества. Таким будущим, например, стала производящая экономика (земледелие и скотоводство) аграрной фазы развития по сравнению с присваивающей экономикой (собирательство и охота) более ранней архаической фазы.

Подчеркнем еще раз: глубокие структурные преобразования при наступлении будущего — это, вероятно, универсальный закон любого развития. Он проявляет себя на всех онтологических уровнях мироздания и выражает, по-видимому, фундаментальную общность нашего бытия. Об этом мы тоже уже говорили в предыдущей главе. Законы, истинные для Вселенной, должны быть истинными и для человека. Тем более они должны быть истинными для динамики социально-экономических фаз, последовательность которых образует историю.

Подчеркнем также, что, конечно, не каждая историческая катастрофа обязательно является сменой цивилизационных фаз. Она может быть вызвана и другими причинами. Однако каждая смена фаз, то есть наступление глобального будущего, непременно является катастрофой. Во всяком случае, именно так происходило на протяжении тысячелетий. Тоффлер насчитывает в истории человечества три таких катастрофы, другие исследователи, в частности Назаретян, — несколько больше5, но неизбежность, повторяемость катастроф признается практически всеми.

Иными словами, будущее вырастает из хаоса.

Собственно, осознано это было очень давно. Уже древние космогонии рассматривали становление Мира как преодоление Хаоса. «Орфей говорит, что сначала был вечный, беспредельный, нерожденный Хаос, из которого возникло все. Этот Хаос, по его словам, не тьма и не свет, не влажное и не сухое, не теплое и не холодное, но все вместе смешанное; он был вечно, единый и бесформенный»6. То есть, «Хаос — то первичное состояние мира, которое предшествовало упорядочению, созданию Космоса. Хаос темен и ужасен, он всегда враждебен богам и людям… Подвиг героя, создателя Космоса, — в победе над Хаосом. Так, в древнейшей космогонии месопотамского мира «Энума Элиш» («Когда наверху») порядок представляет верховный вавилонский бог Мардук, побеждающий чудовище праокеана Тиамат и создающий мир из смешения его останков. В древнееврейском мифе бог Яхве создал Вселенную победив первое чудовище Рахав. В древнем Египте фараон приравнивался к богу Ра — победителю мифического дракона Апопа, в то время как его враги идентифицировались с тем драконом… Однако ужасающий Хаос не исчезает совершенно в этой борьбе. Он остается в виде хтонического мрака, царства смерти и выступает, в частности, в античной мифологии в образах Тартара, Аида, Стикса, Леты. Подземный мир заселен существами, не выходившими из «утробного» мира, которые не смогли преодолеть своей хтонической эмбриональности, хотя и развились в некие «протоформы», которые окостенели в промежуточном состоянии… И поскольку всякая мироструктура когда-то возникла (была сотворена), она уже поэтому содержит в себе элемент нестабильности (Хаоса), т. е. имеет тенденцию к распаду и поэтому должна поддерживаться и, когда это необходимо пересотворяться, по выражению Мирча Элиаде. Таким образом, победа над Хаосом — процесс не окончательный, но на время «отложенный»… Путь такого «пересотворения» — возвращение к первоначальному состоянию хаоса через ритуал, который строго контролирует и регламентирует соприкосновение с деструктивными элементами мироздания. Такое возвращение осуществляется, в частности, через ритуальную оргию как процесс временной (но не произвольной!) дезинтеграции социальных структур во имя возобновления мирового цикла, циркулирования священной космической энергии. Празднование Нового года у всех народов мира и регулярные карнавалы есть ежегодное повторение космогоний»7.

То есть, древним сознанием Хаос воспринимался как, возможно, зловещая, но необходимая часть мироздания, которая присутствует в нем изначально и не может быть полностью устранена. Несколько позже, уже в период античности, возникает представление о двойственной (диалектической) природе Хаоса: Хаос не только все нивелирует, поглощает, являясь хранилищем смерти (небытия), но одновременно все раскрывает, освобождает, и предстает как источник жизнетворения. Более того, периодическое погружение в Хаос имеет и позитивную сторону. Оно способствует обновлению (пересотворению) мира, пробуждению в нем творческих, созидательных сил7. Мир возникает как результат борьбы Хаоса и Порядка.

Европейское Просвещение нарушило этот экзистенциальный баланс. «Детский период» научного творчества, базирующийся в основном на механике Ньютона, привел к тому, что мир стал рассматриваться как очень сложный, но все-таки конечный в своей сложности механизм, нечто вроде механизма часов, который вполне доступен настройке и регулированию. В подходе к закономерностям бытия возобладал линейный детерминизм, построенный в логике «если… то…». Если мы совершаем такие-то действия, то неизбежно получаем такой-то результат. Это породило иллюзию тотальной проектности, иллюзию управляемости развитием, которое может быть осуществлено в рамках простого арифметического конструирования. Считалось, что просчитать (предусмотреть) можно все, отклонения, аномалии, сбои объяснялись лишь недостаточной глубиной расчета. В таком мире, разумеется, не было места хаосу. Он был объявлен патологией социального бытия и вытеснялся из жизни всеми возможными методами.

«Кризис аналитичности» разразился в ХХ веке. Сначала квантовая революция присоединила к удобному и простому миру ньютоновских законов онтологическую неопределенность мира микрочастиц, и оказалось, что многие «аномалии», считавшиеся явлением временным, вырастают оттуда, то есть они принципиально не устранимы, затем Вторая мировая война продемонстрировала преимущества «логики хаоса», логики «опрокинутых ситуаций» над позиционной, медленной логикой строго аналитического планирования8, и, наконец, крушение гигантского социалистического проекта, пытавшегося выстроить полностью регламентированную реальность, то есть уничтожить хаос как факт, убедительно доказало, что подобная реальность нежизнеспособна.