Рафаил Бахтамов - Властелин Окси-мира

• Название: Властелин Окси-мира
• Автор: Рафаил Бахтамов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1965

Человек может прожить без пищи много недель, без воды – несколько дней. Без кислорода он не проживёт и пяти минут. Существование всего живого на Земле немыслимо без кислорода. Поэтому наш мир с полным правом можно назвать «кислородным», или иначе «Окси-миром».

О великой и трудной борьбе за покорение Окси-мира, за расширение его границ живо и увлекательно рассказывает школьникам в своей повести «Властелин Окси-мира» бакинский инженер, писатель Рафаил Бахтамов.

Издательство надеется, что эта повесть заинтересует ребят проблемами науки, увлечёт романтикой научного поиска.

Написанная от первого лица и во многом автобиографическая, она раскрывает труд учёного и изобретателя «изнутри», показывая ход научных исследований, столкновения характеров, неудачи и успехи на этом трудном и интересном пути.

---

Мы сидели и беседовали самым обычным образом. Но меня не покидало чувство, что здесь, в нашем мире, этот человек – случайный гость. Сейчас он встанет и уйдёт к себе, в мир исполинских эвкалиптов, столетних дубов-великанов. Должно быть, поэтому я почти не удивился, когда он сказал, что ему приходилось в легководолазном скафандре спускаться на 200 метров. Не удивился, хотя помнил, как были поражены специалисты, узнав о рекордном спуске одного француза. А ведь он достиг немногим больше 90 метров…

– Я-то ведь водолаз, – прогудел мой собеседник. – Водолаз-инструктор.

Как известно, барон Мюнхаузен был страстным охотником. Наверное, поэтому в каждом охотнике есть что-то от барона Мюнхаузена. Медведи, убитые в окрестностях Москвы, тигр, который случайно забрёл в леса под Киевом, слон, проделавший нелёгкий путь из Индии, чтобы встретиться охотнику из Саратова, – всё это обычные, даже заурядные охотничьи истории.

А рыболовы? Я сам слышал историю о том, как был пойман гигантский окунь. Описывая его, рассказчик отошёл от стены метра на три, подумал и сделал ещё шаг назад. Я не стал спорить – в конце концов, в окунях я не специалист. Я лишь робко заметил, что такие крупные акулы встречаются редко…

Водолаз, кроме своего основного дела, иногда занимается подводной охотой. А подводная охота – это сразу и охота, и рыбная ловля. Так что не было бы ничего удивительного… Впрочем, я должен сказать, что читал описания действительных случаев из жизни водолазов. И среди них есть такие, что нарочно не выдумаешь!

– Договорились? – спросил Смолин, принимая отредактированную заявку.

– О чём?

– Товарищ любезно согласился вас учить.

– Отчего же, научим, – прогудел водолаз. – Книжечки подчитайте и приходите. Я всегда на судне. Спросите Осипчука.

Он осторожно подержал на ладони мою руку, простился и ушёл.

– Гроссмейстер, – сказал о нём Смолин, подняв большой палец. – Другого такого нет на Каспии. А может, и на флоте. Чемпион.

Он любил спортивные термины, хотя из всех видов спорта занимался, кажется, только шахматами. Правда, играл хорошо.

И вот мы на судне.

– Книжечки прочли? – гудит Осипчук.

Прочли… Мы знаем их наизусть.

– Ну и ладно. А теперь будет практика. Вот оно, значит, какое наше хозяйство.

Специальное учебное судно. Для спусков оборудован трюм, заполненный водой. В трюм идёт лестница – широкая и удобная. Протянуты канаты, за них можно держаться. Есть телефон для связи с водолазом и ещё какие-то приспособления: для испытаний, тренировки, наблюдений…

Всё это очень интересно. Однако Осипчук выносит и кладёт перед нами две металлические коробки. С этого момента я не могу смотреть вокруг, я вижу только их. Это КИП-5 – кислородный изолирующий прибор, или, иначе, легководолазный скафандр, принятый на флоте. Соперник наших аппаратов, наш враг.

Очень странное чувство. Я впервые вижу своего врага не в книге, где он изображён схематически, скелетно, а в натуре. Нужно признать, выглядит он гораздо внушительнее, гораздо умнее и тоньше. Он не кажется ни тяжёлым, ни громоздким. Всё в нём точно выверено, подогнано, удобно.

Я вспоминаю наш аппарат. Совсем недавно он казался мне чудом техники, достижением конструкторской мысли. Кустарщина. В сравнении с этой обтекаемой; до предела отшлифованной конструкцией он выглядел бы как автомобиль начала XX века рядом с современной гоночной машиной.

Нехорошо, конечно, но этой блестящей металлической штуке я завидую самой чёрной завистью. Особенно, когда Осипчук открывает крышку и начинает объяснять. Своё дело он знает до тонкостей. Он рассказывает подробно, и я с ужасом убеждаюсь, что каждый изгиб, каждый самый маленький выступ, какая-нибудь малозаметная насечка на гайке имеют своё строгое и точное назначение. Детали выверены, подогнаны, проверены. Всё для удобства, для безопасности. Ничего лишнего. В этой до предела облегчённой, сжатой в коробке конструкции сконцентрирована высшая целесообразность.

Вытянутый, изящный баллон с кислородом. Не верится, что он свободно выдерживает 150 атмосфер – 150 килограммов на каждый квадратный сантиметр. Редуктор – действительно чудо техники. Миниатюрная игрушка, с точностью часового механизма выполняющая свою задачу: пропускать кислород из баллона в дыхательный мешок, снижая по пути давление со ста пятидесяти до нескольких атмосфер. Вводы и выводы, манометр, крепления, даже металлический «чехол» аппарата – все это великолепно по замыслу, безупречно по выполнению.

Если бы аппарат был хоть немного хуже… Глупая мысль. Тысячи людей пользуются этим аппаратом. Он охраняет их жизнь. Они ему верят. И я верю. Сейчас, когда я смотрю в чёрную глубину трюма, мне совсем не страшно. Такой аппарат не подведёт.

– А что у вас за прибор? – спрашивает Осипчук.

О скафандре он рассказывает добросовестно, но без особой охоты. Не так уж интересно сотни раз повторять одно и то же.

Гена достаёт блокнот, набрасывает схему конструкции и начинает объяснять. С первых же слов Осипчук схватывает идею. Всего несколько вопросов, и он знает аппарат, по-моему, не хуже нас. Я не берусь судить, спускался ли он на 200 метров. Но звание водолаза-инструктора он носит не даром – за это я ручаюсь.

Он слушает и кивает – конечно, из вежливости. Сейчас он скажет какую-нибудь резиновую, ни к чему не обязывающую фразу. Вроде: «Ничего, интересно». И вдруг он гудит:

– Здорово! Главное – в принципе здорово! Приносите сюда, будем испытывать. Под мою ответственность.

Он гудит ещё что-то. Но я уже не слышу. Как он это сказал: «главное – в принципе». Именно – в принципе!

Всякая давно существующая вещь красива. Это естественно. В неё вложены талант, опыт и ум тысяч людей – конструкторов, технологов, рабочих. На протяжении многих лет её изучали, искали недостатки, находили и устраняли их. Думали: что ещё можно улучшить. Улучшали. Вещь доводили, дотягивали до идеала. Она и в самом деле близка к идеалу – отлитая в металле душа человеческая!

Близка к идеалу. Это хорошо, конечно. Но это и плохо. Ведь идеал – потолок, предел. А мысль не может, не должна остановиться. Иначе застой, смерть. Мысль будет стучать, бить в потолок, ломать пределы. И выйдет за них. Так птенец пробивает клювом скорлупу и выходит на свободу. Так рождается новое.

Оно ещё очень слабо. Оно, как гадкий утёнок, неуклюже, неприглажено, оно только учится ходить. Но это новое уже умеет что-то такое, чего не умеют его блестящие, отглаженные веками соперники. Рядом с великолепными парусниками – каравеллами, бригантинами, клиперами – первый пароход Фультона казался смешным и грубым. Но он уверенно шёл против ветра…

Пройдут годы, может быть, десятилетия. Новое сделается привычным – принцип оденут в бархат конструкции. Красота станет видна невооружённым глазом. А где-то уже будет стучать «утёнок», пробивая скорлупу. Очень важно уловить этот негромкий стук. Голос будущего.

«ВНИМАНИЕ, СПУСК!»

– Внимание, спуск!

Я отрываю от палубы тяжёлую, в свинцовых подмётках, ногу и роняю её на ступеньку лестницы. Первая ступенька. Вторая. Третья. Вода нежно и упруго подхватывает меня, а вслед гудит, грохочет труба:

– Не волноваться. Беречь кислород.

Свинцовые подошвы тянут глубже. Светлая полоса исчезла, я под водой. Ещё ступенька, и я на дне трюма. «На грунте», – как сказал бы водолаз, если бы дело происходило в море.

Дёргаю сигнальный конец: «Всё в порядке». Сверху мне отвечают – сигнал принят. Теперь можно оглядеться, сообразить, что к чему.

Оглядываюсь – темно. Вернее, мутно, всё как бы в тяжёлом густом тумане. С трудом различаю: пусто, вблизи ничего постороннего, вода. Можно двигаться. Делаю несколько шагов и возвращаюсь. Всё-таки страшно уйти далеко, ещё потеряешь лестницу.

Аппарат давно включён – только теперь я это понимаю. Не чувствуется ни тепла, ни лёгкого привкуса перекиси. Немного труднее дышать. Как в противогазе. Во время войны нас немало гоняли в походы с противогазами. Да мы и сами пробовали. Интересно, хотя и жарко. Тут жары нет, приятно. И особое чувство: пусть в трюме, но под водой.

Даже гордость, пожалуй. Природа ограничила возможности человека. Поставила его в узкие рамки. А он вырвался. Создал жёсткие скафандры, батискафы. И вот этот небольшой аппарат, в котором спрессована земная атмосфера.

Наверное, впервые в жизни я чувствую, что дышу. Скафандр работает по замкнутому циклу. В дыхательном мешке есть небольшой (несколько литров) запас обыкновенного воздуха. Этим воздухом я и дышу, в сущности.

В процессе дыхания часть кислорода расходуется – превращается в углекислый газ и воду. Выдыхаемый воздух проходит через поглотительный патрон. Здесь вода и углекислый газ улавливаются, а воздух идёт дальше. Это особый воздух, бедный. Количество азота в нём не изменилось, так как азот не расходуется при дыхании и не поглощается в патроне. Но кислорода стало меньше.