Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник)

• Название: Натюр Морт (сборник)
• Автор: Алексей Смирнов
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Научная Фантастика
• ISBN: 5-93682-018-1

Читатель, взявший в руки эту книгу, получит ответы на важные, актуальные вопросы. Что, к примеру, страшное и зловещее таится в набухающих весенних почках? Или другое: почему Утверждение Жизни Активным Способом, данное в сокращении, рождает УЖАС? Из каких побуждений пациент упрашивает зубного врача удалить ему все до единого зубы? Кто и зачем покоится в Мавзолее — единственном строении, оставшемся от прошлого мира? Что такое Королевские Капли? И так далее.

---

Такой поворот событий представлялся вполне возможным. С первых же дней вторжения как оккупантам, так и аборигенам пришлось распрощаться с утопической идеей мирного сосуществования миров. Конечно, в одной из академий восторжествовало именно это направление — речь идет об идее, м не нужно об этом забывать, а равные права для всех идей были гарантированы конституционно. Но в остальных военно-медицинских академиях главенствовали совсем иные принципы. Общим в них было только одно: какую бы идею ни претворяло в жизнь то или иное лечебно-боевое учреждение, какие бы цвета в нем ни царили — тёмные, светлые или полутона, людей везде ждала одна и та же участь: непрерывное лечебно-профилактическое воздействие. Чтобы они, не дай Бог, не сочинили ещё каких-нибудь миров и героев — места отчаянно не хватало. Очень скоро человечество преобразовалось в рудимент, поскольку не имело больше возможности порождать жизнеспособные образы. Оно уступило жизненное пространство собственному вымыслу и постепенно растворилось в сложных философских системах, утопических проектах, религиозных догадках и овеществленном сквернословии. И в основании всего перечисленного лежала военно-медицинская академия как фактор объединения и залог стабильности. Жребий оказался не так уж плох: военно-медицинская диктатура, как выяснилось, наилучшим образом соотносится с требованиями тьмы и света в равной степени.

Разумеется, случались конфликты — я об этом уже говорил. И не только случались — им не было видно ни конца, ни края, но за всю их историю никто не осмелился посягнуть на основополагающий принцип обновлённого бытия.

Нам повезло, и повезло именно благодаря очередному конфликту. Дело в том, что вскоре после нашей стычки с бдительным Гермесом парк, в котором находилась пирамида, перешел под юрисдикцию консерваторов. Эти последние свято держались традиций и осуществляли военно-медицинскую диктатуру, в каждой мелочи следуя первоисточнику. Бежать удалось лишь нам троим; остальных постигла судьба, обычная для пациентов классических академий. Олаф подался в зону с обратным течением времени, и к моменту написания этих строк остался прежним, каким мы его помнили, — беспечным сорвиголовой с легкой формой олигофрении. Он, как и мы, был верен мечте о мавзолее и казался живым воплощением идей экзистенциализма и солипсизма. Его наивная воля, настоянная на простительной умственной неполноценности, упрямо рвалась вперёд, не зная в самозабвенном полете препятствий и не подозревая о существовании границ. Илларион, породистый внешне и хорошо развитый физически, добрался до угодий Заратустры, где прошёл полный курс лечения под присмотром древнегерманских божеств. Мне повезло, наверно, меньше: я попал в довольно странный округ, где попеременно осуществлялись все возможные идеи без исключения. Уж не знаю, чьему мыслительному процессу был обязан мир появлением такого гибрида, но школа жизни получилась неплохая. Вылеченный от одного недуга, я тут же начинал лечиться от предыдущего лечения, и, когда оказался в числе немногих счастливчиков, кого сочли возможным выписать, решительно не знал, ни кто я такой, ни где я нахожусь.

Так что, если вдуматься, каждый из нас троих ждал от мавзолея чего-то особенного, важного только для себя. Олаф, с его основным недостатком, усиленным привнесённой инфантильностью, искал себе покровителя. Он искренне, по-детски верил в могущественный абсолют, который непременно его защитит и охранит от всяческих бед в будущем, сделает сильным и мудрым — надо только набраться терпения, а после — хорошенько попросить. Взгляд Иллариона был устремлён в грядущее. Иллариона излечили от множества заблуждений, и с некоторых пор он считал, что имеет исключительные права на мавзолей по праву сильного. Ему воображался некий штурм, некое гордое, неуклонное восхождение на вершину. Он представлял, как его победоносный кулак нанесёт сокрушительный удар по магическим полям и кирпичным стенам, после чего силой возьмёт то, что принадлежит ему по закону. Его грозная экипировка не оставляла никаких сомнений в готовности Иллариона идти до конца. Что до меня, то я был ещё одним лишним человеком, который занят поисками тихой заводи, где всё стабильно, прочно, истинно и вечно — то есть места, где не стыдно и ко дну пойти, если так уж сложится, но тонуть зато в уверенности, что гибнешь в реальном мире, а не зависаешь на неопределённое время в мираже. В общем, прежде, в довоенное время, меня бы непременно заподозрили в поисках либо Грааля, либо Амбера, либо чего-то ещё, в той же степени высокого и благородного. Но наступили времена, когда любой младенец знает, что есть и то, и другое, и много ещё чего есть, но есть оно лишь в силу завещания Наследника, который один не был выдуман человечеством и теперь удостоен за то высокой чести оставаться нетленным и неизменным.

…Итак, мы стояли, созерцая пирамиду, которая ни в чём не изменилась и белела так же загадочно, как в дни нашего детства. Но мы уже успели измениться и явились в древний парк подготовленными к упорной осаде. В верхах к тому моменту было подписано соглашение, по которому консерваторы обязывались потесниться и предоставить былой вотчине статус нейтральной территории. Вокруг нас прыгала, летала и суетилась разная мелюзга — тролли, гоблины, героические рыцари, драконы, волколаки и робокопы. Давным-давно, в незапамятные времена мастера так называемых «фэнтэзи» и "боевой фантастики" произвели на свет астрономическое количество этого добра. И потому волколаки и рыцари, ни разумом, ни смыслом не отягощённые, сдружились с уже помянутыми выше междометиями, мало чем от них отличаясь. Безвредные, безмозглые резвились они вместе в высокой траве, не чая души друг в дружке и отлично уживаясь с многочисленным племенем других элементарных сущностей. Вероятно, Оккам что-то предчувствовал, когда формулировал свой принцип несотворения новых сущностей без нужды. Когда Илларион, шагнув вперёд, случайно раздавил своим кованым сапогом нескольких богатырей, орава подняла возмущённый вой, но дальше криков дело не пошло.

Из нас троих оружие было только у Иллариона — легендарный меч Экскалибур. Определив на ощупь местонахождение невидимой волшебной стены, Илларион откинул с глаз прядь белокурых волос, звонко выкрикнул сложное языческое заклинание, размахнулся и нанёс удар. Он выждал немного и попытался пройти несколько шагов, но был вынужден остановиться: преграда устояла. Тогда настала очередь Олафа; он пал на колени, обратил к небесам наивные, глупые глаза и еле слышным, страдальческим шёпотом изложил свою просьбу. Закончив, Олаф опустил голову и несколько минут стоял неподвижно, к чему-то прислушиваясь. Потом он, крякнув, встал и робко двинулся в сторону мавзолея, а когда стена его остановила и его, повернулся к нам с виноватым видом и беспомощно развёл руками.

Я понял, что должен что-то сделать. В моей голове образовалась окрошка; я сознавал, что повидал намного больше, чем мои друзья, но затруднялся с выбором — слишком много путей открывалось передо мной, и все они, скорее всего, были ложными. Поэтому я сделал усилие, выбросил из головы накопленный опыт, зажмурил глаза и быстрыми шагами просто пошёл к пирамиде. И глаза открыл лишь тогда, когда обнаружил, что мои вытянутые руки упираются в шершавые белые кирпичи. Олаф с Илларионом, встав от меня справа и слева, положили мне руки на плечи, безмолвно выражая этим жестом своё преклонение перед сильнейшим. Затем Илларион вторично взмахнул Экскалибуром, ударил по стене мавзолея и прорубил в ней рваную, пыльную брешь.

5

Сейчас мне трудно сказать, чего мы ждали. Во всяком случае, не чуда чудесами нас накормили досыта. Пожалуй, определённости — да, так будет вернее всего. Первым мы пропустили внутрь Олафа, а сами остались снаружи, рассудив, что каждый из нас имеет право на минуту интимного, без свидетелей, общения с Наследником.

Олаф, конечно, отсутствовал не минуту, а гораздо дольше. Мы бы встревожились и пошли ему на выручку, если б не различали смутно в открывшемся проёме коленопреклонённую фигуру возле едва различимого саркофага. Наш друг был неподвижен и, насколько я его знал, что-то вымаливал у Наследника. Наконец, Олаф поднялся и вышел, медленно пятясь. Лицо его выглядело обеспокоенным.

"Ну?" — спросили мы одновременно, и Олаф вяло проговорил:

"Не знаю я".

Тут моментально, словно меня озарило, я понял, в чём дело, и вместе со мной понял Илларион, но что-то своё. Он иронически хмыкнул и сказал:

"Пойдём посмотрим. Нам нечего бояться".

Я, не в силах чётко сформулировать мысль, нутром понимал, что он прав. Мы вошли, и Олаф к нам присоединился после недолгого колебания. Ему казалось, что он мог чего-то не заметить, что-то упустить и теперь его смекалистые товарищи помогут ему исправить ошибку.

В мавзолее царила сухая, пыльная мгла. Света, проникавшего в брешь, хватало, чтобы мы различили под толстым стеклом тощую фигуру Наследника. Глаза гаранта стабильности оставались вытаращенными — уж не знаю, что он видел в смертный час; скорее всего — собственную сказку, превратившуюся в быль. А может быть, его просто удавили, так как язык гаранта вывалился, высох давным-давно и превратился в кусок заскорузлой коры.