Сергей Синякин - Владычица морей (сборник)

• Название: Владычица морей (сборник)
• Автор: Сергей Синякин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2000
• ISBN: ISBN 5-17-001113-X

Это — история невероятная, и что еще невероятней — правда в ней, как говорится, все — от первого до последнего… или почти.

Это — «Владычица морей».

Это — немыслимые приключения в глубинах морских и озорной юмор, это — одновременно «Двадцать тысяч лье под водой» и «Петр Первый» от фантастики.

ТАКОЙ научной фантастики вы еще не читали.

---

Кононыкин лег, глядя в потолок, и попытался представить, как будет происходить всеобщее восхождение к престолу Бога, но так и не смог, потому что внезапно вспомнился Коган с его рассказом, и Дмитрий зримо представил себе пыльную дорогу, устремляющуюся в бесконечность, миллионы усталых людей различного возраста, движущихся по ней, и улыбающихся ангелов в белых одеяниях вдоль дороги с херувимами на поводках. Морды у херувимов были львиными, и они загребали всеми шестью когтистыми лапами, нецензурно рыча на людей.

Дмитрий помотал головой, отгоняя видение, и сел. Кровать под ним жалобно вскрикнула.

Закончен бал. Погашенных свечей ряды
Белы, как чьи-то злые кости,
Хранящие изгиб былых плечей,
И блеск очей еще дрожит на воске,

— продекламировал он и почувствовал, как фальшиво прозвучал его голос в ночной тишине, заполненной их бессонницей.

Ворожейкин повернулся от окна, зло хлопнул себя ладонью по колену.

— Обидно, — сказал он. — Я вот все думаю: неужели через три-четыре часа все кончится? Встанет солнце над пустой землей, будут по-прежнему течь реки, стоять дома, в которых уже некому будет жить… Тогда ради чего существовало человечество? Зачем мы пришли в мир? Чтобы в один день взять и исчезнуть? Но это несправедливо! Должен ведь быть какой-то смысл в нашем существовании!

— А нас предупреждали, — пробасил отец Николай, облегченно захлопывая книгу. — Предупреждали, Ника-нор Гервасьевич! Нам объясняли, что от нас хотят. Вдалбливали тысячу лет — возлюбите, дети, возлюбите, твари! Не возлюбили. Что ж теперь дергаться? Кого винить?

Кононыкин подошел к столу, налил себе в стакан воды.

— С нами по крайней мере, — сказал он, — честнее поступили, чем мы с тараканами, скажем. Ползет таракан по своим делам, а мы его — р-раз тапком! Нет чтобы объяснить ему, дураку усатому, — не ползай по кухне, запрещено тебе это. Нет, мы его без уговоров, сразу к высшей мере приговариваем. А Бог действительно милосерднее, сам на землю спустился, за грехи пострадал человеческие, объяснил, как нам надо жить. А только потом, когда мы не поняли, он нас, значит, тапком по земле и размажет. Все по справедливости!

— Не кощунствуй, — сухо сказал отец Николай.

— Господи! — Димка принялся натягивать кроссовки. — Как мне все это надоело! Чуть что — не юродствуй, не кощунствуй, пристойно себя веди! Не прикалывайся, чти старших, они, блин, умнее! Вот с этого фарисейства и начинается падение, мужики. Думаешь одно, а говоришь совсем другое. Ненавидишь в душе подлеца, а в глаза ему — здравствуйте, Акакий, как себя чувствуете, Акакий Акакиевич? Коля, если бы тебя пьяная шпана из хулиганских побуждений сейчас бы живьем в могилу закапывала, ты все равно бы их уговаривал вести себя пристойно? Ни слова бы резкого им не сказал? — Он махнул рукой. — Тут не то что кощунствовать, тут волком выть впору!

Злоба жила в Кононыкине, ярость жила в нем. Ярость и злость от осознания собственного бессилия.

— Ты, Коля, мхом зарос. На хрен тебе Библия? Что ты там хочешь вычитать? Ну спасешься ты, спасешься! Ты же у нас верующий, ты в Царствие Небесное точно попадешь, будешь там, бляха-муха, на арфе тренькать и псалмы распевать! Ты-то чего волнуешься?

— Ты куда? — спросил отец Николай, пропустив яростные выпады мимо ушей.

— Да куда угодно! — Кононыкин торопливо зашнуровывал кроссовки. — Сидим здесь, блин, как в склепе! В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов! — Он выпрямился. — Тошно мне, понял? Не могу я здесь сидеть! Чего, спрашивается, сидим, чего ждем? — Он подошел к двери. — Да плевать мне на эти справедливые судилища! Праведник, блин, выискался. Ему бы свою морду в зеркале увидеть, тупой небось, как Клинтон!

Он вышел, захлопывая за собой дверь.

— Молодой еще, — сказал Ворожейкин. — Кому в таком возрасте умирать хочется? Вот и бесится!

— Умирать в любом возрасте не хочется, — вздохнул отец Николай. — И все равно он не прав…

— Не прав в чем? — поинтересовался Ворожейкин. — В том, что ведет себя подобным образом? А если он прав в том, что это действительно не Божий суд приближается, а всечеловеческое истребление?

— Да вам-то какая разница! — разозлился священник. — Одержание, как у Стругацких, наступает. И никто не знает, как с этим можно бороться и можно ли вообще бороться! Что мы в наших Россошках сделать сможем? Саранчу тракторами передавить? На ангелов с серпами и косами броситься? Нам и не остается больше ничего — только ждать. Ждать и надеяться. Или у вас, Никанор Гервасьевич, другие предложения есть?

— Есть, — сказал Ворожейкин. — Пойдемте, Николай, погуляем? Дмитрий был прав: у нас тут не то келья, не то казарма солдатская. Портяночный дух стоит. Пойдем, дружище, на воздух. Всего два часа осталось!

Они вышли. В небе широкими разноцветными лентами раскатывалось северное сияние и кружились в фантастическом хороводе разнокалиберные шары невероятных расцветок. Как газовые пузырьки в гигантском стакане.

Кононыкин шел по улице. Улица была довольно многолюдной, но тихой. Во многих домах горел свет. Во дворе Поликратова слышался пьяный голос хозяина:

— Вот козел! Ну, написал бы обтекаемо, так нет, к работе относился халатно, с товарищами по работе вступал в конфликты, пьянствовал на рабочем месте… Даже написал, что ворую! Это он за мешок комбикорма меня перед Господом и его ангелами опустил! Ничего, ничего, мы еще встретимся! Он думал, что в рай попадет. А хо-хо по ху-ху не хочешь? В одном котле париться будем! Я тебя, козла, еще в кипяток кунать буду! Я еще костер под твоим котлом разведу!

— Аким, Аким, — укоризненно и быстро говорила жена. — Ты бы поостерегся, Бог ведь он все слышит! Да и люди вокруг…

«Неймется ему, — подумал Кононыкин со злой веселостью. — А ведь такие, как Поликратов, и Богу, пожалуй, мозги закомпостировать могут. Вывалит в Небесной Канцелярии ворох справок, еще и звание ветерана Арма-геддона получит. Бывают же вот такие неукротимые!»

— Гуляешь, Дима? — окликнул его кто-то. Кононыкин обернулся. Тонкие, стройные, в спортивных костюмах, к нему подходили Юра и Катя Лукины, по-детски держась за руки.

— Привет, — сказал он. — Куда это вы собрались? Лукин пожал плечами:

— Никуда. Просто дома слишком грустно. Пойдем по степи и будем идти, пока все не кончится. Бог за нас, Дима.

— Конечно, — с легкой завистью вздохнул Кононыкин. В конце концов, и в несчастье можно оставаться счастливыми. Вот эта парочка будет думать друг о друге в свой последний миг. А о нем, Кононыкине, думать никто не будет. Некому о нем думать. Анджелка небось уже вкололась, кайф щемит, и все ей по фигу, и Страшный Суд, и кара небесная, а уж сожителя своего она и не вспомнит, не до того ей будет! За них Бог, и сами они друг за друга, а вот он, Кононыкин, один, и некому быть за него. Жизнь так сложилась.

— Мы пошли? — сказал Юра.

— До свидания, — вежливо сказала Катя.

Кононыкин долго смотрел им вслед, чувствуя легкое сожаление и тоску. Легкие фигуры Лукиных скрылись в сером сумраке улицы. «Вот и все, — неизвестно почему подумал Дмитрий. — Вот и все…»

Он вернулся к Дому колхозника.

На скамеечке около забора, трещащего от разросшейся сирени, сидели двое,

— Одно мне жалко, — послышался бас отца Николая. — Плохо верил. Надо было верить истово, а я сомневался, колебания допускал. Суда я не боюсь, что мне с него? А вот сижу и думаю: правильно ли жил раб Божий Николай? Это ж тоска, а не жизнь была. Серость, Никанор Гервасьевич, такая серость, что грусть одолевает. Екклезиаст сказал: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его. Суета сует, все — суета».

— Да подождите, Николай, — мягко и утешающе отвечал Ворожейкин. — Я все думаю: а вдруг Дмитрий прав? Вдруг это вторжение?

— Тогда еще более обидно, — вздохнул священник. — Обуздать вожделения и помыслы, уверовать и не дождаться. Что может быть горше?

Они замолчали, и Кононыкин не стал подходить к ним. Медленно он прошел по улице и вышел на дамбу, стелющуюся вдоль пруда. Углубившись в размышления, он шел по дамбе в серую пустоту. На востоке вставали исполинские тени, но Дмитрий боялся вглядываться в них. Каждый мог представить себе в этих тенях нечто знакомое по откровениям Иоанна Богослова.

В ивовых кустах по-над плотиной послышался негромкий говор, и это привело Дмитрия в чувство. На берегу, расставив ноги в резиновых сапогах, сидел Александр Петрович Степанов. Рядом с ним, вытянув хвост и немного похожую на лошадиную голову, плескался в воде хвос-тоглаз, заглядывающий в лицо Степанова всеми тремя глазами.

— Эх ты, дурашка, — говорил Степанов. — Мелочь это все, мелочь. Здесь такие сазаны водятся, что и не вытащишь порой, но их только на закидные взять можно. На вареную картофелину.