Говард Фаст - Мои прославленные братья

• Название: Мои прославленные братья
• Автор: Говард Фаст
• Жанр: История

---

Наемники и их начальник едва ли что-нибудь поняли из того, что сказал адон, ибо он говорил не по-арамейски, а на иврите, однако хозяин гостиницы побледнел, как полотно. Весь дрожа и заикаясь, он спросил:

- Кто ты, старик?

- Это адон Мататьягу, - взвизгнула Мирьям. Отец и мы все сразу же сбросили плащи и схватились за мечи - кроме Ионатана, который во мгновение ока натянул свой лук; командир наемников с криком рванулся было вперед, но крик его захлебнулся в крови, когда стрела, пущенная Ионатаном, вонзилась ему в горло.

Хозяин гостиницы скрылся в доме. Полупьяные наемники, пораженные неожиданным появлением двадцати вооруженных людей во главе с яростным стариком, не успели подняться - мы всех перебили на месте без жалости и сострадания. Зрелище было страшное и жестокое, но не те это были люди, которых можно взять в плен, с которыми можно вести переговоры, которых можно тронуть, уговорить - нет, это были наемники.

Когда все было кончено, осталось лишь двое рабов, которые прижались друг к другу и выли от страха. Мирьям подползла к отцу и обняла его ноги. Он постоял немного без движения, держа в руке окровавленный меч, затем бросил его, поднял девочку, поцеловал ее и спросил:

- Как тебя зовут, дитя мое?

- Мирьям.

- Кто твой отец? Кто твоя мать?

- Я не знаю, - всхлипнула она.

- И сколько тут таких, как ты! - вздохнул старик. - Ты знаешь, где находится земля Офраим? Она кивнула.

- Так умойся и иди туда, - и какого там ни встретишь еврея, попроси его привести тебя туда, где живет Мататьягу, и если он спросит тебя, кто твой отец, скажи ему, что твой отец - Мататьягу.

- Мне страшно... Мне страшно.

- Иди, - сказал он сурово. - Иди и не озирайся назад.

Затем он обернулся к нам:

- Приведите мне хозяина!

Жители Шило стали выходить из домов. Сначала - Дети, за ними потянулись взрослые, и вскоре нас окружили напуганные жители; они молча смотрели на нас и на трупы наемников. Эльазар и Рувим вошли в дом; слышно было, как они прошли по комнатам, а потом они появились, таща за собою хозяина - он был ни жив ни мертв от страха, вопил и стонал. Эльазар и Рувим швырнули его на землю, и он пополз на животе к адону и стал лобызать ремешки его сандалий.

- Перестань! - проревел отец. - Ты кто - еврей, или грек, или ты животное, чтобы ползать на брюхе? А ну, вставай!

Но хозяин так и остался лежать на земле; он стонал и перекатывался с боку на бок своей жирной тушей. Отец пнул его ногой, отошел и обратился к толпе:

- Поглядите на него! Я мог бы его убить, но пусть он живет и помнит, как он ползал на брюхе, и расскажите об этом людям по всей земле, чтобы жизнь стала для него адом и чтобы он не мог взглянуть людям в глаза от стыда. Наших людей пытают и убивают, вся страна стонет, а эта мразь валяется на брюхе, рожей в грязи. Он храбрец, когда за его спиной стоит вооруженный насильник, так же, как и вы все, жалкие, мерзкие людишки! Да падет на вас проклятие Господне!

Женщины начали всхлипывать; там и сям послышались возгласы:

- Нет! Нет!

И люди прикрыли лица плащами.

- Вам стыдно взглянуть мне в глаза! - закричал адон. - Неужели я страшнее, чем наемники?

Какой-то старик протолкался сквозь толпу и подошел к адону.

- Возьми назад свое проклятие, Мататьягу бен Иоханан бен Шимъон! Чем мы заслужили твое проклятие?

- Тем, что вы стали на колени, - холодно ответил адон.

- Разве ты забыл меня, Мататьягу? - спросил старик. - Разве ты забыл Яакова бен Гершона?

- Я помню тебя, - ответил отец.

-Я не стал на колени, Мататьягу. Девятнадцать человек убили они здесь, в Шило, и четверо из этих девятнадцати были только что обрезанные младенцы, все это для того, чтобы мы приняли греческие обычаи и перестали обрезывать своих детей, - и тогда мы примирились с ними. Возьми назад свое проклятие.

- Что удерживает тебя здесь, старик? Или жизнь так прекрасна? Мне уже за шестьдесят, как и тебе. Что удерживает тебя здесь?

- Куда мне идти, Мататьягу? Куда нам идти?

- Идите в землю Офраим, - ответил отец с горечью и непреклонностью в голосе. - Идите в пустынную, дикую землю, где мы живем в шалашах, как жили когда-то наши праотцы, и где мы накопляем силы для борьбы. И не преклоняйте колени ни перед кем, даже перед Господом Богом нашим, ибо он не требует этого.

И, отстранив Яакова, адон прошел к алтарю, опрокинул его и пошел прочь из Шило. Мы молча двинулись за ним, лишь Иегуда прошептал мне на ухо:

- В нем пылает пламя. О, если б он был молод, Шимъон, если бы он был молод!

- Он молод, - отрезал я. - Он молод, и он не нуждается в том, чтобы его называли Маккавеем.

- Что ты имеешь в виду?

- Разве не ясно, что я имею в виду? - пробормотал я.

Он схватил меня за плащ и спросил жалобно:

- И ты тоже, Шимъон... Во имя Бога, что я тебе сделал, почему ты так ненавидишь меня?

- Ничего.

- И ты ненавидишь меня из-за ничего?

- Ничего, - повторил я. - Ничего. Пошли! Старик не будет нас ждать.

Мы вышли на дорогу, пересекли долину и пошли вверх по склону холма. Уже вечерело, когда мы поднялись на вершину утеса, откуда нам открылся широкий обзор на много миль вокруг. Там мы устроили привал, поели хлеба и запили его вином, а затем, завернувшись в плащи, улеглись спать вокруг тлеющего костра. Спустилась ночь, но мне никак не спалось, я все вспоминал и вспоминал события этого дня - короткую кровавую резню возле постоялого двора и суровость адона, и еще вспоминал я о том, что было раньше: вспоминал наше счастливое детство в Модиине, вспоминал Рут и ее любовь ко мне и мою любовь к ней, - теперь эти воспоминания уже поблекли, так коротка и непознана была нами жизнь наша.

И как бывает всегда, когда в короткие часы между ночью и рассветом человеку не спится, жизнь представилась мне проносящейся грезой, которую хочется удержать, мечтой, к которой вечно стремимся, как я стремился к любви и нашел ее в тот миг в Модиине, - в тот краткий, напоенный солнцем миг, когда не было для меня никакого вчера и никакого завтра, а было лишь сейчас.

И столь тяжек был для меня гнет воспоминаний, гнет страха и одиночества, что я поднялся и подошел к угасающему костру, который уже не излучал тепла в тот тоскливый предутренний час. Вдруг кто-то тронул меня за локоть, и я, обернувшись, увидел адона, который смотрел на меня своим ястребиным взглядом. Или ему тоже не спалось?

- Найди своего брата, Шимъон, и пойдем со мной, - сказал отец.

Я разбудил Иегуду, и мы пошли вслед за адоном по склону холма к каменистому обрыву.

- Вот! - сказал отец, указывая вдаль, где за долиной, далеко за Шило, виднелся на горизонте Иерусалим. А там, в долине, среди еще не рассеявшейся тьмы, глубоко под нами, увидали мы кольцо огней, как будто кто-то разбросал остывающие угольки.

- Что скажете? - спросил адон.

- Скажу, что надо было убить эту жирную свинью, хозяина постоялого двора, - сердито ответил Иегуда. - Там лагерь наемников. Быстро же он их привел!

- Но тогда, в Шило, ты ничего не сказал, - пробормотал адон.

- Да, я ничего не сказал.

- Ну, что же теперь, Иегуда, которого Рагеш зовет Маккавеем? - ехидно продолжал адон. - Что ты скажешь теперь ?

Молча, с окаменевшим лицом, Иегуда смотрел вниз, на долину.

- Что же теперь, Иегуда Маккавей? - презрительно спросил отец. - Они уже там, в долине, и едва лишь займется день, они придут в Шило и спалят его дотла. Если бы я убил хозяина, Иегуда Макаквей, я сделал бы это своими руками и своим мечом. Но ты, ты так красиво говоришь о войне, ответь мне: сколько детей завтра погибнет в Шило?

Не отвечая, Иегуда тяжелыми шагами вернулся к нашему костру, и я в ярости повернулся к отцу:

- Неужели ты хочешь сломить всех вокруг себя, старик ?

Отец сжал мне плечо своей железной рукой, как клещами - еще много дней там был синяк, - и сказал своим мягким голосом, столь жутким в своем спокойствии:

- Почитай своего отца, Шимъон, ты же сын моих чресл, и ты еще молод. Ради всего святого, или не услышу я доброго слова от своих сыновей? Того, кто силен, разве возможно сломить?

И он пошел вслед за Иегудой.

Когда я вернулся к костру, все уже проснулись, и мы сразу же тронулись в путь, и вел нас теперь Иегуда. Не было произнесено ни единого слова, но отец уступил свое место Иегуде. Ночь кончалась, на востоке занималась розовая заря, и тропа, по которой мы шли, была хорошо видна. Иегуда вел нас на юг, поднимаясь все выше и выше по склону, пока мы не достигли зазубренной кручи, и пошли по ней быстрым шагом, не переводя дыхания; и наконец мы дошли до крутого уступа, нависшего над лагерем наемников, который лежал как раз под нами на расстоянии шестисот или семисот ступней внизу, где сходились дорога и два горных склона, окаймлявших долину.

Наемники спали. Греки проявили все свое презрение к мирным землепашцам-евреям, не умеющим владеть оружием и неспособным за себя постоять: наказать Шило было послано всего лишь сорок пеших наемников, которые, устроившись на ночлег, даже не позаботились выставить дозорных - только сложили в кучу мечи и пики, побросали доспехи и теперь спали мертвецким сном.