Афанасий Коптелов - Великое кочевье

• Название: Великое кочевье
• Автор: Афанасий Коптелов
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990

Роман «Великое кочевье» повествует о борьбе алтайского народа за установление Советской власти на родной земле, о последнем «великом кочевье» к оседлому образу жизни, к социализму.

---

Миликей Никандрович смотрел на зерна, лежавшие на ладони, и мизинцем другой руки пошевеливал их. Они казались восковыми.

— Краску набрали. Начали твердеть… — Он обратился к агроному: — Дней через пяток можно жать?

— Приступайте раньше, — посоветовала Людмила Владимировна. — По вашим силам посев не маленький, надо торопиться.

— Правильно. В снопах зерно дойдет, — согласился Охлупнев и сказал Сенюшу: — Надо нам весь народ на страду поднять.

— Завтра соберем ячейку, — ответил Курбаев.

Разжевав по нескольку зерен, они продолжали восторгаться урожаем.

Людмила Владимировна, рассмеявшись, спросила Миликея Никандровича:

— А какую погоду ваши бурундуки предсказывают?

— Я же говорю, молчат, — ответил Охлупнев и продолжал с улыбкой: — Перед наливом зерна покашляли. Сами помните, выпали дожди. А теперь вещуны замолчали: к ведру, к ясной погоде.

— Пусть не подводят, — шутливо предупредила Людмила Владимировна.

Вечером она писала письмо Суртаеву:

«Жаль, что нет вас здесь. Полюбовались бы вместе с нами богатейшим урожаем…»

А через день она вместе со всеми вышла в поле. Миликей Никандрович, подъезжая на жатке к краю полосы, сам себе сказал:

— В добрый час! — и включил жатвенный механизм.

Защебетали шестеренки, как бы поторапливая одна другую. Поплыли по кругу грабли, поочередно то пригибая пшеницу, то взмывая вверх. Зажужжали лезвия, подрезая стебли. Тяжелые груды то и дело сходили с деревянного полотнища.

Ребята гурьбой бежали за машиной. Взрослые шли степенно, присматриваясь ко всему.

Людмила Владимировна показывала алтайкам, как делать вязки для снопов.

Макрида Ивановна уже завязала первый сноп. Она приподняла его и с силой поставила на землю.

— Какой красавчик! — Полюбовалась снопом и, сделав новую вязку, пошла к следующей грудке окошенной пшеницы. — Вот так, бабоньки, и пойдем следом за машиной.

3

Густая пыль плавала над током. Огненная борода Миликея превратилась в бурую, щеки стали седыми, даже губы почернели, ресницы напоминали пушинки одуванчика, и только зубы по-прежнему блестели. Возле него Борлай, только что возвратившийся с курсов, острым ножом разрезал соломенные пояски пшеничных снопов. Миликей левой рукой подвигал к себе сноп, правой умело растрясал, слегка подталкивая в ненасытное жерло молотилки. Машина ни разу не захлебнулась. Приятный запах сухого хлеба плыл по долине. Миликей был весел. Часто он через плечо бросал короткий взгляд на четыре пары лошадей, запряженных в молотилку, и на Тюхтеня, который стоял в новом коробе посредине круга.

— Веселей гоняй, веселей! — крикнул ему по-алтайски и незаметно для себя перешел на русский язык: — Гнедуху подстегни, фальшивит, шельма.

Барабан загудел еще сильнее.

— Как бы нам подшипники не расплавить. Вставай на мое место, — сказал Миликей, пропуская Борлая к барабану, — вот этак, паря, орудуй руками-то.

Исполнилось давнишнее желание Токушева: он стоял у машины! Часто отрывал взгляд от снопа и смотрел поверх молотилки, туда, где восемь женщин, вытрясая зерно, отбрасывали солому деревянными граблями. Ему казалось, что все заметили смену людей у барабана. Взгляд его остановился на крепкой фигуре Макриды Ивановны, которая считала молотьбу самой веселой работой и пришла на ток, оставив в яслях одну Яманай. Против Макриды, тоже возле самого барабана, стояла ее сестра. Они легко подхватывали солому граблями и подбрасывали до уровня плеч.

— Вы так же кидайте! — подбадривала алтаек Макрида Ивановна. — Выше! Дружнее!

Борлай смотрел на нее и не мог налюбоваться сильными и ловкими движениями, густым румянцем полных щек и задорным сиянием ясных глаз.

Она заметила его неотступный жаркий взгляд и по-озорному крикнула:

— Не засматривайся — сон потеряешь!

Смутившись, Борлай сунул в машину сразу полснопа. Барабан захлебнулся, ремень, щелкнув, слетел с колеса, и кони, вращая полегчавший круг, побежали рысью.

— Эх ты, молотильщик! — смеялся Охлупнев.

Женщины широкими головками деревянных граблей толкали пшеницу на край тока. Двое мужчин лопатами кидали ее высоко в воздух. Через две-три секунды к ногам веяльщиков падал золотой дождь, а ветер распластывал над полем легкое крыло оранжевой половы.

Миликей Никандрович зачерпнул зерно ладонью и покачал перед собой:

— Пшеницы-то, пшеницы-то сколько мы сгребем! Я, однако, за всю свою жизнь не перевидал столько! — Он настойчиво советовал Борлаю: — Надо непременно достать веялку. Лопатами колхозу орудовать не резон.

— Старик, обедать пора, — напомнила Маланья Ивановна.

— Обедать? Рано. Надо домолотить. Хорошо поработаешь — всласть поешь.

Он подхватил жену и бросил на солому, затем бросил Макриду Ивановну и нескольких алтаек. Бабы визжали. Смеясь, пытались свалить Миликея. Алтайки махали руками и шутливо плевались:

— Кермес такой!

Все кидали на него охапки соломы и громко хохотали.

Но вот Тюхтень взмахнул бичом, и барабан снова запел. Охлупнев побежал к машине, но там его место уже занял Айдаш.

— Ровнее подавай снопы в барабан. Растрясай. Вот так вот, — показал Миликей Никандрович, а сам взял масленку и приник к подшипнику. Прежде чем смазать, аккуратно стер пыль. Потом перешел на другую сторону барабана. Смазав всю машину, он прыгнул в короб, взял у старика длинное кнутовище и, размахивая бичом над головой, протяжно закричал, подбадривая лошадей:

— Оле-ле-о-о-о! Оле-о-оле!

Мягкий и певучий голос его плыл далеко по долине.

4

Осень шла по горам, опаляя лиственницы. Вечером сопки казались охваченными пламенем: словно языки огня подымались высоко по склонам и гасли у вечных снегов. Ельники в низинах и кедрачи наверху стояли зелеными островками.

На току ссыпали пшеницу в кожаные мешки.

— Чтобы кто-нибудь себе не отсыпал, вместе все поедем, — шепнул Сенюш Охлупневу.

— Весы большие до зарезу нужны, — отозвался Миликей Никандрович. — Артели без весов никак нельзя. Человек-то хотя и в колхозе живет, а рука у него пока еще к себе гнется. Не у всех, понятно. Но ручаться боязно.

Макрида Ивановна поддерживала кожаный мешок руками и зубами, часто всряхивала его, чтобы больше вошло зерна.

Борлай черпал пшеницу широкой лопатой и осторожно ссыпал. Крупные зерна, слегка ударяясь о щеку, щекотали ее. Сердце радовалось хорошему урожаю: ведь это был первый урожай, выращенный людьми, которые до колхоза никогда не сеяли пшеницы и не знали вкуса хлеба. Весной они заботливо проборонили только что поднятую целину, крепкие, как войлок, пласты разрубили тяпками. И вот теперь их труд вознагражден! Они — с хлебом. Государству сдадут — они говорят об этом как о своем первом подарке, семена для будущего года приготовят и сами весь год будут есть белые лепешки и калачи. Женщины научатся ставить квашни и выпекать хлеб в печах. У Борлая и его товарищей, видать, хватит силы всю жизнь наново поставить.

Вдруг мешок лопнул по шву, и золотой ручей хлынул на край тока. Макрида Ивановна и Борлай вместе прижали руки к отверстию, останавливая поток зерна.

Руки женщины были горячими, в пальцах чувствовалась озабоченная дрожь: видно, что она дорожит каждым зернышком.

— У меня есть иголка, — сказала Макрида Ивановна. — Сейчас зашью. Держи один.

Борлай перевернул мешок, устье поддерживал ногой, а руками — края разрыва. Игла едва прокалывала старую сухую кожу, ушко кололо палец, но Макрида Ивановна не замечала этого, — ей было приятно, что она помогает Борлаю, и хотелось все делать быстро и хорошо.

— Вроде крепко зашила, — сказала она и, наклонившись, зубами перегрызла нитку. Потом подобрала с земли все до зернышка. Когда распрямилась, глаза ее встретились с глазами Борлая.

— Спасибо! — сказал он, схватил ее руку и потряс.

— Не за что, — улыбнулась Макрида Ивановна.

Они снова занялись пшеницей. Работали молча, старались все делать аккуратно, чтобы ни одно зерно не упало мимо мешка.

Лунной ночью караван лошадей, завьюченных кожаными мешками, направился к селению. Первый караван с колхозным хлебом! И не с ячменем, а с отличной пшеницей, впервые выращенной алтайцами!

5

Город лежал глубоко в долине. Вершины гор давно покрылись пушистым снегом, а внизу еще не упали последние листья в березовых рощах.

Каждое утро Анытпас подбегал к окну, надеясь увидеть искристый снег. Весной ему сократили срок и к Октябрьскому празднику, несомненно, отпустят на свободу, Он спал здоровым сном и вставал всегда раньше всех, до восхода солнца.

«Еще одной ночью меньше, — отмечал он каждое утро. — Когда падут снега, будет праздник, и меня отпустят».

Позади — мучительное раздумье, бессонные ночи. А теперь даже солнце вставало как-то по-иному: смело, бодро, изгоняя туман из долин. Земля была усыпана яркими красками, которых в прошлом Анытпас не замечал. На многое он взглянул по-другому. Он узнал, почему одни жили богато, а у других не было ничего. Санашев посоветовал ему заранее подготовиться к тому дню, в который объявят о досрочном освобождении. Парню хотелось ответить комиссии так, чтобы слово его помнили многие годы.