Афанасий Коптелов - Великое кочевье

• Название: Великое кочевье
• Автор: Афанасий Коптелов
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990

Роман «Великое кочевье» повествует о борьбе алтайского народа за установление Советской власти на родной земле, о последнем «великом кочевье» к оседлому образу жизни, к социализму.

---

— Останься дома… Мы одни все сделаем.

Сенюш созывал народ:

— Эй, артельщики! Сюда!

Все побежали седлать лошадей. Сарый, проводив их, вернулся на свое место у двери и снова завыл. Борлай посмотрел на него, и, как будто поняв горе хозяина, пес замолчал.

Борлай, подойдя к жене, опустился на одно колено.

— Карамчи!.. Карамчи!..

Уронив голову на грудь, он заплакал.

Проснулся ребенок: высвободив голые ручонки, размахивал ими и кричал.

Отец встал и, сняв люльку, прижал лицо Анчи к своей щеке.

— Одни мы остались… Что мы будем делать? Как будем жить? Ребенок горячими руками старался ухватить щеку отца.

— Есть ты хочешь, малый?.. Вижу, сынок… Вижу. — Подумав о Муйне, он сказал: — Что же, пойдем к тетке.

Бережно поддерживая люльку, он пошел в аил брата. Сарый проводил их и вернулся на свое место у порога.

5

В темноте ловили и седлали коней. Байрым давал распоряжения — кому скакать в Агаш, кому оставаться на охране поселка.

Выстрелы передвинулись к усадьбе Сапога.

— В погоню за ними! В погоню! — крикнул Байрым. — Они отводят след. Но им не удастся попутать нас. Знаем.

К нему подскакал Утишка, осадил разгоряченного коня.

— Что тут за стрельба?

— Бандиты напали, — ответил Сенюш.

— К Сапогу надо скакать. Скорее, вы! — торопил Утишка. — Потрясти да порасспросить — не покажутся ли концы…

Вдруг он понукнул коня и, отъехав в сторону, крикнул:

— Стой! — И послал пулю в темноту.

— Ты в кого? — догнал Утишку Миликей Никандрович.

— Мелькнул кто-то. Вроде побежал к реке.

Утишка начал перезаряжать винтовку.

«Теперь, если начнут подозревать, могут нюхать ствол сколько угодно: пахнет порохом, но выстрел сделан при всех», — думал он, довольный своей догадливостью.

Он ругал Сапога и торопил артельщиков.

Спустя минуту они мчались к усадьбе Сапога. Время от времени по команде Охлупнева останавливали коней и прислушивались. Цокота копыт о мерзлую землю нигде не было слышно. Всюду — тишина. Только в усадьбе Тыдыкова лаяли растревоженные собаки.

6

Отнеся сына к Муйне и возвращаясь домой, Борлай услышал лай Сарыя и прибавил шагу.

От распахнутой двери его аила метнулся человек.

— Стой! — потребовал Борлай. — Руки вверх!

Человек остановился в полосе света и поднял руки.

— Не кричи, Борлаюшко, на меня!

Токушев по голосу узнал Сапога.

— Это я, Тыдыков, прибежал к вам за помощью… Пострадал сейчас от бандитов.

Подойдя к Сапогу, Борлай быстро ощупал его. Ничего нет. Шуба даже не подпоясана.

— Что ты, что ты! Видишь, ножа и то не успел захватить. Сонный вскочил с постели.

Борлай схватил его за воротник и, тряхнув, прикрикнул:

— Говори правду! Мы все узнаем… Зачем явился?

— От смерти спасаюсь. Бандиты напали на мой дом. Стрельбу открыли. Ограду разломали. Самого лучшего иноходца увели. Я чуть живой остался. Пешком сюда прибежал. Сельсовету надо заявить.

— Иди. Будешь под арестом. Милиция приедет — разберется.

— Что ты, что ты, умный человек! Я пострадал — и меня же под арест… Ты разберись сам…

— Шагай, шагай! — Борлай толкнул Сапога и повел его в сельсовет.

Не унимаясь, Тыдыков слащаво спросил:

— У тебя, Борлаюшко, наверно, большое несчастье посетило семейный очаг? Собака воет.

— Замолчи! — сурово прикрикнул Токушев. — Тебе нет дела до моей собаки.

В сельсовете он сдал Сапога караульным и вернулся в свой аил… Он отодвинул тело Карамчи от костра, уложил поудобнее, сорвал занавеску, что висела возле кровати, и прикрыл ею покойную.

Покашливая, опираясь на палку и с трудом передвигая ноги, к аилу приближался старый Токуш. Сарый, встретив его, лизнул в подбородок.

Старик прошел за очаг, приподнял покрывало, посмотрел на лицо Карамчи и заплакал.

— Смерть ошиблась, — прошептал он, садясь к костру. — Очередь умирать была моя.

— Эту смерть на меня направляли, — чуть слышно промолвил Борлай.

— Она вернется. Видишь, у покойницы глаза открытые. Тебе надо откочевать отсюда.

Сын промолчал. Ему хотелось, чтобы отец ушел. Хотелось всю ночь одному сидеть возле Карамчи и мысленно разговаривать с ней.

— Уходи скорее, — настаивал отец. — И Чечек уноси. А я останусь. Я не боюсь, что смерть придет за мной.

Но Борлай решительно потребовал оставить его одного.

Сгорбившись, старик вышел из аила.

Борлай добавил дров в костер, приподнял занавеску. Долго смотрел на жену, прощаясь с ней. По лицу его текли слезы. Потом он склонился над ямой, где спала Чечек. Осторожно взял дочку на руки и повернулся к выходу.

Просыпаясь, девочка позвала мать. Отец попытался успокоить ее:

— Не надо кричать, Чечек.

— Мама где?.. Мама!

Они уже были за порогом аила.

— Мама захворала.

— Неси меня к маме.

Прижимая к себе дочку, Борлай шагал к избушке Миликея Никандровича. По пятам, низко опустив голову, шел Сарый.

7

Вернувшись из погони, Охлупнев рассказал Борлаю, что они никого не нашли, что у Сапога в самом деле был разбросан заплот и, говорят, исчез конь.

— Сомненье берет, а похоже на правду, — говорил Миликей Никандрович. — Может, и верно, его богатством хотели поживиться.

В сельсовете Сапог приставал к милиционеру:

— Я боюсь домой ехать… Оградите мою жизнь от покушений.

— Перестань! — прикрикнул милиционер. — Приедем, все на месте осмотрим.

Борлай, сидя у Миликея Никандровича, молчал. Он не расставался с дочерью.

Девочка плакала. Отец обнял ее и, похлопывая рукой по спине, сказал:

— Не плачь, маленькая. Мама скоро придет.

Чечек посмотрела на него широко открытыми мокрыми глазами:

— Она не придет.

Отец еще крепче прижал ребенка к груди. Он мысленно был еще в своем аиле.

«Карамчи! Какой доброй, заботливой женой была она! По одному взгляду понимала мужа, в горькие минуты спешила утешить».

Борлай обвинял себя в том, что мало жалел ее, иногда зря покрикивал, даже обижал незаслуженно…

— Выпей чайку, Борлаюшка, — предложил Миликей Никандрович, — может, тоску от сердца отобьет. Дружно вы, знать, жили… После похорон возьми земли с ее могилы и потри против сердца, чтобы тоска не задавила.

Вдовец посадил дочь на лавку, а сам пошел к двери. Охлупнев встал на порог:

— Не выпущу… Посиди спокойно. Помолчи.

Видя, что спорить бесполезно, Борлай махнул рукой и остался в комнате.

В дверях показалось скуластое лицо Утишки. Миликей замахал на него руками и сам выскочил на улицу:

— Не заходи сейчас.

— Я хотел сказать… Беда какая пала на него…

— Завтра скажешь. Он помолчать хочет.

Вернувшись в избу, Миликей усадил Борлая за стол, налил крепкого чая. Держа стакан в руке, он не чувствовал — горячее стекло или холодное; мысли о жене не покидали его. Где-то во мраке аила летал дух Карамчи, полный неприязни ко всем живым. Он мог причинить беду новому становью. Надо откочевывать с худого места, облюбованного смертью…

Поймав себя на этих мыслях, Борлай покраснел:

«Я же знаю, что никаких духов нет. Умер человек — и только: закопают — и ничего не останется, кроме воспоминаний… И откочевывать не надо. Нельзя… Стыдно партийному человеку так думать».

Когда взошло солнце, Борлай сказал дочери:

— Пойдем, Чечек. Ты будешь жить у другой мамы.

В аиле брата молча присел «ниже огня», около порога, где останавливаются виноватые, прося прощения.

На женской половине сидела Муйна; чегедек ее был расстегнут, шуба распахнута, пестрые россыпи бус свалились на бока. Ее родной сын-годовик теребил левую грудь и пинал Анчи, который припал к правой. Иногда приемыш так стискивал зубы, что кормилица громко вскрикивала и невольно заносила руку:

— Совсем одурел… Покусайся еще… Нахлещу по лбу, так узнаешь.

Ребенок откидывал голову и пронзительно верещал, будто жаловался: и грудь не та, и молоко не то.

— Когда будешь аил переставлять? — спросила Муйна.

— Никогда.

Женщина испуганно взглянула на него.

— Никогда, — повторил Борлай. — Я не верю сказкам.

— Смерть начнет искать на том месте, кого ей взять еще. Пожалей детей.

— Жалеть их будем вместе. Родную мать им замени.

Покормив малышей, Муйна уложила их в люльки и взяла Чечек за руку:

— Видно, и ты ко мне в дочери пришла. Живи, пока отец не женится.

Горько стало Борлаю от этих слов. Он выбежал из аила брата, забыв проститься.

8

Токушев сам выбрал березки, беленькие, веселые, богатые сучьями. Комли их приторочили к седлу, как волокуши, на которых летом возили сено; на них положили тело Карамчи, одетое в шубу, и повезли в горы.