Александр Плонский - Прощание с веком

• Название: Прощание с веком
• Автор: Александр Плонский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Я живу одновременно в двух веках — двадцатом и двадцать первом. Точнее — тело мое пребывает в двадцать первом, а душа по-прежнему в двадцатом. И неудивительно: все самое интересное и значительное, что было в моей, насыщенной событиями, жизни связано именно с ушедшим столетием. И эта книга — своеобразное прощание с ним. Но ее нельзя считать мемуарами. Мемуары пишутся, что называется, задним числом. Что-то «реставрируется» по памяти, что-то присочиняется. Здесь же, как говорят нумизматы, не «новодел», а оригинал. Поначалу я просто хотел скомпоновать в одно целое главы, не вошедшие по произволу редактора в книгу «Прикосновение к вечности» (Омское книжное издательство, 1985). И вначале не придумал ничего лучшего, чем дать своим запискам банальное название «О времени и о себе»…

---

Расскажу о забавных и по-своему поучительных историях, связанных с моей профессией радиоинженера.

В тридцатые годы в радиовещании началась «спринтерская гонка» — один за другим строились все более мощные радиовещательные передатчики. Между прочим, курок «стартового пистолета» нажал наш выдающийся специалист в области радиотехники профессор Михаил Александрович Бонч-Бруевич (1888–1940), член-корреспондент Академии Наук СССР. Это он спроектировал и в 1922 году построил самую мощную в мире (12 киловатт!) радиовещательную станцию имени Коминтерна.

Еще в 1918 году у нас была создана Нижегородская радиолаборатория. Михаил Александрович ее возглавил. Работать приходилось в условиях блокады: лаборатория была напрочь отрезана от научного мира. Но по окончании блокады ВЫЯСНИЛОСЬ, что она не отстала от зарубежных фирм, а в некоторых отношениях их опередила. Так, Бонч-Бруевич изобрел генераторную лампу с медным анодом, охлаждаемым проточной водой, что позволило резко повысить мощность радиопередатчиков и открыло перед радиовещанием новые возможности.

Это пока еще несколько затянувшееся вступление к обещанному рассказу, а вот и он сам.

В разгар «гонки» на западе построили и сдали в эксплуатацию мощный передатчик. Согласно расчету он должен был обеспечивать хорошую слышимость радиовещательных программ на всей территории Европы.

Поначалу расчет полностью оправдался. Акционеры радиовещательной корпорации были довольны: от клиентов, претендующих на «время в эфире», не было отбоя. Затем появились тревожные симптомы: слышимость чуть ухудшилась. «Болезнь» быстро прогрессировала. Соответственно уменьшались прибыли.

Инженеры самым тщательным образом обследовали передатчик — все его цепи вместе и каждую в отдельности, но неисправности не обнаружили. Стрелки контрольных приборов стояли именно так, как им полагалось. Токи текли беспрепятственно, достигая конечного пункта в целости и сохранности. Коротких замыканий и утечек не было в помине. Антенна передатчика посылала в эфир полчища радиоволн. Но с ними что-то происходило… Совсем как в «Сказке о золотом петушке»:

«Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей,
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья».

И владельцы передатчика, всполошившись, обратились за помощью… в полицию. Вскоре на радиостанцию прибыли детективы. Они без видимой цели слонялись по аппаратному залу и антенному полю, задавали нелепые вопросы и к вечеру сделались объектом насмешек. Но чуть ли не на следующий день слышимость полностью восстановилась. Детективы были круглыми невеждами в радиотехнике, однако обладали профессиональной интуицией. Возможно, их вдохновлял сам комиссар Мегрэ. Так что же нашли детективы?

Оказывается, в окрестностях станции обитали сплошь радиолюбители, причем особого рода: они сооружали рамочные антенны, направляли их с близкого расстояния на передатчик и улавливали, словно неводом рыбу, энергию его излучения. Именно энергию, — чем больше, тем лучше, — потому что к «рамкам» были подключены не радиоприемники, а электрические лампочки и плитки.

Иными словами, радиовещательная корпорация (бедные капиталисты!) абсолютно бескорыстно освещала и обогревала дома в окружающих со всех сторон станцию поселках.

Так интуиция сыщика посрамила привыкших к математическому расчету инженеров.

Интуиция… Мы часто произносим это слово, не вдумываясь в его смысл. Но что оно все-таки означает?

Интуиция (от латинского «пристально смотреть») — «способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства» (энциклопедия).

Вот так: «пришел, увидел, победил». А каким образом «победил», в чем «механизм» интуиции? Этого пока никто не знает. Более того, интуиция, присущая в той или иной мере любому человеку, подобно уникальным природным качествам немногих (способности сверхбыстрого счета, «фотографической памяти»), находится в противоречии с ортодоксальным механизмом мышления и нервной деятельности вообще, каким его представляют сегодня ученые, то есть основанным на передаче биоэлектрических потенциалов «по эстафете» от нейрона к нейрону. А здесь прыжок со старта прямо на финиш, вроде бы минуя промежуточные звенья «обязательной» цепи воздействий.

На этом основании философы-идеалисты объявили интуицию божественным откровением; скрытым, бессознательным первопринципом творчества; мистической способностью знания истины, несовместимой с логикой.

Однако заметьте: все, что еще не подается объяснению, выглядит таинственным, сверхъестественным. Какой ужас наводило на людей затмение Солнца! Его считали дурным предзнаменованием. Вспомните «Слово о полку Игореве»:

«Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что оно тьмою воинов его прикрыло».

Не внял князь Игорь предзнаменованию, вступил в золотое стремя, поехал по чистому полю, хотя «солнце ему тьмою путь эаступаше»… И вот уже плачет Ярославна в Путивле…

А ныне «механизм» солнечного затмения общеизвестен. То же будет и с интуицией, экстрасенсорным восприятием я другими явлениями, не укладывающимися в современные, правильные в пределах сегодняшнего уровня науки, но явно недостаточные схемы.

Пока же примем к сведению сказанное в энциклопедии: «Интуиции бывает достаточно для усмотрения истины, но ее недостаточно, чтобы убедить в этой истине других и самого себя. Для этого необходимо доказательство».

В детективной истории с хищением радиоволн таким доказательством явилось восстановление слышимости.

Перехожу ко второй истории; в ней мне отведена роль хотя и второстепенного, но действующего лица. Дело было в середине пятидесятых. Я работал в научно-исследовательском радиотехническом институте. Главным инженером у нас был Фрол Петрович Липсман (между собой мы называли его просто Фрол) — массивный мужчина (что-нибудь метр восемьдесят пять роста и килограммов сто двадцать веса). Авторитетный, шумный, прекраснейший инженер, властный и жесткий, но не злой человек, — таким я его помню.

Фрол Петрович был уже лауреатом Государственной премии, которую получил за разработку радиорелейной аппаратуры. Читатель, вероятно, знает: радиорелейная линия это цепочка приемо-передающих станций, расположенных на расстоянии прямой видимости, то есть практически в нескольких десятках километров друг от друга. Сообщение передается от одной станции к другой (принцип эстафеты!).

Однажды Фрол Петрович решил, что его непосредственные подчиненные — руководители отделов и лабораторий — слишком уж закисли в своих четырех стенах, и повез нас на полигон, чтобы мы увидели разработанную им аппаратуру в действии. Приезжаем. Смотрим: большущее поле, по нему разбросаны автофургоны с радиорелейными станциями. На крышах шевелятся неуклюжие антенны.

Подходим к одному из фургонов. Ефрейтор — оператор станции вытянулся в струнку: главный, хотя и был человек сугубо штатский, производил впечатление генерала, если не маршала.

Следом за ефрейтором Фрол и я, его избранник, втискиваемся в кузов. Две трети свободного пространства занял главный, треть — я. Для ефрейтора места не осталось — спроецировался на стенку фургона, превратившись в смутно угадываемую тень.

— Сейчас я вступлю в связь, — торжественно провозглашает главный и начинает крутить ручки.

— Резеда, я Фиалка! Как поняли? Прием!

В громкоговорителе — молчание.

— Резеда, я Фиалка…

Проходит минута, вторая. Почему-то никто не спешит вступить в связь с нашим Фролом, несмотря на его страстные призывы. В ответ слышно только гудение умформеров.

— Черт знает что, — наконец, не выдерживает Фрол. — Это надо же суметь довести аппаратуру, такую надежную, такую простую и удобную в эксплуатации до состояния…

Договорить ему не удается. Тень ефрейтора, внезапно материализовавшись, вежливо отодвинула в сторону тучного Фрола Петровича и… буквально через несколько секунд из громкоговорителя раздалось:

— Фиалка, мать твою… Почему не отвечаешь?

Впервые я видел Фрола таким сконфуженным. Ну как же, за эту самую станцию, детище его интеллекта, он получил (уверяю, заслуженно) золотую медаль лаурета. И вдруг так опростоволосился…

Между тем, все закономерно. Знание — многоэтажное, и на каждом этаже нужна своя сноровка: академик, создавший, к примеру, фундаментальные труды по телевидению, высоко ценимые специалистами высокого ранга, вряд ли исправит поломку в своем собственном домашнем телевизоре. Да и возиться не станет, предпочтет пригласить мастера. Тот в два счета устранит повреждение, хотя понятия не имеет о классических трудах своего почтенного клиента…