Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

• Название: Жизнь адмирала Нахимова
• Автор: Александр Зонин
• Жанр: Историческая проза

 Роман ленинградского писателя Александра Ильича Зонина (1901-1962) закончен в 1948 г. Эта книга является одной из первых советских книг по истории русского флота. Нахимов показан писателем народным героем, человеком исключительной чистоты, мужества и отваги.

---

После полудня Нахимов встречает Тотлебена в штабе Моллера. Инженер вернулся с 6-го бастиона. Он рассказывает о героизме минцев, брестцев и виленцев, о полной гибели французской бригады Лурмеля в Карантинной балке. Павел Степанович теребит темляк своей сабли и кивает в сторону своих адъютантов.

– Вот-с, Ухтомский и Острено привезли мне другие вести. Под Сапун-горою были. Спешу теперь поставить "Владимир" и "Херсонес" в Инкерманскую бухту. Иначе всю артиллерию оставят наши войска. Данненберг приказал отступать.

– Но Соймонов имел же успех?..

– Соймонова в живых нет, а Горчаков великодушно отпустил французов выручать англичан. Солдаты и офицеры дрались без генералов…

– Вы видели сражение, господа? – поворачивается Тотлебен к адъютантам.

Оба офицера, заляпанные до груди мокрой глиной, устало смотрят на адмирала, и Ухтомский глухо отвечает:

– Я не видел сражения. Я видел ряд стычек. Наши батальоны искали противника, находили и били, пока не истощались. Я видел в одно время и англичан, бросавших даже амуницию, и наши части, вконец расстроенные.

Длинно и зло по-матросски выругавшись, Нахимов кричит:

– Вы слушайте, слушайте! Этот мерзавец даже о помощи раненым не позаботился. На Малахов курган приползают герои, на Второй бастион сами приползают, несчастные!

Тихий пасмурный октябрь сменяется холодным ноябрем. Норд-осты разводят волну. Грозные валы наступают на огромный каменный бык мыса Фиолент, бурлят над его рифом, подымаются к белым зубцам. Валы проникают на севастопольские рейды, атакуют узкий проход Балаклавской бухты, заливают низкий берег Стрелецкой и Камышовой бухт до Херсонесского мыса. Вода возвышается над предательскими, опасными камнями Лукулла.

Ветер мчит над морем с яростной силой. Мутные черно-зеленые громады внезапно появляются из мглы и падают на корабли непрошеных пришельцев, срывают их с якорей и несут на скалы. Корабли пытаются лавировать под штормовыми парусами, упорно работают машины против волны и ветра. Но не могут одолеть жестокую атаку стихий…

Прервав сообщения с Константинополем и Варною, буря набрасывается на палатки и бараки англичан, французов и турок. Непрерывные дожди заливают окопы союзной армии. Вода подтачивает земляные работы; вода уносит в быстрых ручьях дерево и песок, затопляет погреба.

Солнце изредка проступает негреющим оловянным диском и снова закрывается пепельными дождевыми тучами. Страшно и тоскливо интервентам. Тщетно прячась от порывов ледяного норд-оста, они ругают начальство, что думало совершить летнюю прогулку в Крым и не позаботилось вовремя о зимнем обмундировании.

Правда, грузы с зимним снаряжением уже направлялись в Балаклаву и Камышовую бухту, но они достались грозной стихии вместе с кораблями. Конные отряды меншиковской армии по всему западному и южному побережью обнаруживают выброшенные морем остатки имущества неприятеля, берут в плен команды транспортов.

Привыкшие к теплу солдаты в этих условиях быстро перестают быть бойцами. Они смотрят на далекие крыши Севастополя, на добротные каменные постройки, устоявшие после многих обстрелов. Там всюду вьются дымки, там тепло! Разве холод можно прогнать кострами из виноградных лоз и безжалостно срубленных акаций? Солдаты жгут туры и фашины, не обращая внимания на приказы начальства. А ночами десятки дезертиров переползают овраги и сдаются русским постам. В Севастополе устают считать перебежчиков из английских полков, французских зуавов, спаги и егерей.

Непогоды худо отзываются и на севастопольцах. Сюда, конечно, не нужно везти обмундирование из-за моря. Но казнокрады умудряются полушубки и сапоги удалить от защитников России океаном преступлений. Бойцам на бастионах приходится носить овчины и обувь посменно. Плохо с кормами для лошадей. Плохо с порохом. Так плохо, что Павел Степанович твердит одно: "Плеть нам нужна. Плеть-с, чтобы навести порядок".

В первый раз он это кричит адъютанту царя, приехавшему передать ему поклон и поцелуй.

– Благодарю покорно-с, я от поклонов болен, не надобно нам поклонов-с, попросите нам плеть-с. Пожалуйте нам плеть, милостивый государь, у нас порядка нет.

Матросы, солдаты и офицеры не знают, сколько у розного, доброго, беззаветно храброго адмирала мелких и досадных забот. Он – первый советник по всем делам на бастионах и в тылу. С Пироговым и Гюббенетом он обсуждает, как проверить аптеки и снабдить их медикаментами, как и где устроить тысячи больных и раненых, чтобы уменьшить смертность. С интендантами он договаривается о доставке водки и овса, мяса и хлеба.

"Хлеба к чаю", – записывает он в памятной книжке.

Он думает о цистернах для воды и пожарном инструменте, об устройстве печей и кирпиче для них, о лесе и пилах, о наградах и о семьях убитых, и многом, многом другом.

Но эта широкая, беспокойная душа обороны, совесть защитников не разменивается в мелочах. Адмирал рассчитывает, как вернее нанести новый удар врагу. С окончанием штормов, когда устанавливаются холодные ночи, он поощряет вылазки, чтобы утомлять противника и задерживать его осадные работы.

Он думает также о возобновлении войны с моря. Конечно, линейные корабли и фрегаты в дело не пустишь. Тем более что с каждым днем они все больше оголяются, сдавая людей и орудия на бастионы. За счет кораблей эскадры пополняются оружием и артиллеристами укрепления, за счет их вырастает вторая городская линия обороны с новыми редутами по названиям кораблей, создающих укрепления, – Чесменский, Святославов…

Но пароходы?! Они могут с честью нести андреевский флаг за бой. Павел Степанович никому не высказывает одной тайно лелеемой мысли. Россия оправится от поражения, вновь заведет флот. Этому флоту понадобятся вожди. Кто же образует и воспитает будущих флагманов лучше, чем война? Поэтому он непреклонен перед просьбами Григория Ивановича Бутакова отпустить его на бастион. Этот капитан станет флотоводцем, поведет в бои новые, паровые эскадры.

В конце ноября Нахимов приглашает Бутакова к себе на квартиру. Здесь уже нет былого уюта, нет той строгой морской чистоты и расположения скупой мебели по принципу дельного употребления, как заведено в каютах кораблей и что всегда отличало холостяцкий приют Павла Степановича. Застекленный коридор разбит близким взрывом. Клумбы с георгинами, тюльпанами и настурциями истоптаны лошадьми, исковерканы камнями. В саду листы железа, сорванные с крыши в шторм. Высаженные хозяином акации и магнолии сломаны. Комнаты заполнены койками адъютантов, флаг-офицеров, вестовых казаков, раненых моряков. И только в кабинете сохранились старые, любимые флотской молодежью железные кресла и библиотечные шкафы.

Бутаков идет в темноте, но не осматривается. Дом 14 на Екатерининской хорошо знаком Григорию Ивановичу с поры, когда Нахимов поощрил его заниматься основаниями тактики паровых судов). И вот он опять сидит против Павла Степановича в тех же креслах и молча ждет. Что скажет на сей раз адмирал? Может быть, по убыли флотских офицеров все же отпустит на дистанцию к Истомину или Новосильскому? Надоело быть перевозчиком с Северной и на Северную. После Инкерманского сражения пушки "Владимира" в чехлах. Спасаясь от скуки, Бутаков последние дни занимался блиндированием ответственных участков верхней палубы. Деревом и тюками из матрацев ограждал люки в машину, делал щиты для орудийной прислуги. Да, если бы это сделать по-настоящему, из листового железа!.. Смутно бродит мысль о новых пароходах-бастионах, но пока он не решается ее высказать даже Нахимову.

– Ты что ж, Григорий Иванович, молчать пришел?

– Что прикажете, Павел Степанович?

– А я ничего не хочу приказывать. Петра, твоего братца, видал сегодня на бастионе, в вылазки просится. Матушка небось беспокоится?

– Матушка наша гордится Петей и Александром. Вы знаете, Александр был в Свеаборгском селе, там союзникам порядком досталось, ушли несолоно хлебавши.

– Да, на Балтике весь год окончился потерею Бомарзунда. Много шума из ничего. Я вот тоже весточку получил от старого сослуживца Василия Завойко. Соединенную эскадру с позором нашиотбили в Петропавловске-на-Камчатке.

Павел Степанович бросает в печь поленья и протягивает ноги к огню.

– Погоди, Григорий Иванович, ты что-то хитро выражаешься… Матушка ваша, выходит, только братьями довольна? Тебя не одобряет, что ли?

– Ни хвалить, ни ругать будто не за что. Пишу ей о чужих делах.

– А, все о том же!.. Ну хорошо, давай поменяю вас с Керном. Ты в мои флаг-офицеры, а он – на "Владимир". Только уж не пеняй, если пароходы будут в деле без тебя.

Бутаков даже вскакивает:

– На прорыв пошлете? Куда?

Григория Ивановича не только Павел Степанович, но и все знающие его офицеры привыкли видеть сдержанным. Помнят также высокую оценку, которую дал его умению вести артиллерийский бой незабвенный адмирал Корнилов.