Анри Труайя - Моя столь длинная дорога

• Название: Моя столь длинная дорога
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12013-0

Анри Труайя – знаменитый французский писатель русского происхождения, член Французской академии, лауреат многочисленных литературных премий, автор более сотни книг, выдающийся исследователь исторического и культурного наследия России и Франции.

Одним из самых значительных произведений, созданных Анри Труайя, литературные критики считают его мемуары. Это увлекательнейшее литературное повествование, искреннее, эмоциональное, то исполненное драматизма, то окрашенное иронией. Это еще и интереснейший документ эпохи, в котором талантливый писатель, историк, мыслитель описывает грандиозную картину событий двадцатого века со всеми его катаклизмами – от Первой мировой войны и революции до Второй мировой войны и начала перемен в России.

В советское время оригиналы первых изданий мемуаров Труайя находились в спецхране, куда имел доступ узкий круг специалистов. Теперь у вас появилась возможность прочитать полную версию этой книги, впервые изданную на русском языке.

---

Вы понимаете, вот такие незначительные на посторонний взгляд мелочи наполняют жизнь радостью, а их совокупность помогает нам противостоять ударам судьбы. Я думаю о Гит, сажающей тюльпаны, срезающей розы, болтающей с Минуш или шепчущейся с внуком Эдуардом, лепящей из глины какую-нибудь фигурку или спорящей со мной о характере какого-нибудь моего персонажа. Дойдя до таких мыслей, я останавливаюсь. Я понимаю: о настоящем счастье рассказать невозможно.

– В «Необычной дружбе» вы устами одного персонажа выражаете огорчение по поводу того, что Прованс обезображивается бессистемными застройками. Не происходит ли то же самое и в вашей деревне?

– Да, конечно. Когда мы не выходим за пределы нашего сада и ограничиваемся видом старой колокольни, мы можем верить, что нас окружает деревня былых времен. Но стоит нам выглянуть наружу, как наше заблуждение рассеивается. Вырубили редкие деревья, придававшие столько очарования улочкам, заменили поросшие травой обочины асфальтированными тротуарами, неудачно почистили фасады ферм, заменили железом старинную черепицу на крышах, понастроили везде ангары с покрытием из гофрированного железа. И в довершение всего муниципалитет распорядился для хранения воды вырыть, как раз напротив нашей террасы, огромную продолговатую яму, а края ее укрепить песком. Эта ужасная лужа так и притягивает взгляд, точно рана, нанесенная пейзажу. Кроме нее, ничего уже не замечаешь. Мы думали замаскировать ее, обсадив тополями, но я сомневаюсь, что заслон из листвы вернет линии горизонта былое благородство. Несмотря ни на что, я очень привязан к этому клочку земли. Я чувствую себя здесь так далеко от Парижа! Как бы растворившимся в природе, далеким от шума и суеты города. Возвращение в столицу – особенно если нужно вернуться в воскресенье вечером или в понедельник утром – тягостно. Поток машин, ползущих по шоссе, неожиданные заторы, нескончаемые пробки… Через боковое стекло в машине, идущей впритирку с нашей, я вижу парижскую семью, измученную сорока восемью часами, проведенными на свежем воздухе. Унылость предстоящей недели уже обволокла этих незнакомцев. Они разговаривают между собой, но слов я не слышу. Вдруг меня охватывает желание пересесть к ним, вмешаться в их существование и выяснить, живые ли это «персоны» или мои персонажи?

– В сущности, вы постоянно в поисках персонажей, на них держатся ваши романы. Когда я перебираю индивидов, созданных вашим воображением, я поражаюсь разнообразию их характеров. Один из них, о котором мы еще не говорили, заслуживает, на мой взгляд, отдельного разговора. Некоторые читатели даже упрекали вас за него. Это Андре – герой романа «Камень, лист и ножницы».

– Создавая образ Андре, я предполагал, что его появление в галерее моих персонажей вызовет протесты. Но, выбирая сюжет романа, я руководствуюсь моим собственным интересом к той или иной истории, к тому или иному характеру, а история и характер Андре меня очень увлекали. Я вижу в нем человека бесконечно доброго, но и бесконечно инфантильного. Он – гомосексуалист, и некоторые читатели ему этого не прощают. Я знаю это из писем, которые получил. По мнению некоторых, гомосексуалист не имеет права на место в художественной литературе. Писателю дозволяется выбрать героем рассказа убийцу, клятвопреступника, маньяка, фальшивомонетчика, но не гомосексуалиста! Так вот, мой Андре гомосексуалист. В его натуре много женственного, он благороден и великодушен, у него нежная душа, и он безоружен перед повседневной реальностью. Он художник и декоратор. Живет в небольшой парижской квартирке, поклоняясь дружбе и искусству, подбирая бродячих кошек и бездомных юнцов. Неожиданно в это призрачное существование врываются два персонажа и круто его меняют. Это обольстительный юноша Орелио, странный, властный, честолюбивый, циничный, и девушка – очаровательная и ослепительная Сабина. Андре влюбляется в Орелио, а к Сабине испытывает двойственное чувство. В ней заключена именно та доза женственности, которую он способен воспринять, – будь эта доза выше, его охватило бы отвращение. Сабина становится любовницей Орелио. Их бурная связь и восхищает, и огорчает Андре. Он счастлив только подле этих двоих, которые и любят, и терзают друг друга, а эти двое счастливы, только если Андре – свидетель их поединка. Всех троих связывает смятенность чувств и ощущение непреходящей опасности. Втроем они ведут игру то комическую, то трагическую, подобную старинной игре «камень, лист и ножницы». Каждый из трех игроков по очереди как будто одерживает верх и утверждает свое превосходство, но следующий ход разрушает их непрочное преимущество. И Андре, как наиболее ранимый, разрываясь между дружбой и любовью, незаметно утрачивает представление о реальности. Вообще, я не люблю персонажей, выкроенных из одного куска. Мне интереснее обнаружить слабое место в цельном характере, порыв великодушия в душе эгоиста, содрогание от ужаса, настигшее смельчака.

– Другой сложный персонаж – Анна Предайль, героиня романа, который вы вслед затем опубликовали. Был ли у нее прототип?

– Нет. «Анна Предайль» – собирательный образ, в ней совместились черты характера пяти-шести знакомых мне молодых женщин. Будь у меня перед глазами одна Анна Предайль, я бы не сумел точно изобразить ее. Я не портретист и не умею схватывать сходство. В большинстве случаев мое воображение вмешивается в действительность и преобразует ее. Писатель всегда в большей или меньшей степени – похититель обломков и торговец масками.

В «Анне Предайль» я хотел показать замкнутость людей, живущих под одной крышей. Два человека, слабых, уязвимых, выбитых из колеи, заполняют жизнь Анны – отец и любовник. Права она или нет в своих настойчивых попытках вырвать их из обыденности? Каким образом альтруизм перерастает в тиранию? Навязывать своим близким образ действий, не соответствующий их душевному складу, – не значит ли это подменять собой Господа Бога? По своему обыкновению, я не осуждаю и не оправдываю своих героев. Я даю им жить под наблюдением читателей со всеми их достоинствами и недостатками.

– Вы и в жизни, как и в романах, стремитесь не выступать в роли судьи?

– Да. Я всегда ищу смягчающие обстоятельства для самых сумасбродных поступков. Я легко ставлю себя на место других. По правде говоря, если ад существует и если в один прекрасный день я буду туда низвергнут, самой тяжкой карой, которую могли бы там на меня наложить, была бы обязанность вечно судить ближних.

– Сразу же после «Анны Предайль», короткого романа, вызванного к жизни современной французской действительностью, вы обратились к «франко-русской сюите» – трилогии «Москвич» («Москвич», «Тайный разлад», «Огни утра»). В серии ваших романов о России трилогия «Москвич» хронологически предшествует циклу «Свет праведных», действие которого начинается в 1814 году. Вы написали эту трилогию, чтобы дополнить ваш рассказ о «путешествии идеи свободы из Франции в Россию»?

– Конечно, но и для того, чтобы рассмотреть культурные и эмоциональные взаимоотношения, всегда загадочно соединявшие эти столь непохожие друг на друга народы. Мне хотелось также обрисовать глубокий душевный кризис, через который проходит молодой эмигрант, вынужденный выбирать между страной, где родился, и страной, куда его забросила судьба. Я уже обращался к этой теме в романе «Чужие на земле», но там моим героем был молодой русский эмигрант, попавший в Париж после большевистской революции и мало-помалу поддававшийся обаянию Франции. На этот раз героем должен был стать молодой эмигрант-француз, очарованный Россией. В данном случае речь, следовательно, могла идти о сыне какого-нибудь французского роялиста, бежавшего из Франции после революции 1789 года и поселившегося в России. Сюжет точно определял время действия.

Итак, Арман де Круэ – молодой французский эмигрант двадцати одного года, живущий в Москве с самого раннего детства. Отец его, спасаясь от террора, приехал в Москву в 1793 году. Отца и сына приютили Березниковы, богатая и знатная русская семья, воспитавшая маленького Армана в духе любви к России, к русской природе, русской культуре. Но Арман в равной степени пропитан и утонченной французской культурой. Француз по образованию, русский по привязанностям, он переживает мучительный внутренний конфликт, когда войска Наполеона вторгаются в страну, ставшую его второй родиной. Семья Березниковых в панике бежит из Москвы, надеясь найти приют в своих дальних поместьях, а Арман остается в городе возле умирающего отца. В опустевшей Москве в отчаянии ждет он вступления в город врага одной с ним крови, врага, который говорит на его родном языке. А в городе начинаются грабежи, беспорядки, возникает колоссальный пожар. Ненастоящий русский, Арман защищает страну, которая не хочет его знать, ненастоящий француз, он помимо своей воли оказывается в отступающей наполеоновской армии.