Анри Труайя - Грозные царицы

• Название: Грозные царицы
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24320-4

На этих страницах вас ждет увлекательное повествование, посвященное эпохе дворцовых переворотов в России. Этот интереснейший период в истории страны еще называют «эпохой женской власти». Три императрицы и одна регентша правили великой державой на протяжении тридцати семи лет. При всей несхожести судеб Екатерины I, Анны Иоанновны, Анны Леопольдовны и Елизаветы Петровны их объединяло одно: во внутренней и внешней политике они чаще всего руководствовались только личными чувствами и капризами.

Талантливый романист и известный биограф Анри Труайя рассказывает о судьбе этих цариц, оказавших большое влияние на становление российского государства, но оставшихся мало известными: их затмила слава Петра Великого и Екатерины Великой, которая унаследовала от них престол.

Автор воссоздает живую и яркую картину России XVIII века – империи, которая держалась на власти оружия и женщин.

---

Царице и Бирону, конечно же, доложили о таком скандальном событии, они вызвали к себе несчастную и, перемешивая упреки с увещеваниями и угрозами, потребовали, чтобы дальше она повиновалась любому слову и без всяких выходок. Находившиеся в смежной комнате придворные дамы наблюдали за происходящим через неплотно прикрытую дверь. В самом разгаре спора они увидели, как императрица, багровая от гнева, изо всех сил хлещет строптивую племянницу по щекам.

Урок оказался плодотворным во всех смыслах: годом позже, 23 августа 1740 года, Анна Леопольдовна родила сына. Его немедленно окрестили, наречен был мальчик Иоанном. Страдавшая к тому времени уже несколько месяцев какой-то непонятной болезнью, причину которой лекари точно установить не могли, царица, услышав «великую новость», внезапно ожила. Сияя от радости, она потребовала, чтобы вся Россия ликовала в связи с рождением этого ниспосланного Небом младенца. Привыкшие, с одной стороны, к тому, что велениям императрицы следует беспрекословно повиноваться, а с другой – к постоянному притворству, подданные неустанно благословляли дитя, рассыпаясь в добрых пожеланиях. Но находившиеся среди них умные люди задавались вопросом: а по какому же праву станет править Россией этот отпрыск Брауншвейгской фамилии, ребенок чисто немецких кровей? Действительно, новорожденный Иоанн Антонович был по отцу из Бевернской ветви Брауншвейгского дома, а по матери – из мекленбургско-штеттинского рода. С династией Романовых его связывала только двоюродная бабка, Екатерина I, супруга Петра Великого, но ведь и она сама была не русского, а польско-ливонского происхождения… Так с какой стати этот мальчик с колыбели (какое там – еще до рождения!) возведен в ранг истинного наследника короны Российской империи? По какому закону, с оглядкой на какую национальную традицию царица Анна Иоанновна присваивает власть назначать себе преемника на престоле? Как получилось, что рядом с императрицей не оказалось сведущего и почтительного в отношении истории России советника, способного удержать Анну Иоанновну от такой святотатственной инициативы? Однако, в полном соответствии с тем, как это происходило обычно, обличительные комментарии затихли, резко оборванные крутыми решениями Бирона, который, пусть и был немцем, утверждал, что ему лучше известны потребности России. Разумеется, кому же, как не ему, знать, что годится, а что нет для этой империи! Совсем еще недавно он смутно грезил о женитьбе собственного сына Петра на Анне Леопольдовне, но мечта не осуществилась из-за брака великой княгини с Антоном-Ульрихом, и когда этот проект провалился, фаворит озаботился тем, чтобы сохранить свое высокое положение во главе государства иным манером. И ему казалось тем более срочным делом продвинуть свои пешки в ферзи, что болезнь Ее Величества с каждым днем становилась все тяжелее. Врачи опасались, что задеты почки, а заболевание почек, в свою очередь, осложнено «критическим возрастом», поговаривали о «каменной болезни».

Несмотря на переносимые царицей тяжкие страдания, сознание ее временами оказывалось достаточно ясным. Бирон воспользовался одним из таких моментов, чтобы испросить последнюю милость: назначить его регентом империи, пока не достигнет совершеннолетия ребенок, которого только что специальным манифестом провозгласили наследником престола. Но едва он успел заявить о своих притязаниях, другие советники умирающей императрицы пришли в негодование и вознамерились помешать осуществлению этих планов. К Лёвенвольде, Остерману и Миниху в попытке заговора присоединились вскоре Черкасский и Бестужев. Тайные совещания длились часами, и в конце концов заговорщики пришли к выводу о том, что… вовсе не их соотечественник Бирон воплощает в себе самую страшную опасность, а клика русских аристократов, которые по-прежнему не желают держаться от трона в стороне, более того, не прекращают попыток перехватить власть и отдать ее кому-то из «своих». Если разобраться по существу, решили они, перед лицом бедствия, каким мог бы стать захват власти одним из приверженцев старой российской знати, для немецкого клана предпочтительнее поддержать предложение милого их сердцам старого друга и сообщника Бирона. И, в общем-то, не так уж много времени понадобилось пятерым «доверенным лицам» Анны Иоанновны, трое из которых были немцами по происхождению, а двое связаны с иностранными дворами, на решение вверить судьбу огромной империи человеку, который всегда проявлял полное безразличие к национальным традициям и не потрудился даже выучить язык страны, властителем которой вознамерился стать. Приняв это решение, заговорщики довели его до сведения Бирона – впрочем, у него и не было никаких сомнений в исходе споров. Теперь вроде бы все пришли к согласию, и оставалось только убедить императрицу. Она уже не поднималась с постели и из последних сил боролась за жизнь, измученная чередующимися приступами боли и горячки с бредом. И не понять, услышала ли она Бирона, когда тот попытался объяснить, что всего-то от нее и требуется – поставить подпись под уже заготовленным документом. Поскольку Анна Иоанновна была слишком утомлена, чтобы ответить сразу, фаворит сунул бумагу ей под подушку. Удивленная его поступком, она еле слышно выдохнула: «Тебе это нужно?» Потом отвернулась и больше говорить не стала.

Несколько дней спустя Бестужевым было составлено новое прошение – теперь от имени Сената и генералитета, которые умоляли Ее Величество доверить регентство Бирону, ибо он наверняка обеспечит империи мир и покой «при любых обстоятельствах». И снова больная оставила документ под подушкой, не только не прочитав и не подписав, но не удостоив даже взглядом. Бирон и «его люди» были потрясены, подавлены таким безразличием, которое могло быть для них решающим. А вдруг на этом все и кончится? Неужели снова нужно ставить под завещанием фальшивую подпись, чтобы выбраться из затруднительного положения? Январский, 1730 года, опыт, полученный, когда скончался Петр II, вовсе не казался им убедительным: дворянство столь недоброжелательно, что было бы опасным повторять одну и ту же игру при каждой смене правителя.

Но внезапно ситуация изменилась: 16 октября 1740 года императрице стало лучше, она позвала к себе старого фаворита и дрожащей рукой протянула ему подписанную бумагу. Бирон вздохнул с облегчением, а вместе с ним – все те из их маленькой компании, кто способствовал этой победе, свершившейся в последний момент. Приверженцы нового регента надеялись, что он, не откладывая дела в долгий ящик, отблагодарит их за помощь, которую они – кто искренне, а кто и нет – ему оказывали. Пока Ее Величество умирала, каждый из них, подсчитывая, сколько ей еще осталось, одновременно прикидывал и будущие свои прибыли. А Анна Иоанновна уже попросила пригласить священника. Он отпустил грехи умирающей. Успокоенная исповедью, она обвела комнату печальным затуманенным взглядом, узнала среди обступивших ее придворных высокую фигуру Миниха, улыбнулась ему, словно прося защиты и покровительства для того, кто однажды заменит ее на престоле, и прошептала: «Прощай, фельдмаршал!» Чуть позже сказала: «Прощайте, все!» – и это были ее последние слова.

28 октября 1740 года Анна Иоанновна потеряла сознание и уже больше не приходила в себя.

Узнав о ее смерти, Россия пробудилась от кошмара, но, как считали близкие ко двору люди, лишь для того, чтобы погрузиться в другой кошмар, куда более черный. По единодушному мнению, с девятимесячным царем, еще в пеленках и свивальниках, и регентом-немцем, который неохотно объясняется по-русски и чья главная забота – уничтожение самых благородных семейств страны, империи грозила неминуемая катастрофа.

На следующий день после кончины Анны Иоанновны, благодаря милости покойной императрицы, Бирон стал регентом.

Ребенок для него был живым символом и гарантией его прав. Но, как считал новоявленный регент, первым делом следовало отправить куда-нибудь, желательно подальше, мать и отца маленького Ивана – Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха.

Если держать их на порядочном расстоянии от столицы (а почему бы и не за границей?), думал Бирон, руки у него будут развязаны вплоть до совершеннолетия императора-младенца. Изучив новую политическую ситуацию в России, барон Аксель де Мардефельд, прусский министр в Санкт-Петербурге, в депеше, отправленной им своему государю Фридриху II, так выразил свое мнение о будущем государства: «Семнадцать лет деспотизма и девятимесячный ребенок, который может умереть кстати, чтобы уступить престол регенту!»[44]

Письмо Мардефельда было написано 29 октября, на следующий день после кончины царицы. Не прошло и недели, и события стали развиваться в направлении, которого дипломат не предвидел. Хотя будущего царя Иоанна VI, еще не вышедшего из колыбельки, перевезли в Зимний дворец весьма торжественно: «Шествие открывал эскадрон гвардии; за ним регент шел пешком впереди кресла, на котором несли кормилицу с ребенком на руках. Царевна-мать ехала в парадной карете с Юлией Менгден, фрейлиной, сделавшейся скоро ее фавориткой», – хотя все придворные должны были принести присягу новому государю, но при этом почести отдавались в основном регенту, хотя самому Мардефельду пришлось написать: «Все русские отправились в Зимний дворец и поздравляли регента, целуя у него руку или полу мантии. Он заливался слезами и не мог произнести ни слова… Спокойствие полное: так сказать, ни одна кошка не шелохнется»,[45] а новый английский министр в Санкт-Петербурге Эдвард Финч объявил, что смена караула в Гайд-парке возбуждает больше шума, чем эта перемена правительства, – несмотря на все это, враги Бирона отнюдь не сложили оружия. Фельдмаршал Миних известил Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха о ловких интригах Бирона, нацеленных на то, чтобы окончательно оттеснить их от престола и править самовластно.