Семен Слепынин - Паломники Бесконечности

• Название: Паломники Бесконечности
• Автор: Семен Слепынин
• Издательство: ЦЕНТРПОЛИГРАФ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00080-8

---

«Грязная гавань» отличалась исключительной опрятностью и чистотой. Полы вымыты, на столах свежие скатерти, цветы. С утра до вечера здесь толпились матросы и офицеры заплывавших к нам кораблей. Старпом пил с ними ром, с грустной усмешкой слушал морские байки. Потом увлекся азартными играми и с ловкостью шулера обчищал карманы офицеров. На эти средства он, видимо, и жил. У нас он перестал бывать совсем.

— Чем-то мы обидели его, — расстроилась Аннабель Ли.

Вскоре она повеселела: в просторной вилле поселились юнга и боцман, фрегат которого ремонтировался в доках нашей бухты.

— Вот и прекрасно, — радовалась Аннабель Ли. — Заживем единой и дружной семьей.

Сначала в шутку, а потом и всерьез капитана-профессора мы стали называть отцом. Я считался старшим братом юнги, боцман — его дядей, а царица — сестрой. О старпоме мы заговаривали все реже и реже.

— Все же мне жаль его, — сказала как-то Аннабель Ли, вернувшись с рынка. — Посмотрели бы, какой он неприкаянный.

Со старпомом и впрямь творилось неладное. В «Грязную гавань» он теперь и не заглядывал, а все бродил по пляжу и посматривал на загорающих обывателей с каким-то странным выражением: не то с ужасом, не то с брезгливым недоумением. Немного погодя он стал совсем уединяться. Старпом уходил подальше от пляжа, садился на камень и с невыразимой тоской глядел в морские дали. В этой тоске и угрюмом одиночестве было что-то величественное и… страшное.

Признаюсь, побаивался я его. Но однажды набрался храбрости и присел на камне рядом со старпомом:

— Ну что, рыцарь зла? Заскучал?

— Уйди, художник, — простонал старпом. — И без тебя тошно.

— А ты займись знакомым делом. Слышал, зашевелились в морях разбойники. Возглавь пиратскую братию и режь, коли, вешай. Потешь свою душу.

— И такую мелочишку предлагаешь мне? — с насмешкой спросил старпом. — Мне, превратившему в ад целую планету?

— Да, из планетных штанишек ты уже вырос, — согласился я. — Тебе подавай всю Вселенную.

— Верно! — чуть ли не развеселился старпом. — Ты начинаешь понимать меня, правда, не совсем.

— Совсем не понимаю, — пожал я плечами. — Недавно приоткрылось в тебе что-то искреннее, симпатичное и даже… даже обаятельное. Но разве ты такой?

— Думаешь, я понимаю? Я и сам не знаю, кто я такой. — Старпом задумался и, вздохнув, продолжал: — Давно, еще в начале нашего плавания под звездами, под ветровыми парусами видел я, как ночью людоеды рвали на части живого человека и жрали его…

— И я видел. Ты тогда жутко хохотал.

— Видел? Мне казалось, что на палубе, кроме Хендиса Хо, никого не было. Ну и проныра ты, художник. Высмотрел. Да, хохотал я. Мужланом я был тогда, солдафоном. Вот и хохотал. Но от отчаяния хохотал, от жалости к страдающей мыслящей материи! Вместе со мной хохотал и дьявол. — Старпом ткнул пальцем в небо. — Хохотал, негодяй. Хохотал, людоед. — К чему это ты вспомнил?

— К чему? — В глазах старпома отразился вдруг безграничный ужас. Он зашептал: — Мне страшно, художник. Понимаешь? Страшно! Видишь на пляже отдыхающих?

— Ну?

— Диплодоки, — шепнул мне на ухо старпом, и в глазах его снова промелькнул страх.

— Диплодоки? — удивился я. — Помнится, в мезозое, в одно время с тобой-тиранозавром обитали эти жирные, громадные, но мирные и тихие твари.

— Вот и сейчас валяются на пляже такие же твари. Нежатся, хрюкают от удовольствия. А дьявол… — Снова жест в сторону Вселенной. — А дьявол-то хохочет, торжествует. Как же! Более мерзкого издевательства над мыслящим духом и не придумаешь. У, как я ненавижу это лежбище диплодоков. И в то же время… Жалко мне их, что ли? Не пойму.

Старпом задумался, чувствовалось в нем что-то не выразимо горькое, страдающее. «Он добрый, очень доб рый», — вспомнились еще давние слова капитана.

— А что, художник, поверил ведь сейчас, что я ми ленький и добренький? — словно угадав мои мысли, рас смеялся старпом. — Не верь. Я и сам не верю себе. — И, скривив губы, тяжко застонал: — Тошно мне на этой уютной планетке. Тесно мне! Эх, развернуться бы…

— В зле и разрушении?

— Уйди! — обозлился старпом. — Не терзай душу. Ушел я с недобрыми предчувствиями. Но проше месяц, другой, и все тревоги мои рассеялись как утрен ний туман в бирюзовых далях океана. Ничего страшного не случалось и не могло случиться на этой уютной планете.

Мы продолжали жить тихой, размеренной жизнью В доме нашем — полная чаша: у капитана-профессора хороший оклад, да и я прирабатывал, писал по заказу портреты курортников. Охотно покупались и мои морские пейзажи. Нравились они людям, но Аннабель Ли была недовольна. Она усмотрела в моем творчестве упадок: дескать, никаких метафизических порывов, никакой дерзости, а лишь откровенное желание уйти в красивые уюты. Не знала она, что это была разрядка, что втайне от всех я работал над своим главным полотном — «Пепел». Вид разгромленной, испепеленной планеты приводил меня в ужас. Но — странно! — в какой-то дьявольски притягательный, сладкий ужас.

Вот это непонятное во мне тревожило, в душе опять зашевелились дурные предчувствия. А тут еще с близкими мне людьми начало твориться что-то нехорошее.

Вечерами мы собирались у пылающего камина, пили чай, делились мыслями и дневными впечатлениями. И в души моих собеседников, как я стал замечать, закрадывалось смутное беспокойство, какое-то недовольство, что-то даже старпомовское.

— А не кажется ли вам, что слишком уж по-обывательски тихо мы живем? Даже тошно, — чуть ли не словами старпома высказалась как-то Аннабель Ли и с задумчивой грустью еще раз продекламировала стихи полюбившегося ей поэта:

Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь.

— Да, на нашем житейском море полный штиль, — поддержал ее боцман и пророчески, на мой взгляд, изрек: — Так всегда бывает перед бурей.

Юнга, чувствовалось, жаждал этих бурь. Лишь капитан, живший своими высшими интересами и витавший мыслями в волшебных облаках, заявил, что все хорошо, что все идет так, как надо.

— Все к лучшему в этом из наилучших миров, — с усмешкой напомнил я ему слова философа, книгу которого капитан держал в руках.

— А, ты читал Лейбница? — улыбнулся капитан. — Нет, не считаю, что все к лучшему. Что-то неладное со студенческой молодежью. Все чаще дерзит, на лекциях ведет себя безобразно.

— Вот это и есть страшное, — начал я и вдруг заговорил, увы, велеречиво, как доктор Зайнер: — Брожение усиливается не только среди молодежи, но и в умах твоих коллег. А самое опасное — в душах и настроениях масс. Сейчас на планете уже сотни миллионов людей. И у всех, как у нас, растет недовольство, смутное желание встряхнуться, сбросить сонную одурь, «порвать лазурь успокоенных мечтаний». Из тины преисподней, из самых нижних мезозойских пластов психики невольно и неосознанно всплывает что-то недоброе, разрушительное. Волшебные облака улавливают все это как желания и мечты, которые должны же когда-нибудь сбыться. Может быть, уже сейчас облака насыщены, как грозовые тучи непро-лившимся дождем, этой смутной психической энергией. И однажды она прольется сокрушающим ливнем зла, пронесется ураганом жестокости и насилия.

— Ну, разошелся, художник, бряцает и пугает нас своим буйным воображением, — замахал руками капитан. — Рисует картины прямо-таки апокалипсические. Нет, сказочные облака не злые.

— Но и не добрые, они безразличные, — поддержала меня Аннабель Ли и тут же возразила: — Картину ливня жестокости и зла ты нарисовал жутко выразительную. Мне она нравится, как нравятся твои живописные картины — «На абордаж», портрет Фриды. Но жуткое пророчество твоей словесной картины… Нет, здесь я не согласна. Не дойдет до этого.

— Еще как дойдет. — настаивал я. — Ты спроси капитана, — что сотворили Зайнер и его шайка. Создали ракеты, залетающие выше облаков и даже в космос. Того и гляди, посыплется сверху ядерный дождик.

— Это правда? — испугалась Аннабель Ли.

— Ракеты есть. С их помощью изучают облака и пытаются разгадать, из чего они. И представьте: из ничего! Не из протонов и электронов, не из привычного вещества. А в космосе сфотографировали то, что и следовало ожидать: никаких планет, одни только космические облака. Вот они-то и не позволят создать ядерное оружие. Спросите, почему? А почему все попытки усовершенствовать морской флот ни к чему не привели? Да потому, что большинство людей втайне вовсе не желают этого. Вот ты, художник-романтик, хотел бы, чтобы в морях плавали не парусники, а пароходы?

— Нет, не хотел бы.

— А юнга? — Капитан, усмехаясь, подмигнул мне.

— Эти вонючие коптилки? — возмутился юнга. — Ни за что!

— Вот и боцман не желает коптить небо. А о царице нашей и говорить нечего. Ей подавай овеянные легендами корабли, летящие на крыльях парусов. Так, дочка?