Урсула Ле Гуин - Король планеты Зима (сборник)

• Название: Король планеты Зима (сборник)
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008

 В сборник «Король планеты Зима» вошли произведения Урсулы Ле Гуин, каждое из которых тесно связано со знаменитым Хайнским циклом. В столь разных по стилю и жанрам повестях и рассказах история планет Экумены прирастает все новыми и новыми гранями, обретая целостность и законченность.

---

Каждый может иметь ребенка. Одного. Самое большее — двоих. У женщины — материнское дитя. У мужчины — отцовское.

Система несправедлива к мужчинам — им приходится убеждать женщину выносить их дитя. Система несправедлива к женщинам — от них ожидают, что три четверти года своей жизни они потратят, вынашивая чужого ребенка. К женщинам, не способным выносить ребенка, или живущим с другими женщинами, система несправедлива вдвойне — тем приходится убеждать мужчину и женщину зачать, выносить и отдать им ребенка. Система, строго говоря, вообще несправедлива. Честность и сексуальность едва ли имеют что-то общее. Несправедливую систему заставляют работать любовь, и дружба, и совесть, и доброта, и упрямство, хотя и не всегда, и с мучениями, и в горе.

Брак или постоянное партнерство — понятия условные, и оговариваются обычно, пока дети еще малы. Большинство женщин с трудом могут расстаться с отцовским ребенком, и жилпространство на четверых просторно до роскошного.

Многие женщины вообще не хотят зачинать или вынашивать детей, многие полагают, что способность к деторождению — это долг и привилегия, иные гордятся ею. Попадаются и такие, что хвастают числом отцовских детей, словно счетом в баскетболе.

4-Штейнман Джаэль выносила Синь; она ее мать, но Синь — не ее дитя. Синь — дитя 4-Ли Яо, его отцовская дочка. Дитя Джаэль — это Джоэль, ее материнский сын, который на шесть лет старше свой сводной сестры Синь, и на два года моложе своего сводного брата, 4-Адами Сета.

Каждому полагается жилое пространство. На одного человека — полторы комнаты; одна комната — 960 кубических футов. Обычно она имеет форму 10 на 12 на 8 футов, но, поскольку переборки сдвигаются, пропорции можно изменять свободно, если только несущие стены не помешают. Двупространство, как у 4-5-Лю, обычно делят на две спальные ячейки и гостиную — два личных отсека и один общий. Когда люди съезжаются, да еще у каждого по одному-двое детей, жилпространство может разрастись изрядно. На 3-4-5-Штейнман-Адами — то есть на Джаэль, Джоэль, 3-Адами Манхэттена, с которым Джаэль жила много лет, и его отцовского сына Сета — приходилось 3840 кубофутов жилпространства. Они живут в четвертой чети, с большинством сепров, людей севамериканского и европейского происхождения. Джаэль, питавшая тягу к театральным эффектам, нашла место на внешней дуге, где потолки можно было поднять до трех метров. «Точно небо!», говорит она, и красит потолки в голубой цвет. «Чувствуете, какая разница!», говорит она. «Какое чувство легкости и свободы!». Вообще-то Синь, когда та ночует у Джаэль, в ее комнатах неуютно; над головой столько свободного места, что комнаты кажутся пустыми и холодными. Но Джаэль заполняет их своим теплом, серебряным потоком слов, яркими красками одежд, изобилием своего бытия.

Когда у Синь начались месячные, и девочка училась пользоваться противозачаточными и тосковала о сексе, Джаэль и Мейлинь заявили ей, что родить ребенка — это большая удача. Женщины они были очень разные, а слово выбрали одно. «Самая большая удача», сказала Мейлинь. «Так интересно! Ни на что другое ты не уходишь до последней капли». А Джаэль объясняла, что рост плода в твоем чреве и грудное вскармливание — это составная часть секса, его продолжение и завершение, познать которое во всей полноте — большая удача. Синь слушала их со сдержанной, циничной серьезностью девственницы. Когда придет время, она сама все решит.

Многие кипры не одобряли — кто про себя. кто вслух — что Яо попросил женщину другой чети, другого происхождения выносить его ребенка. Многие сородичи Джаэль интересовались, ради экзотики она согласилась, или еще чего. На самом деле Яо и Джаэль влюбились друг в друга по уши. Она были достаточно взрослыми, чтобы понимать — кроме любви, ничего общего между ними нет. Джаэль попросила у Яо позволения выносить его дитя, и тот, тронутый до глубины души, согласился. Синь стала плодом неувядающей страсти. Всякий раз, когда Яо приходил навестить дочь, Джаэль бросалась ему на шею с криком «Ох, Яо, это ты!», исполненным такой полнейшей, сердечнейшей радости и восторга, что лишь настолько довольный и самодовольный человек, как Адами Манхэттен, мог избежать мук ревности. Манхэттен был мужчиной огромным и брутальным. Возможно, избежать ревности ему помогало то, что он на пятнадцать лет старше Яо, на восемь дюймов выше и куда волосатее.

Деды и бабки — вот вам еще способ расширить жилпространство. Порой в соединенных комнатах поселялись и более дальние родичи — полубратья, их родители, их дети. Вниз по коридору от 4-5-Лю располагался блок Лотос — одиннадцать слившихся жилпространств семейства 3-4-5-Ван. Переборки там образовывали нечто вроде центрального прохода, заполненного беспрерывным гамом и толкотней. Блок Пеони, где провела всю жизнь Мейлинь, насчитывал в разное время от восьми до восемнадцати жилпространств. Другие линии происхождения такими многочисленными семействами обычно не жили.

Собственно говоря, к пятому поколению большинство жителей мира вообще позабыли, что означает их происхождение, считали его неважным, а тех, кто основывал на нам свое самосознание или чувство общности — не одобряли. В Совете часто критиковали клановость лиц китайского происхождения, которую недоброжелатели называли «сепаратизмом второй чети» или хуже того — «расизмом», а сами кипры — «приверженностью путям предков». Кипры же протестовали против новой политики школьной администрации, перемещавшей учителей между четями, чтобы детей учили чужаки из других общин, других родословных. Но в Совете им никогда не удавалось набрать большинства.

Пузырек

Опасность, риск. В стеклянном пузырьке, хрупком мирке — опасность схизмы, заговора, риск преступления, безумия, бессмысленного насилия. Никакой человек не может в одиночку принимать мало-мальски значительных решений. От начала времен никто не допускается в одиночку к пультам системного контроля. Всегда за спиной стоит дублер, контролер. И все же несчастья случаются. Пока что ни одно из них не стало катастрофой.

Но как оценить норму поведения человека? Что считать стандартом, а что — отклонением?

Учите историю, говорят учителя. История поведает нам, кто мы, как вели себя, и как будем себя вести дальше.

Да ну? История на экранах, курс истории Земли, эта тошнотворная хроника несправедливости, жестокости, порабощения, ненависти, убийства — неужели эта, одобренная и прославленная всеми правительствами и установлениями хроника разорения и порчи человечества, флоры, фауны, воздуха, воды, планеты научит нас? Если мы таковы — есть ли для нас вообще надежда? Нет, история — это то, от чего мы бежали. То, кем мы были, и перестали быть. То, что никогда не должно повториться.

Из соленой пены морской родился одинокий пузырек. И взлетел.

Чтобы понять, кто мы есть, загляните не в хроники, но в музеи, туда, шде хранятся плоды нашего гения. Печальные лица старых голландцев глядят на нас из тьмы веков. Мать склоняет прекрасный, скорбный лик к лежащему на ее коленях погибшему сыну. Безумный дряхлый король восклицает над телом дочери: «Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда!». С несказанной нежностью шепчет Милосердный: «Ничто не вечно, ничто не насущно, ничто не суще». «Спи, дитя мое, усни», требует колыбельная, и тоскливо рыдают песни рабов: «Отпусти народ мой!». Из тьмы во славе восстают симфонии. И поэты, безумцы-поэты восклицают: «Родился ужас красоты!». Но все они сумасшедшие. Все они дряхлы и безумны. Их красота всегда ужасна. Не надо читать стихов. Они не вечны, не насущны, в них нет сути. Они написаны о другом мире, о мире грязи, о том косном мире, который отринуло Нулевое поколение.

Ти Чу, Дичу, комок грязи. Земля. Мир «мусора». Планета «отбросов».

Это устаревшие, исторические слова, из подписей к картинкам в учебнике: контейнеры, полные «грязного» «мусора», вываливают в машины, и те отвозят его на «свалки», чтобы «выбросить». Что это значит? «Выбросить» — куда?

Роксана и Роза

В шестнадцать лет Синь добралась до Дневников 0-Файез Роксаны. Подростков всегда привлекает ее постоянная рефлексия, вечное сомнение в собственной интеллектуальной честности. Роксана похожа на Луиса, думала Синь, только женщина. Иной раз хочется поговорить с женщиной, а не с парнем, но Лена только и талдычит, что о своем баскетболе, а Роза совсем в ангелы ушла, а бабушка — умерла. Так что Синь читала дневники Роксаны.

Тогда она впервые осознала, что люди Нулевого поколения, создатели мира, полагали, будто требуют от своих потомков величайшей жертвы. То, что Нулевки оставили, потеряли, покинув Землю — Роксана всегда пользовалась английским именем — заменяла им назначенная миссия, надежда, и (как прекрасно понимала Роксана) чудовищная власть, позволившая им сплести ткань бытия для нескольких тысяч человек во многих поколениях. «Мы — боги „Открытия“», писала Роксана, «и да простят нас истинные боги за нашу самонадеянность!»