Юлия Галанина - Первый и непобедимый

• Название: Первый и непобедимый
• Автор: Юлия Галанина
• Жанр: Фэнтези

Продолжение романа "От десятой луны до четвертой". Версия с Самиздата.

---

— А шиш вам всем! Так и передай всем остальным! — гордо заявила я и, оставив Рассвета на смотровой площадке, пошла спать.

* * *

Ночью мне всё снились пожары. Во сне я видела, как корчится в огне Ветер, видела зарево над азартным сараем, испачканного в саже, страшного, как разъяренный Медбрат, Ряху. Слышала треск горящих башен для сушки рыбы.

Под конец мне приснилось, что горит весь Отстойник, пламя кольцом охватило наш Огрызок, а я стою на верхушке той башни, где голубятня, и выпускаю голубей в затянутое дымом небо, чтобы они не сгорели вместе с нами. И с ужасом думаю, что Копчёный летать так и не научился, поэтому спастись вместе с голубями не сможет.

Проснулась в холодном поту и долго лежала без сна, слушая, как вдалеке воют собаки. И думала, что Ветер — отъявленная сволочь, но жалко его, такой страшной смерти никому не пожелаешь.

И непонятно при этом, почему мне не так жалко парней, что погибли около складов, брошенные Ветром под стрелы Града? Только потому, что я их не знала? Но они же тоже были живые… И Ряха прав. Он остановил поджигателя. И всё равно от этого плохо… Все так перемешано, в такой узел завязано, что никак не разобраться, не разложить по полочкам: это хорошо, а это плохо, этот злой, а этот добрый, этот наш, а этот не наш.

И нет ни правых, ни виноватых, все правы и все виноваты, всё так, как сказал Профессор.

С трудом уснула.

А когда утром спешила к Ряхе за реку, на мосту остановилась и специально погрозила кулаком в сторону представительства — на случай, если кто-то подсматривает в подзорную трубу.

Шла по тропинке и думала, как же я задам Ряхе мучающие меня вопросы.

Ряха опередил.

— Не боишься меня после вчерашнего? — спросил он первый, только увидев, как я выхожу на полянку, огибая пышный куст шиповника.

Он сидел на поваленном стволе сосны.

— Не знаю, — задумчиво сказала я. — Наверное, нет, раз пришла.

— Я тебе так скажу, Двадцать Вторая, — посмотрел на меня исподлобья Ряха. — Есть вещи, которые выглядят ужасными, но которые надо делать, потому что если попуститься, будет в сто раз хуже.

— Я знаю, Ряха, — покивала головой я. — Всё-то я знаю, да только паршиво как-то… Как ты выйдешь завтра на бой?

— А что, в первый раз что ли? — усмехнулся Ряха. — Бой своим чередом, пожар — своим. Не смешивай.

— Я так не умею, — вздохнула я. — У меня всё в одну кучу.

Я присела рядом с Ряхой на ствол, и мы оба уставились на куст шиповника. На шиповнике уже распустились цветы, большие, нежно-розовые, они, словно бабочки, сидели на усеянных колючками ветках.

— Письмо написал, — сказал Ряха, глядя на куст так, словно он шиповника никогда в жизни не видел. — Передай, ага?

Он вынул из-за пояса скатанный трубочкой и плотно обмотанный кожаным шнурком лист бумаги.

— Ага, — кивнула я, принимая лист.

И мы снова застыли, разглядывая куст. На цветы садились толстые шмели. Такие же мохнатые, как и его колючие ветки. Только у шмелей колючки не кололись.

— Двадцать Вторая, — сказал Ряха, не отрывая взгляд от цветов.

— Что? — спросила я.

— Двадцать Вторая, сделай меня королём.

Я вздрогнула и, с усилием оторвав взгляд от шиповника, перевела его на Ряху.

Ряха был серьёзен и даже печален.

— Рях, ты чего? — забормотала я растерянно. — С ума сошёл?

— Нет, я в уме, — мотнул головой Ряха, продолжая неотрывно смотреть на шиповник. — Сделай, а? Я знаю, ты можешь…

— Зачем тебе это, Ряха? — ошарашенно пробормотала я. — Ты и так тут почти король, кого хочешь — любишь, кого хочешь — караешь. Ты же сам можешь им стать, без меня?

— Да, — скромно подтвердил Ряха. — Я могу. Я знаю. Но мне надо, чтобы кто-то мне сказал: «Ряха, будь королем». Тогда я буду шевелиться. А так лень. Самому-то мне особо не надо, мороки больно много. Но, может, тогда она согласится…

Вот тут я оживилась, стряхнула оцепенение, навеянное не то солнечным весенним днем, не то разрядкой после вчерашних событий, и подумала, что, похоже, эта самая «она» мне прекрасно известна и с ней мы прожили бок о бок большую часть моей жизни.

— Ряха, ну зачем она тебе? — принялась я охаивать собственную сестру. — Она же вредная, знаешь, какая противная!

— Много ты понимаешь! — прогудел Ряха. И добавил мечтательно, — та-а-акая душевная женщина…

Если учесть, что эту душевную женщину он видел от силы три раза вблизи, а общался с ней и того меньше, то было даже интересно, из чего он сделал столь серьёзные выводы.

— Ряха, она посуду мыть — терпеть не может! Всегда меня заставляет, — продолжала стращать я.

— Велика беда! Сам помою, — не испугался даже такого ужаса Ряха.

Глаза у него заблестели, видимо этот разговор ему очень нравился.

— Ряха, она тебя образованностью изведет. Будет придираться, что ты, к примеру, комментарии к поэзии Седого Горностая не читал.

Ряхе было море по колено.

— Ну так прочитаю и дело с концом.

Он помолчал, а потом спросил:

— Толстая?

— Кто?!

— Да книжка эта? Сильно толстая?

— Ну да… Солидная такая…

— Ничего, осилю, — принял твердое мужское решение Ряха.

— Ряха, ну на какую ты себя жизнь обрекаешь? — воскликнула я. — Посмотри, сейчас ты со всех сторон распрекрасный, сильный и женщинами любимый, и всё у тебя хорошо, полный порядок. Но неужели ты думаешь, Светлая кого-нибудь рядом потерпит? Будешь ты посуду мыть, книги скучные читать, станешь тонким и хлипким, перепилит она тебе шею своими требованиями, опомнись!

Ряха довольно хохотнул, наклонил коротко стриженую голову и ткнул пальцем в шею:

— Эту?

— Эту! — подтвердила я, тоже хихикая, потому что, глядя сейчас на Ряху, любой бы понял, что даже дюжина самых зловредных баб не смогла бы превратить его в слабого и хилого, и шея его осталась бы в целости и сохранности, ещё бы, она в некоторых местах была шире головы.

— Ну как, берёшься? — посерьезнел Ряха.

— Нет, я не могу так сразу ответить! — отказалась я. — Мне подумать надо.

— Подумай, — разрешил Ряха. — Не очень долго.

И тут я вспомнила разговор с Рассветом около подзорной трубы.

— Ряха, вот ты у нас такой любвеобильный, да?

Ряха приподнял бровь.

— И женщина с самой лучшей попой — твоя, и женщина с самой лучшей грудью — твоя, и к сестре клинья подбиваешь. А вот почему ты ко мне ни разу не приставал? В представительстве интересуются…

Ряху словно пружиной со ствола подбросило. Он побагровел, воткнул свой указательный палец себе же в висок и выразительно провернул. Проделай он это с моим виском, — вкрутил бы палец в голову на всю длину.

— И ты того, и твои в твоем Огрызке того! — прорычал он. — На голову подвинутые! Солдат ребёнка не обидит, такое им в голову не приходило?

Он развернулся и, ломая кусты, гневно понесся прочь с полянки.

Сделав с десяток шагов, остановился и прокричал:

— Приставать к тебе, разбежалась! Да ты на себя посмотри, кожа да кости, к чему тут приставать?!

— Ряха, я тебя тоже люблю! — проорала в ответ я, улыбаясь до ушей. — Во сколько завтра на рынке быть?

— В Час Росомахи! — отозвался Ряха и исчез.

А я еще посидела на вывороченной сосне, глядя на шиповник и улыбаясь.

Из Ряхиных слов можно было сделать два вывода.

Во-первых, я похудела, ура!

Во-вторых, похоже, он не на шутку вознамерился сделаться моим родственником, вот беда… Упрямый же, как древесный корень.

Я подумала, что если бы в этом дурацком мире всё было по уму, то на месте Ножа и Ряхи я бы села за стол переговоров и урегулировала этот вопрос так: раз им моя сестра обоим нужна, передавали бы ее друг другу на время. Три луны у Ножа — три луны у Ряхи — и снова три луны у Ножа. Не жизнь, а песня. Ведь почему люди ссорятся? Потому что привыкают друг к другу, а за три луны не привыкнешь. Да только кто ж в этом мире по уму-то делает? Дракой дело кончится и всё. Нож — он только с виду улыбчивый. Да и у сестры характер не такой, чтобы позволить себя передавать, словно кубок. Как бы она обоим претендентам на её сердце не поддала сгоряча. Мало у нас бед, вот, пожалуйста, ещё один узел.

* * *

Но желание Ряхи стать королём было не последним сюрпризом дня.

Во время ужина Град вдруг поднялся, официально прокашлялся, постучал по бокалу и сказал:

— Минуточку внимания, уважаемые соотечественники.

Мы послушно перестали жевать. Все, кроме Копчёного, который себя, видимо, нашим соотечественником не считал и продолжал трескать рыбину за обе щёки.

— Душенька, — обратился ко мне Град. — От имени представительства я хочу сказать, что мы решили сделать тебе подарок и подарить большое зеркало. Ты рада?

— Да я и так знаю, что уже похудела, — отмахнулась я. — Мне Ряха сказал.

— Да что это такое!!! — взорвался Град. — Всюду нас этот бесхвостый обставляет!