Анри Труайя - Иван Тургенев

• Название: Иван Тургенев
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24311-2

Славянский колосс с резкими чертами лица и мягким характером, увлекающийся и способный на глубокие чувства и абсолютно чуждый политическим страстям, великодушный человек, преданный родине и открытый всем соблазнам Европы, – таким предстает перед нами загадочный Иван Тургенев. Великий писатель, воссоздавший жестокое и реалистичное полотно русской жизни, он прожил долгое время за границей, что стоило ему осуждения и отторжения от литературной и интеллектуальной среды Москвы и Петербурга. Поклонник знаменитой певицы Полины Виардо, он сорок лет следовал за ней из страны в страну, довольствуясь своим двусмысленным положением.

Вокруг этой удивительной четы Анри Труайя мастерски воссоздает космополитический и пестрый мир второй половины девятнадцатого века.

---

В течение всей работы над «Отцами и детьми» он старался быть беспристрастным. Его главной мыслью была мысль о том, что художник ничего не должен доказывать. Показывать, подсказывать, просвещать, но не выносить никаких суждений о характере и поступках своих героев. Тема книги на этот раз была взята из драматической действительности. Речь шла о воспроизведении напряженных отношений между двумя поколениями, которые были разделены пропастью ссор. С одной стороны – дети – жестокие, упрямые, враги существующего строя, уверенные в своей правоте; с другой – стареющие родители, желающие сблизиться со своими сыновьями, своими дочерьми и наталкивающиеся на их отказ, их презрение. Этот старый как мир конфликт стал особенно напряженным в России в шестидесятые годы. Научный материализм уже начал брать верх над мечтательным либерализмом в студенческой среде. Чтобы развить этот идеологический замысел в романе, Тургеневу нужна была модель. Он нашел ее, по его собственному признанию, в августе 1860 года во время пребывания в Вентноре на острове Уайт, где принимал морские ванны. «С своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался „создавать образ“, если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо. <<…>> Точно то же произошло и с „Отцами и детьми“; в основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача. В этом замечательном человеке воплотилось – на мои глаза – то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то же время не совсем ясно; я, на первых порах, сам не мог хорошенько отдать себе в нем отчета – и напряженно прислушивался и приглядывался ко всему, что меня окружало, как бы желая проверить правдивость собственных ощущений». (И.С. Тургенев. «Литературные и житейские воспоминания».)

К этой особенной личности он добавил черты, взятые у молодых писателей, с которыми встречался в Петербурге, и из подобной духовной смеси родил тип холодного бунтаря Базарова. Человек нового времени, Базаров не признает ни религиозных, ни моральных или установленных законом ценностей и склоняется только перед научными доводами. Однако в отличие от Рудина, который не пошел дальше споров по поводу какой-либо теории, он претворяет эту теорию в жизнь. Он презирает комфорт, он циничен, он считает себя недоступным для душевных переживаний. Но именно здесь судьба расставила для него сети. Отрицая реальность любви, презирая нежность, он не может противостоять влечению к женщине. И в конце этой борьбы должен признать, что идеи бессильны перед зовом сердца, зовом крови. Он глупо погибает от заражения крови; родители оплакивают его, не сумев понять.

Чтобы определить философию этого трагического отрицателя, Тургенев ввел слово «нигилизм». «Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип…» «Да, – ответил дядя. – Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, мне пора пить мой какао».

Нигилист Базаров намерен приложить к политике строгие научные методы. Он заявляет, что устал от реформаторских дискуссий отцов. Он пытается упрекать старших в том, что они теряют время на слова, проповедует искусство ради искусства, парламентаризм, дружеское согласие вместо того, чтобы думать о хлебе насущном. Он представляет себя реалистом рядом с вялым поколением мечтателей. Что касается отцов, то рядом с этими одержимыми деятелями они робко возражают против того, что их называют бесполезными и надоедливыми демагогами. «Наша песенка спета», – вздыхают они. Тем не менее сознают, что и они когда-то увлеченно боролись за идеалы справедливости. Они не отрицают своего былого преклонения перед искусством, перед поэзией. Они пытаются несмело передать свои вкусы вновь пришедшим. Однако те отрицают любую литературу, если она недейственна, неангажированна, небоеспособна. Только прямая политика имеет для них цену. Они даже не отрицают идеи использования насилия ради осуществления своих намерений.

Изобретая Базарова, Тургенев осуществил сложную задачу, создав типичного представителя эпохи и наделив его человеческими очертаниями. Благодаря таланту автора этот доктринер получился существом из плоти и крови. В сознании читателя, закрывшего книгу, надолго оставался образ, наваждение, нечто тяжелое и незабываемое: спутник на всю жизнь. Другие персонажи были написаны так же страстно. «Отцами и детьми» Тургенев значительно превзошел все свои предыдущие удачи и достиг в анализе характеров, описаниях природы, социальной среды такого совершенства, которое поставило его во главе писателей своего времени.

Книга потрясла общественное мнение. Однако читатели и критики, захваченные сюжетом, не заметили художественного достоинства произведения, заинтересовавшись только его политическим содержанием. Между тем Тургенев с нежностью относился к своему герою-бунтарю. Он сдерживал слезы, описывая его смерть. «За исключением воззрений Базарова на художества, – я разделяю почти все его убеждения», – скажет писатель несколько лет спустя. (И.С. Тургенев. «По поводу „Отцов и детей“».) Для всех консерваторов этот герой служил осуждению заблуждений русской молодежи. Они поздравляли автора со смелостью, которая позволила ему изобличить опасности свободомыслия. Напротив, левая пресса во главе с «Современником» была беспощадна. Некто Антонович упрекал в этом журнале Тургенева в «отжившем эстетизме», карикатурном изображении прогрессивной доктрины, в презрении к делу женской эмансипации и в бесстыдном использовании некоторых статей Добролюбова для насыщения содержанием речи Базарова. Молодые увидели в авторе «Отцов и детей» приспешника жесткой реакции, человека прошлого, держащегося за свои привилегии и неспособного понять дух независимости, который не так давно родился в России. Они отворачивались от него, они поносили его на своих собраниях, они сжигали его фотографии. «Я замечал холодность, доходившую до негодования, во многих мне близких и симпатических людях; я получал поздравления, чуть не лобызания, от людей противного мне лагеря, от врагов. Меня это конфузило… огорчало; но совесть не упрекала меня: я хорошо знал, что я честно, и не только без предубежденья, но даже с сочувствием отнесся к выведенному мною типу». (И.С. Тургенев. «По поводу „Отцов и детей“».)

Русским студентам в Гейдельберге, возмущенным «Отцами и детьми», которых они рассматривали как резкую критику молодого поколения, Тургенев ответил не прямо, а через письмо к поэту Случевскому, который был среди них. Его задачей, говорил он, было заставить полюбить Базарова «со всей его грубостью, бессердечностью, безжалостной сухостью и резкостью…» «Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная – и все-таки обреченная на погибель – потому, что она все-таки стоит еще в преддверии будущего <<…>> а мои молодые современники говорят мне, качая головами: „ты, братец, опростоволосился и даже нас обидел. <<…>> Мне остается сделать, как в цыганской песне: „снять шапку да пониже поклониться““». И там же: «Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса. Вглядитесь в лица Н<<икола>>я П<<етрович>>а, П<<авл>>а П<<етрович>>а, Аркадия. Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?» (Письмо от 14 (26) апреля 1862 года.) Однако напрасно он – то унижаясь, а то возмущаясь, то в личных разговорах, а то в письмах – оправдывался перед друзьями. Для большей части его читателей левого направления он предал свои идеи. Если Достоевский, Анненков, Боткин, Тютчев рассыпали похвалы, то Фет, Аксаков, даже Герцен упрекали его в том, что написал памфлет, слишком откровенно направленный против новой команды «Современника». Его хулители легко забыли его позицию в защиту преследуемых революционеров. В начале года, находясь в Париже, он принял Бакунина, бежавшего из Сибири, обеспечил его годовым содержанием в тысячу пятьсот франков и поставил подпись в его защиту. По возвращении в Санкт-Петербург испросил и добился разрешения посетить братьев Бакуниных, заключенных в Петропавловской крепости. Эти неоднозначные демарши, помноженные на его дружбу с Герценом, вызывали подозрительное отношение властей. Однако их было недостаточно для того, чтобы обелить его в глазах прогрессистов. Имя Базарова висело на его груди как табличка бесчестия. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, – отныне он был виновен в преступлении против молодого поколения.