Эдгар Пенгборн - Зеркало для наблюдателей

• Название: Зеркало для наблюдателей
• Автор: Эдгар Пенгборн
• Издательство: Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: ISBN: 5-17-015337-6

Эдгар Пенгборн (1909–1976) дебютировал в фантастике поздно, в 1951 г., и написал в этом жанре очень немного — однако навсегда остался в истории американской и мировой научной фантастики как один из ярчайших и оригинальнейших ее представителей. Достаточно сказать, что самое известное из произведений Пенгборна, роман «Зеркало для наблюдателей», был удостоен Международной премии по фантастике — «в компании» с «Городом» Саймака и «Властелином Колец» Толкина. Почему? Прочитайте — и узнаете сами!

---

На цыпочках я проследовал в зрительный зал и с открытым ртом тяжело опустился на стул. Луч солнца превращал ее каштановые волосы в светящееся золотое облако. Разумеется, передо мной была Шэрон, принадлежащая Амагое и красному мячику на резинке, но я уже видел в ней женщину.

Она будет такой же красивой. Даже если сохранит свой курносый носик… Нет, не сохранит. В день дебюта на ней должно быть белое платье. Скорее всего она не вырастет высокой, но будет казаться такой, одинокая, залитая светом софитов. И огромный черный «стэйнвэй» покорится ей. Я видел эту картину наяву. Для Шэрон она, вероятно, будет тем мимолетным ослепительным блеском, который толпа называет славой, и достижения ее современников станут всего лишь слабым эхом ее достижений. Но даже если в конце ее ждет черное крушение надежд, Шэрон — музыкант и ей не дано избежать предначертанного судьбой. Я обязательно должен встретиться со слепой миссис Уилкс: нам есть о чем поговорить…

Мне следовало бы услышать, как в конце зала тихо открылась дверь, но я любовался Шэрон и даже воплей баскетболистов не замечал, пока не уловил краем глаза какое-то движение. Я сидел ссутулившись и в тени. Поэтому он, наверное, не заметил меня. Но, пытаясь оглянуться, я привстал, и он стремительно скользнул в коридор, отвернув лицо и опустив голову. Даже увидев мельком желтые волосы, я не был уверен, что это Билли Келл. Двери мягко затворились. Он исчез.

Мне бы отогнать свои подозрения. Подумаешь, забрел в зал какой-то мальчишка! Подумаешь, заглянул приятель Шэрон по играм и, увидев здесь взрослого, застеснялся!.. Но поспешно отступление «приятеля» выглядело вороватым — словно крыса прошмыгнула… И я почувствовал холод в горле. Человеческим эквивалентом этого ощущения является то, что люди называют гусиной кожей…

Через одно из окон я внимательно изучил толпу любителей баскетбола. Но Билли не увидел. Не было его и среди немногочисленных зрителей вокруг площадки. Впрочем, это ничего не значило.

Я взглянул на часы и поразился. Оказывается, Шэрон занималась уже час. Возможно, я частично пребывал в состоянии марсианского созерцания, но я так не думаю. А думаю я, что это было односторонней связью. Упорно трудившиеся пальчики Шэрон завлекли меня, подчинили мою душу. И я делил с ней напряжение, надежду, ее маленькие, но значительные победы. А теперь она остановилась и из своего солнечного сияния наблюдала за мной.

— Черт!.. А вы играете?

— Немного играю, голубушка. Ты хочешь отдохнуть?

Она освободила мне табурет, и я заиграл так, как только мог. Для школьного пианино моя игра была вполне сносной, хотя оно мало напоминало те три «стэйнвэя», которые несколько десятилетий назад мы с таким мучениями доставили в разобранном виде в Северный Город. Скорее оно напоминало мне «Бехштейн», на котором я однажды играл в Старом Городе. В Старом Городе любят выдержанные временем вещи, а звучание этого школьного пианино было сверхвыдержанным — басы глухие и неприятные. Но оно вполне еще могло называться музыкальным инструментом. Я заиграл отрывок из шумановского «Карнавала» — тот, что помнил лучше всего. Шэрон попросил Бетховена. Я предложил ей «К Элизе».

— Нет-нет, миссис Уилкс играла мне это. Что-нибудь более значительное.

Да простят мне небеса мои дурацкие пятые пальцы! Я заиграл «Вальдштейн». Я надеялся (тщетно), что, связав ассоциации, вызванные этой сонатой, с Шэрон, я сумею вытеснить ими более глубокие воспоминания.

Дрозма, вы, вероятно, помните мое турне по пяти Городам в 30894 году? «Вальдштейн» всегда воссоздавал в моей памяти концертный зал в Городе Океанов. Я всегда вспоминал его окна, глядящие в сердце моря, окна, изготовленные с таким трудом и так давно… Мне сказали тогда, что имена некоторых строителей утеряны напрочь. Едва ли покажется странным, что жители Города Океанов всегда немного отличались от обитателей остальных Городов. Я играл там в тот год и, честно говоря, думал, что приблизился к уровню мастера того времени. И если я не ошибался в собственной оценке, то причина была в самом Городе Океанов, а не в достижениях моих рук или души. Плавное движение водорослей за теми окнами, вечно похожее и никогда не одинаковое; снующие туда-сюда рыбы — алые, голубые, зеленые, золотые… Я и сейчас вижу эти картины и ничем не могу помочь. Каждый из тех, кто сидел в зале, излучал какое-то особое доброжелательство. Они слушали музыку душой и встречали меня так, словно целый век ждали моего визита.

Все случилось, как вы знаете, много позже, когда изучение человеческой истории стало для меня настоятельной потребностью. Потребностью подлинной и выдержавшей испытание временем. И если я больше никогда не совершу следующего турне, то только потому, что слишком хорошо помню Город Океанов. Как страшно слеп случай, Дрозма! Почему наши далекие предки выбрали остров рядом с Бикини?..[23] Ну ладно, по крайней мере, мы владели им в течение двадцати тысяч лет и должны быть рады, что предупреждение последовало достаточно рано и хоть некоторым удалось спастись. И возможно, родиться новый Город Океанов, через несколько столетий после того, как мы доживем до создания Союза…

Шэрон была уже рядом, она попросила:

— Теперь немножко Шопена?

— Нет, дорогая, я устал. Да и практики у меня не было. Как-нибудь в другой раз.

— Между прочим, я люблю вас за понимательность.

Это признание действительно изменило характер нашего общения, изменило настолько, насколько имело отношение ко мне, хотя я и был в состоянии бубнить что-то из-под личины «мистера Майлза».

Она тоже устала, и мы закончили занятие. Дверь снова оказалась открытой, но на этот раз никакой опасности не было: ее открыли две девушки, замеченные мною в одном из кабинетов, — им захотелось послушать мое громыхание. Я прикинулся в меру польщенным. Шэрон вышла на улицу и отправилась к машине, а я переговорил с женщинами. Я рассказал о неизвестном, пробравшемся в зал во время занятий. Я обратил их внимание на то, что, едва завидев меня, он ретировался. Я наталкивал их на мысль о слабой охране. Конечно, любой ребенок может заглянуть в зал, но… И так далее и тому подобное. Одна из девушек решила испытать на живом пианисте взгляд своих нежных глазок, но другая уловила мои намеки и заверила, что впредь швейцар найдет способ поддерживать порядок в коридоре, пока идут занятия музыкой. Встревоженный родитель во мне был успокоен.

Но не до конца. Пока я не увидел, распрощавшись с Шэрон у «ПРО.У.ТЫ», хорошо знакомую светловолосую фигуру. Он не спеша шел по улице. Я протащился квартал на машине и, едва скрывшись из поля зрения Шэрон, тут же припарковался. Выбравшись на тротуар, двинулся за Билли Келлом пешком. Главное, говорил я себе, понять, насколько хорошо я помню сложное искусство слежки.

Маленькие улочки, изогнутые, как коровьи тропы, разбегались в разные стороны от южного конца Калюмет-стрит. Большинство домов стояли отдельно друг от друга, здания старой постройки, которых явно не касалась рука ремонтников, чуть ли не валился на бок. Наверно, в те времена, когда люди еще не двинулись целыми семьями в пригороды, покидая то, что они никогда особенно и не любили, район выглядел лучше. Впрочем, и сейчас мне встретились дети, коты, собаки, ручные тележки и несколько пьяниц, Их присутствие смягчало ощущение необитаемости и одиночества. А в остальном здесь царил дух запустения. Окна были заколочены досками, а если не заколочены, то чернели пустотой, как выбитые зубы во рту гнусно бранящегося бродяги. Мусор повсюду. Разнесенные вдребезги стекла и дряхлость. Крыса, бросившая на меня наглый бесстрашный взгляд перед тем, как просочиться через трещину в фундаменте. Попрошайка, решивший возложить на случайного прохожего ответственность за свой завтрак и в результате реквизировавший у меня десять центов…

Это произошло уже на боковой улиц, куда свернул с Калюмет Билли Келл. Когда я избавился от нищего, Билли уже переходил улицу примерно в квартале от меня. А еще дальше, в полуквартале от Билли, стояла привязанная к столбу лошадь старьевщика — с выпирающими ребрами, покрытая паршой, понурившаяся от жары. Я и сам тут же, чисто автоматически, стремясь оказаться от нее подальше, перешел улицу, хотя мой дистроер был достаточно свежим. Уже тогда я должен был удивиться, почему Билли Келл проделал то же самое, но… Думаю, меня все-таки можно извинить, потому что без дистроера ни один марсианин не сумел бы пройти по этой узкой улочке, не напугав бедную старую клячу до приступа бешенства. Ведь у меня почти не было запаха, но когда я проходил мимо, лошадь все же вскинула голову и недовольно фыркнула бархатными ноздрями.

Через пару минут Билли Келл остановился поболтать с группой из десяти или двенадцати подростков, сидевших развалясь возле ограды уныло выглядевшего церковного двора. Вероятно, они ждали его, потому что Билли при разговоре выглядел как вождь или советник.