Иван Щеголихин - Снега метельные

• Название: Снега метельные
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазуши"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки мо­рально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

Чуть в сторонке светлели две палатки — летом в ва­гончике жарко,— и там негромко гомонили ребята и де­вушки, вернувшиеся со смены.

Стало холоднее, дохнуло ночной прохладой с полей. Повариха вымыла котлы, раскатала рукава кофточки, время от времени посматривая на Женю, поправила ле­гонько волосы и крикнула в сторону палаток неожиданно тонким голосом:

— Девчонки, Танька не пришла?

Как будто Женя у нее не про Хлынова спрашивала, а про какую-то Таньку.

— Не-ет, Марь Абрамна, не-ет!..

Женщина вздохнула, опять стала поправлять волосы, высоко поднимая светлые, незагорелые локти.

— А чего вы одна сидите?— спросила повариха.— Шли бы к ним.

— Жду,— отозвалась Женя.

— А он всегда на загонке дольше других задержива­ется. То ли на загонке, то ли еще где,— озабоченно про­говорила женщина.

— Да нет, я Ирину Михайловну жду,— уточнила Женя.

— А вы проходите сюда, посидим вместе, подождем,— позвала ее Марья Абрамовна к вагончику.

Женя подошла к поварихе, стала пристраиваться на ступеньки, сработанные, судя по светлым невыгоревшим доскам, недавно, к началу уборки.

— Если негде, у меня переночуете,— просто сказала повариха.

— Хорошо, спасибо.

Они помолчали. Жене неловко было молчать, надо было говорить хоть о чем-нибудь в ответ на любезность.

— А знаете, между прочим, в соседнем совхозе в один день вышла из строя бригада в двенадцать человек,— сказала она.

— Да?— рассеянно отозвалась повариха.— С чего это они?

— Пищевое отравление. Всех увезли в райбольницу. Директор совхоза волосы на себе рвал: самый разгар уборки, а людей нет, техника стоит. Представляете, це­лая бригада!— говорила Женя озадаченно, стремясь про­извести как можно большее впечатление.

— Да, плохо дело,— отозвалась Марья Абрамовна. Несмотря на красноречивый пример, повариха, как показалось Жене, не особенно испугалась, во всяком слу­чае, не бросилась тут же перемывать котел заново во из­бежание пищевого отравления, и на впечатлительность Жени смотрит снисходительно, уверенная, что у нее на кухне ничего подобного не случится.

У палатки зажгли «летучую мышь», заколыхались по стану огромные нечеткие тени. Повариха выждала, когда там на мгновение утихли голоса, и позвала с прежним беспокойством:

— Та-аня-а!

У фонаря прислушались.

— Таньки Звон до сих пор нет?— спросила женщина.

— Не-ет,— ответили ей беспечно.

Потом что-то сказали вполголоса, и все сдержанно, прячась от поварихи, рассмеялись. Побаивались ее все-таки, как самую старшую, стеснялись. Жене показалось, что сболтнули что-то, связанное с Хлыновым. Марья Аб­рамовна неожиданно запела, тихо и заунывно, совсем без слов, совершенно отключенно, забыв про Женю и, каза­лось, про весь белый свет. Танька эта самая, наверное, дочь ее. Нет, не дочь, вряд ли, но чем-то определенно близка этой женщине. И бродит, непутевая, где-то по полю и определенно с Хлыновым, иначе не стали бы сме­яться ребята возле фонаря. Дети всегда смеются над бес­покойством и тревогами старших...

— А что, Хлынов на самом деле лучше всех работа­ет?— спросила Женя открыто недоверчиво. Ей почему-то казалось, что повариха имеет все основания относиться к Хлынову неприязненно, не по трудовым, а по каким-то другим соображениям, а Жене еще захотелось усомнить­ся и в его трудовых успехах.

— Хлынов-то?— как бы опомнившись, переспросила повариха.— Сергей — парень серьезный.

–– А-а,_– тотчас поправилась Женя, дескать, буду те­перь знать и не стану задавать глупых вопросов.

Приехал горючевоз, говорливый, должно быть, слегка выпивший старик, начал балагурить с девушками, выкрикивать-покрикивать:

— Эй, девчоночки, с кем бы под сосёночку!

Ребята загоготали, а чей-то разбитной, охальный де­вичий голос отозвался:

— Старый конь, лежал бы на печке, пятки грел!

— Хе-хе!— воскликнул горючевоз.— Старый конь бо­розды не портит!

— Хе-хе!— передразнил его тот же охальный голос.— Ляжет в борозду и спит!..

— Танька пришла,— облегченно сказала Марья Аб­рамовна и вздохнула, будто гора с плеч.

— Это самая Танька Звон?— осторожно спросила Женя, стараясь скрыть свою мгновенно возникшую неприязнь к этой уж очень развязной, непристойной, судя по голосу, девушке.

Марья Абрамовна молча кивнула.

— Она имеет к вам какое-то отношение?— продолжа­ла Женя.— Как будто она ваша дочь или, по меньшей мере, родственница.

— Заметно?— усмехнулась Марья Абрамовна.

— Вы беспокоились о ней, звали несколько раз...

— Самой-то невдомек. А со стороны видней, это вер­но.— Помолчала и, словно в оправдание, добавила:—Да все они тут дети мои. Кормишь, поишь, знаешь каждого не один день.— И еще помолчав, спросила:— А что?

— Да так...— неопределенно ответила Женя, не зная, к чему следует отнести это подозрительное «а что?».— Просто голос у вас такой, материнский...

Все-таки Марья Абрамовна не зря насторожилась, Женя не могла скрыть своего недоумения здешней жизнью, а точнее сказать, здешними нравами. А может быть, здесь так принято, хочешь–не хочешь, а приходится привыкать к соленым полевым шуточкам. Не легко, на­верное, здесь Марье Абрамовне, у нее лицо такое хоро­шее, доброе.

— Здесь вообще вольно себя ведут, да?—неловко спросила Женя.— Говорят, с давних пор на пашне... сво­бодная любовь?

— Говорят...— женщина вздохнула.— А я ведь не знаю, как на пашне прежде было, я сюда из Москвы при­ехала. Одна я... Муж на фронте погиб, а сын на целине. В марте, по первой весне, в пятьдесят четвертом трактор повел через Тобол... Сейчас там граненый камень стоит, дети цветы на могилу носят... А я как приехала хоронить, так и осталась здесь до своего часа.

Подошла девушка, невысокая, но удивительно строй­ная и гибкая, с длинной, красивой шеей.

— Теть Маша, вы меня звали?— спросила она, и Же­ня по голосу узнала Таньку Звон.

— Звала,— с напускной, как подумалось Жене, стро­гостью ответила повариха.— Где так долго пропадаешь?

— Гуляю, теть Маша, я ведь незамужняя.

— А что тебе, ночь проспишь — и замужем.

— Нет, теть Маша, сейчас я стала принципиальная. Пока не захомутаю, о ком мечтаю, не буду больше на ме­лочи размениваться.

Танька смотрела прямо на Женю и — видно было — говорила именно для нее. Смотрела дерзко, вызывающе, словно пришла поссориться. Но из-за чего, спрашива­ется?

— Теть Маша, вы мне книжку обещали. Про красное и черное. Забыла название.

Марья Абрамовна поднялась, молча пошла в вагон­чик. Лесенка под ее ногами вздрагивала. Как только она скрылась за дверью, Танька стремительно подсела к Же­не на ту же ступеньку. Была она в легком сарафанчике с глубокими вырезами на спине и спереди, так что видне­лось начало смуглых грудей, загорелая до черноты; ши­рокоскулая, похожая на мулатку. Пахло от нее горькова­тым запахом знойной степи, пряной пшеничной пылью. Черные с ясными белками живые глаза ее сверкали задиристо, но и вместе с тем была во всем облике Таньки неожиданная приветливость. Женя на всякий случай на­сторожилась, решив быть ко всему готовой. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, Танька с явным превосходством, нагловато, по праву здешнего жителя, а Женя с упорством слабого, но упрямого существа собравшего остатки мужества (позже она со сме­хом – думала: как две молодые кошки!).

Танька, понимая, что времени терять нельзя, повариха выйдет с минуты на минуту, заговорила первой:

— Хлынова ждешь? Понятно. Мужчина через два «ща». Поцелует – умрешь, сама пробовала.

Она улыбнулась, прищурив шальные глаза. Зубы у нее оказались молочно-белые, ровные, и вообще вся она почему-то, несмотря на развязность и прочее, показалась Жене сильно привлекательной, женственной, загадочной.

Женя усмехнулась:

— Не умру, выносливая!

Кровь прилила к ее лицу. И не оттого, что ответила неприлично, а наоборот, от собственной смелости и на­ходчивости, получилось как раз в духе Таньки Звон, от­билась ее же оружием. Иначе ведь нельзя, не обойтись в таком случае благородным молчанием.

— Такая молодая, а уже развратная!— наигранно удивилась Танька!— Ну, надо же! И как тебе маму свою не жалко! У тебя есть мама? Или ты беспризорница?— издевалась она.

Если бы не вышла Марья Абрамовна, неизвестно, чем бы продолжился их разговор. Скорее всего, Женя не ста­ла бы отвечать. Много чести, все равно, что из пушки по воробьям. Она уже пожалела, что ответила в первый раз, поддержала недостойный разговор.

— Таня, возьми,— недовольно сказала повариха, ви­димо, догадываясь, о чем тут у них шла речь.

Танька, не вставая, взяла книжку через плечо, посмот­рела равнодушно на обложку, не торопясь, пролистала, захлопнула и так же через плечо подала обратно.

— Не та, теть Маша, эту я читала, Ладно, спасибо за заботу, пойду, подожду, когда Сергей вернется.