Иван Щеголихин - Снега метельные

• Название: Снега метельные
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазуши"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки мо­рально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

«Хирург — все-таки человек, больше всех волновался. Достойный уважения мужик»,— думал Сергей, глядя на бе­лесое окно с темной крестовиной рамы.

Скоро рассвет, новый день новой жизни. Который час? Его золотые часы, именная награда за прошлогод­нюю уборочную, тикали на тумбочке. Теперь придется но­сить их на правой руке... Сергей взял часы, поднес к глазам — скоро четыре.

Она еще спит, конечно, устала за день, тоже ведь волновалась. Не заходит к нему, чтобы не докучать по­страдавшему своим присутствием, разговором. Добрый сон лучше всякого лекарства, кто этого не знает. «Не ме­шало бы еще вздремнуть». Однако сон не шел, мешала рука, ныла, и что странно, болели пальцы отрезанные, ощущался каждый — мизинец, большой, ука­зательный,— они шевелились, чувствовали, жили, ощу­щался локоть, и никак не верилось, что их уже нет, оста­лась одна культя.

«Ничего, проживем и без руки. Тем более, без левой. Поменьше буду налево работать. А мог бы вообще дуба дать. Не будь ножа... Где он, кстати? Надо бы его со­хранить».

Кто-то мягко, легко прошел по коридору, и Сергей притаился. Нет, не сюда, мимо. Наверное, сестра понес­ла уже свои калики-моргалики, скоро зайдет сюда.

Боль в руке становилась сильнее, кость ныла, как больной зуб. Неуемно шевелились несуществующие паль­цы, ощущался голый локоть, хотелось его прикрыть оде­ялом, согреть.

Лучше бы она сейчас зашла, а не днем, когда тут бу­дет полно народу. Да и хирург будет маячить. В такой обстановке никакого разговора у них не получится.

«А может быть, мне самому пойти к ней? Прямо сей­час?»

Нет, пожалуй, не стоит, ей это не понравится. Надо быть выдержанным, он помнит, она упрекала его за грубость. Потом он ей скажет, что хотел пойти, но сдержался, проявил силу воли, это ей должно понравиться.

В полной тишине и покое кто-то вдруг пробежал по коридору гулким бегом, торопливо, будто спасаясь от несчастья. Хлопнула уличная дверь.

Что там еще случилось? Что за ералаш в тихой заво­ди? Сергей прислушался, но стояла тишина, только слабо ворошился за стеной утихающий ветер.

«Кто там бегает? Куда так рано!» А может быть, не надо ему ждать прихода Ирины. Она гордая, у нее самолюбие, да к тому же она помнит, – если Сергей без руки добрался до полевого стана, то до нее-то за несколько метров, да по теплому коридору уж как-нибудь доберется. Чёрт побери, да он явится к ней с того света, лишь бы ждала!

Сергей приподнялся и застонал от боли. Пришлось снова лечь, подождать, пока утихнет боль. Даже во вре­мя операции так не саднило, не ломило в кости. Отле­жавшись, он осторожно здоровой рукой приподнял куль­тю вместе с лангетой, медленно поднялся, и толкнул ногой дверь.

В узком коридоре было чисто и пусто, маленькая лам­почка под потолком догорала, как свеча, желтым убыва­ющим светом. Он пошел в конец коридора. С каждым шагом боль отдавала от руки до затылка. Возле изоля­тора Сергей облизнул сухие губы, поддержал лангету коленом, чтобы свободной пятерней расчесать жесткие волосы, и тихонько поскребся в дверь.

В ответ ни звука. Он постучал, затаив дыхание, об­лизывая сухие губы. Молчание. Сергей легонько нава­лился на дверь, тихо вошел и прикрыл дверь спиной.

— Ирина,— позвал он глухо.— Извини, ты не спишь?

Отныне он всегда будет с ней вежливым, послушным, ласковым. Она еще не знает, какой он на самом деле.

Привыкнув к темноте, Сергей увидел – комната пуста. Он подошел к койке, опустился на одно колено и положил остаток руки на постель, смятую телом Ирины. Подушка слабо пахла ее духами, ее волосами. На спинке в изголовье он увидел платье, легонько потянул его к се­бе и машинально прижал к лицу легкую прохладную ткань. Он водил шелком по своим щекам, по горячему лбу и целовал платье, стоя на одном колене.

Долго не шевелился, ни о чем не думал, опустошенный и разоренный.

Ветер утих, в окно светила луна, мир был спокоен. Кончилась, наконец метель, полная утрат, и отрезанная рука стала в ней, наверное, не самой большой утратой.

Вспомнился Владивосток. Нищий на портовой улице, на набережной, сидит и тычет в прохожего поднятой вверх культей, а темный рубец на ней подергивается, как студень...

Сергей ухватил платье зубами и злобно рванул его. Хотелось завыть по-волчьи. Лучше бы он погиб там, в логу, и его повезли бы не в больницу, а хоронить.

Он закрыл глаза и увидел себя мертвого, услышал, как, тяжело ступая и сняв шапки, друзья несут его, гля­дя под ноги. За поселком бьют землю ломами и кирками, роя могилу, и мерзлая земля летит хрустальными брыз­гами. Потом на седых комьях оставили бы гранитный камень.

А весной побегут картавые ручейки, заколосится степь, и новые рекорды поставят смышленые парни. Они тоже будут спать на загонке и на зорьке встречаться с любимой. Только встречи у них будут счастливее. Прой­дут годы, и в новом Камышном старики станут рассказывать о времени, когда здесь была глухая глубинка, и всё становилось подвигом – и работа, и праздник, и сон, и смерть.

И остался бы он один-одинешенек в тихом поле, в чистом поле на степном просторе.

Сергей стиснул зубы, и в глазах поплыли круги, зеле­ные, желтые, красные... От койки он поднялся, как из гроба.

*

Женя сняла крышку стерилизатора, пар бесшумным вулканом взметнулся вверх. Подцепив сетчатое донышко со шприцами и иглами, она подняла его и поставила остудить. Пошел уже пятый час, пора сделать пеницил­лин больному с воспалением легких.

Что там творится сейчас, что происходит в доме ме­диков, о чем они говорят? Только бы Ирина не вернулась обратно...

Женя пошла в палату, сделала больному укол, а ког­да вернулась в процедурную, увидела Хлынова. Он сидел возле ее столика и держал перед собой больную руку.

— Почему ты не спишь?— вскрикнула Женя испу­ганно.— Кто тебе разрешил ходить?

Он молчал отрешенно, будто не слышал.

— В больнице свои порядки, Сергей. Без разрешения врача нельзя ходить.

— Нельзя ходить, нельзя блудить без разрешения,— наконец отозвался Сергей.— Дай спирту!

— Спирту нет,— торопливо заверила Женя.— Весь израсходовали... Ну, а как твоя рука?

Сергей как будто дремал и сквозь дремоту от­ветил:

— Скоро вырастет новая.

— Не больно?

Он скривился, отвернулся от Жени, хотел сплюнуть, но увидел, что некуда, и раздумал.

Женя стала ненужно перебирать медикаменты в шка­фу, лишь бы не сидеть перед тягостно молчащим Сергеем. А он и не собирался уходить, сидел, молчал и, наверное, обвинял Женю, догадывался о ее роли.

– В изоляторе жила, изолирована от общества,— сквозь зубы проговорил Сергей.— Заразная. Чем она за­ражает? Бедой?

— Не надо так, Сергей,— попросила Женя.

— «Не надо...» Уже и с тобой поговорить нельзя.

— Можно, Сережа, можно, только в следующий раз, хорошо? А сейчас тебе нужно отдохнуть. После тяжелой операции требуется покой.

— Я не покойник. Покой да покой!.. Платье свое развесила, а сама ушла,— будто сам с собой заговорил Сергей.— Пришел я к старику: «Мит-рофан Семеныч, дай свой газик, в Кустанай надо».— «Чого ты там нэ видав?»—«Подарок хочу сделать ко дню рождения».— «Ото ж, кому?» Не говорю, молчу. «Я вам квартиру дам, обстановку всю, на свадьбу прийду. Ко­му?» Я, как дурак, сказал. Он меня выгнал. «Шоб твоей ноги не було с таким вопросом!» А я его газик угнал. И привез ей это самое платье.

— Ты молодец, Сергей, но...

— «Шоб твоей ноги не було...»— продолжал он гово­рить сам с собой.— Почему ноги? А не руки? Ошибся старик мал-мал.

Женя чувствовала, его не остановить сейчас, он хочет ясности и добьется ее любой ценой. И никто ему не помо­жет, кроме нее, Жени. Не помогут узнать правду, поща­дят его, пожалеют. Из ложного сострадания.

Но как сказать ему такую правду, ведь не выгово­ришь!..

— Сергей, прошу тебя, сядь поближе к столику, тебе будет удобнее.

Он послушно пересел, не подняв всклокоченной голо­вы. Скулы его прерывисто подергивались. Женя осторож­но, мягко пристроила его забинтованную руку на столи­ке. Сергей протяжно, через нос вздохнул. Женя тоже вздохнула и стала рядом с ним, скрестив руки на груди, как много пережившая женщина.

— Сергей, ты мужественный... А мужество — самый надежный щит перед любыми ударами судьбы. Все тебя знают таким — несгибаемым. Только ты не страдай, не страдай так сильно.

— Ты тоже поменьше,— пробормотал Сергей.— Серд­це у тебя доброе... К нему ушла?

Женя не смогла ответить, не смогла даже кивнуть. Теперь ей казалось, что она и перед ним виновата.

— Сергей, ты сильный, ты неглупый человек. Ты сам все понимаешь. У тебя сейчас очень важный период в жизни...

Она не находила слов, лезли все такие беспомощные, книжные слова, одно глупее другого.

— Возьми себя в руки, Сергей!— Она прикусила гу­бу, так некстати о руках!—Ты найдешь себе верную по­другу в жизни, Сергей, у тебя будут жена, дети, они очень тебя полюбят. Ты мне веришь?