Иван Щеголихин - Снега метельные

• Название: Снега метельные
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазуши"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки мо­рально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

Разговор шел о том, сколько прибыло в совхоз шофе­ров и рабочих, как их разместили, а главное, сколько вывезено зерна на сегодня.

Женя терпеливо ждала, соображая, что после того, как он положит трубку, неловко будет занимать его деловое время. Сейчас, наверное, начнут звонить без передышки, а она будет сидеть истуканом, забытая и никому здесь ненужная.

Дождавшись, когда Николаев закончил разговор, Женя с улыбкой поднялась. Она сама не знала, что озна­чала ее улыбка, но в том, что она должна быть, Женя не сомневалась. Быть может, многозначительную усмешку? Месть за перерыв в его внимании к ней? Или же: «Нет, товарищ Николаев, никакими стиральными машинами и типовыми столовыми женщину в доме не заменить во веки веков, хотя вы и ответственный руководитель!..» Она улыбалась непроизвольно, как будто все предыду­щие женские поколения передали ей в наследство это действенное оружие, эту необъяснимую тактику. А он теперь как хочет, пусть так и думает, пусть разгады­вает.

Николаев вскочил, извиняясь, бормоча, что ей, конеч­но, скучно. Подал Жене пальто и платок. Помедлил и... пошел ее провожать.

На улице Николаев долго молчал. Женя подумала, он занят обдумыванием телефонного разговора, и решила высказать свои деловые соображения. Почему райком не интересуется делами автобазы?

— Хорошо, что вы обратили внимание на автобазу,— рассеянно отозвался Николаев.— Подскажите, что им надо сделать на первых порах. Жакипов — человек испол­нительный и толковый. Скоро они будут жить лучше. Ав­тобаза создана всего-навсего три месяца тому назад. Полторы тысячи машин пришли на пустырь. Бывали дни, когда в палатках шоферам не хватало места, спали в кабинках. Вы, наверное, помните, как ходили на воскрес­ники всем поселком, строили шоферам землянки.— Он вздохнул.— Конечно, лучше было бы приехать сразу в теплые благоустроенные квартиры, но это уже совсем другой вопрос. Где-нибудь на Западе вряд ли нашлось бы столько добровольцев ехать на пустое место. Там другая психология, другое воспитание, все другое, это вы понима­ете. А вот у нас поднялась вся страна на призыв. Вот по­чему слово «целинник» стало синонимом слова «героизм». А героизм — это, можно сказать, нарушение. Нарушение привычных норм, привычных представлений о человече­ских возможностях. Я вам прописные истины говорю, Же­ня, но это потому, что вы так свой вопрос поставили, можно обидеться. Райком, выходит, ничего не знает. Ме­дики знают, шоферы знают, а райком нет, толстокожий какой! Да, к вашему сведению, у нас на каждом заседа­нии вопрос о быте. И вот здесь, среди фундаментов, мимо которых вы каждый день проходите, есть и фундамент об­щежития для шоферов. Видите, как получилось, еще с жильем не устроились, а уже миллиард пудов выдали! Вы только представьте себе, в одной только Кустанай-ской области создано девяносто четыре совхоза. Жилые дома, детские сады, клубы, магазины... Попробуйте за­крыть глаза и представить мысленно наш край, частицу земного шара...— Николаев прищурился и плавающими движениями развел руки в стороны.— Черная, вспахан­ная, чуть выпуклая земная поверхность. И на ней посел­ки. Один, другой, третий... и так до девяносто четырех. Устанешь, пока все это мысленно представишь, пересчи­таешь. И все это появилось на голой земле за какие-то два года! Все-таки, еще раз скажу: целина — это героизм, как бы громко и выспренно это вам ни показалось. Кол­лективный героизм, наиболее массовый в наши дни. И мы с вами, Женя,— здесь, вместе со всеми.

Он разговорился оттого, что она внимательно, нерав­нодушно его слушала, часто поднося пушистую рукавич­ку ко рту, словно боясь перебить Николаева и сказать что-нибудь не так, невпопад.

Когда переходили накатанную дорогу, Женя поскольз­нулась и ухватилась за Николаева. Он согнул свою ру­ку в локте, чтобы ей удобнее было опереться. Но, выйдя на тропинку, Женя отпустила его, словно не желая свя­зывать прежнюю его свободу.

Они говорили о любимых книгах, о знакомых людях, говорили гак, будто были давно знакомы, потом расста­лись, соскучились друг без друга и сейчас не могут на­говориться.

— Вам еще спать не хочется?— Женя не стала ждать ответа, тут же предложила:—Давайте еще побродим, выйдем на простор, на аэродром, давайте?

— На простор так на простор,— согласился Нико­лаев.

На белом поле едва темнела сторожка. К ней вела уз­кая тропинка и две еле заметных полосы санного следа. Николаев старался идти сбоку, уступая Жене тропинку. Плотный наст под его шагами часто обрушивался, он оступался и взмахивал руками

Сразу по-степному потянуло ветром, зазнобило, по ногам заструилась поземка. Они добрались до «аэропор­та» – утлой темной саманушкп — и спрятались от холо­да у стены на подветренной стороне. С крыши сугробом списал снег, Николаев нечаянно задел его шапкой, и снег густо посыпался им на головы и плечи.

— Нарочно?!—вскричала Женя.— Ах так!—И, под­прыгнув, сбила другую снежную губу с крыши.

— Да я нечаянно,— оправдывался Николаев, отфыр­киваясь и пытаясь отряхнуть Женю от снега.— Извините, больше не буду.

— Тогда ладно,— миролюбиво согласилась Женя.— Тогда давайте и я вас отряхну.

Ему было смешно от ее детской игры, но странно, он и сам поддался этой игре.

В саманушке гудела труба. На исхлестанной дождями стене глянцевито поблескивали прожилки соломы. С обе­их сторон подсвистывал ветер, не проникая, однако, в тот затишок, где они стояли. Тактичный, милосердный ветер...

— В детстве я очень любил прятаться от дождя в ша­лаше. И как только заберусь в шалаш, в любую погоду, так сразу мечтаю: вот бы дождь пошел! Здесь сухо, теп­ло, а рядом шуршат и звучно так стучат капли по сухому сену и по листве. В дождь по-особенному пахнет сено, из него выбивается удивительно ароматный запах! Уютно становится в шалаше, хорошо. А вот почему — и не ска­жешь.

— Понимаю, понимаю!— обрадованно подхватила Женя.— У меня так тоже бывало, только в городе, где-нибудь в сквере. Но там ведь тоже трава, и тоже бывает дождь.— Она говорила так, будто ей не хотелось отда­вать преимущество селу перед городом.

— И сейчас вот... ветер, степь, холод, а мы в затишье, возле какого-то подобия человечьего гнезда.

– И нам тоже хорошо, а от чего, не выразишь, правда?

Помолчали, потоптались на месте.

–– Я заметила, что вы за весь вечер не сказали ни разу слова «некогда».

— Вон как!— удивился Николаев.— Впрочем, я не люблю это слово. Можете ли вы с Грачевым сказать, что вам некогда операцию делать?

Женя только усмехнулась.

За саманушкой шуршала поземка, в трех шагах пе­ред ними наметала полукруглый, как подкова, сугроб.

— Давайте зайдем в саманушку, разожжем огонь, и получится еще интереснее, чем в вашем шалаше. Там наверняка есть котелок, наберем снегу и вскипятим чаю. Вот будет здорово. Чай из снега и с запахом дыма, да­вайте?

Николаев решительно взмахнул рукой.

— Давайте!

Они снова боком вышли па ветер, к двери и увидели на ней висячий заиндевелый замок.

— Ну заче-ем,— разочарованно протянула Женя.

— Взломаем?—задорно спросил Николаев, сбивая варежкой иней с замка.

— Нет, нет, в другой раз!— забеспокоилась Женя, сразу поверив, что ему ничего не стоит взломать замок. А ведь кто-то его повесил, значит, он кому-то нужен.— Будут завтра искать, кто это здесь хулиганил ночью, милицию позовут.

Николаев рассмеялся, но согласился с доводами Жени.

Они пошли обратно в поселок, ступая как будто не по снегу, а по тугому ветру.

Возле дома Женя сняла рукавичку, подала руку.

— До свидания.

Он торопливо стянул варежку, коротко пожал ее руку и сказал:

— Наденьте рукавичку, пальцы замерзнут.

— Какой заботливый!

Он улыбнулся,— что тут особенного, не нашел, что ответить.

— Вы заходите к нам,— без всякой связи сказала Женя.— Что передать Леониду Петровичу?

— Спасибо, ничего не передавайте. Я просто так за­шел, развеяться.

— Ну и как, развеялись?

— Медицина и здесь оказала свое благотворное воз­действие.

— В таком случае, заходите почаще. У медицины то­же бывает желание развеяться...

Домой Николаев шагал стремительным, пружини­стым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. И совсем не потому, что ему надо было спешить, нет. Вспомнился Омск, студенчество, весенние ночи, когда он догонял последний трамвай, пробегая порой за ним це­лый прогон. Прошло уже с той поры восемь лет, немало, но ему кажется, что он совсем не изменился, меняется только жизнь вокруг, а он — прежний, молодой и резвый. Иду, бегу, дышу, надеюсь!

Однако почему она сказала вскользь, что он старше ее лет на десять-двенадцать. Для чего она эту разницу отметила?

— Постой, постой, пошевели извилинами,— прогово­рил он себе и замедлил шаг, готовый снять шапку, осту­дить голову и поразмыслить. Лучше поздно, чем никогда.