Кир Булычев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24

• Название: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24
• Автор: Кир Булычев
• Издательство: Издательство «Знание»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1981

Нравственный поиск личности, оказавшейся в невероятных условиях, ответственность творческой личности перед временем и обществом, перед своим талантом — эти и другие проблемы поднимают авторы данного сборника. В нем участвуют как признанные мастера советской фантастики (Кир Булычев, Р. Подольный, Г. Прашкевич), так и начинающие авторы (Г. Панизовская, Г. Угаров). Зарубежная фантастика представлена рассказами П. Андерсона, Р. Брэдбери, Р. Силверберга. В разделе публицистики Евг. Брандис и Е. Парнов рассказывают о творчестве выдающегося писателя-фантаста И. А. Ефремова.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Кин послушно отступил на несколько шагов.

В дверь ударили два раза. Потом еще три раза.

— Я так и знал! — прошептал шут. — Я знал… Надо было бежать к князю!

Роман отодвинул засов, и тяжелая дверь отворилась.

В проходе стоял рыцарь Фридрих. Кольчуга прикрыта серым плащом, меч обнажен.

Роман отошел в сторону.

Рыцарь Фридрих спросил:

— Все в порядке?

— Да, — сказал Роман. — Скорее. Как там у ворот?

— Скоро падут, — сказал Фридрих. — Скоро.

Он шагнул обратно в темный проход и крикнул что-то по-немецки.

Вдруг шут взвизгнул, как раненое животное, и прыгнул вниз, минуя лестницу, с двухметровой высоты, и следующим прыжком он был уже у двери, стараясь дотянуться до засова.

Роман первым сообразил, в чем дело, и схватился за рукоять ножа, и Анне показалось, что он неестественно медленно вытаскивает нож, — и шут так же плавно, как в замедленной съемке, оборачивается, так и не успев закрыть дверь, и в руке у него блестит стилет…

— Кин! — отчаянно крикнула Анна. — Не тот!

Кин обернулся к ней. Глаза кочевника сошлись в щелочки. Голос его был тих, но страшен, и не подчиниться нельзя:

— Уходи немедленно.

Анна сделала шаг по лестнице. Главное сейчас было — объяснить Кину…

— Нажми присоску! Погубишь все!

И Анна, почти не понимая, что делает, но не в силах ослушаться, поднесла палец к шее…

И в этот момент ее охватила дурнота, и все провалилось, все исчезло, бесконечная бездна времени приняла ее и понесла через темноту, сквозь нелепые и непонятные видения: лавина конских морд и копыт неслась на нее сквозь огонь, рвущийся из башен деревянного города, засвистел ветер, донеслись обрывки музыки…

Анна стояла в маленькой холодной комнате теткиного дома. Она держалась за голову, жмурясь от света, и Жюль, склонившийся над пультом, кричал ей, не оборачиваясь:

— Шаг в сторону! Выйди из поля!

Анна послушно шагнула — голова кружилась, она увидела перед глазами шар — как окно в подвал.

Маленький, слишком маленький в шаре шут боролся с Романом, и рука его, зажатая в тисках Романовой руки, дергалась, сжимая стилет. Свободной рукой Роман тащил свой нож и кричал что-то, но Анна не слышала слов.

— Не тот, — сказала она хрипло. — Не тот!

Шут извернулся, и Анна увидела, что стилет исчез в боку боярина Романа, и тот начал оседать, не отпуская шута. В подвал лезли один за другим немецкие ратники. Рыцарь Фридрих занес свой меч… И мелькнул тенью Кин…

— Не тот! — успела еще раз крикнуть Анна.

В тот же момент из шара исчезли двое: Кин и шут.

Меч Фридриха разрубил воздух. И, отбросив его, рыцарь опустился на колени над телом Романа, сделав знак своим, чтобы они бежали наверх. И ратники один за другим начали подниматься по лестнице — шустро и ловко…

Шар погас.

— Все, — сказал Жюль.

— Они где? — спросила Анна.

— Они прошли сквозь нас. Они уже там, дома… Ты не представляешь, как я устал.

— Я тоже, — сказала Анна. — Я тоже устала.

— Спасибо, — сказал Жюль. — Без тебя бы не вылезти.

— Не стоит благодарности, — сказала Анна.

Ей было очень грустно.

— Ты уверен, что он забрал Акиплешу?

— Ты же видела, — сказал Жюль. Он поднял пульт и уложил его в чемодан.

— Они добрались до места? Ты уверен?

— Разумеется, — сказал Жюль. — Что с ними может случиться?

26

Анна проснулась, когда солнце уже склонялось к закату. В комнате было жарко, над забытой чашкой со сладким кофе кружились осы. В комнате стоял дед Геннадий.

— Прости, — сказал он. — Я уж стучал, стучал, дверь открыта, а ты не отзываешься. У нас в деревне не то, что в городе, — у нас проще. Дверь открыта, я и зашел.

— Ничего, — сказала Анна, спуская ноги с дивана. Она заснула одетой. Зашуршала парча.

Анна бросила взгляд на себя — еще бы, ведь она так и осталась в платье польской княжны Магдалены, племянницы короля Лешко Белого, родом из стольного города Кракова.

— Это в Москве так носят? — спросил дед Геннадий.

Анне показалось, что он подсмеивается над ней. Она встала и выглянула в прихожую. Там было пусто и чисто. Дверь в холодную горницу распахнута настежь. И там пусто. Кровать аккуратно застелена.

Дед Геннадий плелся следом за ней.

— Уехали, значит? — сказал он.

— Уехали, — сказала Анна.

— А я тебе на память принес, — сказал дед. — Из музея.

Он вытащил из глубокого кармана плаща медную голову льва с кольцом в пасти.

— Я еще достану, ты не беспокойся.

— Спасибо, дедушка, — сказала Анна. — Они в самом деле оттуда?

— Мне-то откуда знать? Были бы люди хорошие.

Анна вернулась в большую комнату. За открытым окном виднелся крутой холм. У ручья паслась гнедая кобыла Клеопатра.

— Грехи наши тяжкие, — вздохнул дед. — Спешим, суетимся, путешествуем бог знает куда. А ведь это рискованно. Да, я тебе молочка принес. Парного. Будешь пить?

ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ Соавтор

Любые совпадения имен и событий являются чистой случайностью…

Вместо эпиграфа

Шкиперу Шашкину было плохо. Баржа шла вниз по Оби, то есть на север, и давно солнцу полагалось уйти за горизонт, на запад, туда, где все затянуло то ли предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, воду пригладило потемками, а солнце, сплющенное как яичный желток, все еще весело низко над берегом. Обычное. Круглое. Без прикрас. Без пятен. Во всем обычное, кроме одного — заходило оно на востоке, чуть ли не над Завьялово, огоньки которого смутно маячили вдалеке.

«Там, в Завьялово, — горько подумал шкипер, — мой Ванька сейчас. Сынок Ученый. Наставил в лесу палаток, рыбу бесплатно жрет. Отца вот только стесняется пригласить. Прост я. Правду люблю. Мало сукиного сына Ваньку драл в детстве. Мало правил: к делу иди, бумажки добра не скопят! Не послушался Ванечка, вот и бегает от своих ста двадцати к дармовой рыбе… — Шкипер мутно посмотрел на багровое, садящееся не по правилам солнце и выбросил пустую бутылку в темную Обь: — Не сумел я Ваньку до человека поднять. Ученым стал Ванька…»

Шкипер твердо знал: солнце заходит на западе. Но так же твердо он знал: верь лишь своим глазам! Маясь от головной боли, он пытался примирить увиденное своими глазами с тем, что сам же не раз видел и слышал с детства. Это было трудно. Очень трудно. Он даже никого не позвал посмотреть на спятившее светило. А о Ванечке так думал: «Не в отца пошел, свою идею ищет. Мало я порол его, мало любви к себе вбил в его голову, я, отец родной! Он ведь такой, мой Ванька! Его в любой час ночи разбуди, спроси — чего, мол, желаешь? Он не задумается ни на миг, как часы, отрубит: «На батю не походить!» Обидно…»

1

Гроза шла со стороны Искитима. Небо там было заплывшее, черное, сочащееся влагой, а над базой отдыха НИИ солнце светило по-прежнему и даже ветерок не дунул ни разу. Стояла необъяснимая, плотная, графическая, как определил ее про себя Веснин, тишина.

Подоткнув под голову спальник, Веснин лежал на зеленом надувном матрасе и сквозь расшнурованные, отброшенные в стороны полы палатки уныло рассматривал мощную сосну, за которую была захлестнута одна из растяжек. От голых рыжих корней до первых криво опущенных вниз ветвей ствол был обожжен, покрыт натеками выступившей от жары смолы: то ли неудачно палили костер, то ли баловались… «Интересно, чувствуют ли растения боль? Ощущать лижущее тебя пламя и не иметь возможности отодвинуться даже на миллиметр…»

Веснин вздохнул, нервно повел плечами Он-то, Веснин, мог шевелиться. Он-то, Веснин, мог бежать от любого огня, случись такое. И все-таки… все-таки Веснину было неуютно. Не совсем приятные мысли мешали ему. А от мыслей не отодвинешься.

Чуть повернув голову, Веснин увидел палатки, занявшие широкую, окруженную соснами прогалину, и почти всех оставшихся на базе обитателей — математика Ванечку с гитарой в руках, геолога Анфеда, весело оседлавшего пень, наконец, олигофренку Надю. Нет, упаси господи, Надя, конечно, не была олигофренкой. Просто обучала детей в спецшколе (есть и такие), что и позволяло Анфеду за глаза, беззлобно отпускать в ее адрес это так странно звучавшее здесь слово. Сама же Надя больше походила на балерину- великолепно развитые ноги, сухой торс. Темные глаза Нади, очень темные, хотя и не темнее до черна загоревшей кожи, весело поблескивали из-под густых, длинных и рыжих волос, схваченных выше высокого лба лентой. Единственное, что мешало Наде (разумеется, только по мнению Веснина), — плохо развитый инстинкт самосохранения. Он, этот инстинкт, срабатывал у Нади, как правило, поздновато, после того как она совершала глупость…