Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13

• Название: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: Издательство «Знание»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1974

В настоящем сборнике напечатаны повести и рассказы как советских, так и зарубежных авторов, в частности повесть Г. Гуревича «Приглашение в зенит», рассказы В. Фирсова, Р. Подольного, С. Лема, а также литературно-критические статьи Е. Парнова и В. Ревича.

---

— Граве. Иван Феликсович Граве.

— Астроном Граве? Но мне казалось, что вы старше.

— Я не тот Граве, не знаменитый. Тот — мой двоюродный дядя. Он умер недавно в Париже. Меня тоже увезли в Париж мальчиком. Там я учился, там начал работать. Но в моей семье. Петербург всегда считали родным городом. И вот удалось вернуться. Теперь я тоже работаю в Пулкове… по семейной традиции.

«Ну и чего же ты хочешь от меня, племянник знаменитого Граве?»

— Миль пардон, — пыхтит он. — До сих пор я не имел чести лично, тет-а-тет, быть с писателем — жени де леттр. Даже смущен немножко. И недоумеваю. По вашим вещам я составил себе представление, как о юноше, худощавом, порывистом, нервозном, с пронзительным взором и кудрями до плеч. Фантастика, как поэзия, — жанр, свойственный молодости. А вы человек в летах, склонный к тучности, я бы сказал…

Пока что я оказался объектом наблюдения. Что за манера — прийти в гости и вслух обсуждать внешность хозяина!

— Внешность обманчива. Кто же судит по внешности?

— Но согласитесь, однако, что человек с моим обликом не может сделать великое открытие.

(Все ясно — непризнанный изобретатель. Сейчас будет уговаривать написать о нем роман).

— Для открытия прежде всего необходима аппаратура, — говорю я. И собираюсь повторить слова Физика о синхрофазотроне.

— Да-да, техника, оборудование, — подхватывает гость. — Астроном, прикрепленный к рекордному рефлектору, как бы получает ярлык на большие открытия. Впрочем, и тема играет роль. Вы замечали, что широкую публику интересуют не все разделы астрономии, а только крайние — экстремальные с одной стороны, Луна, Марс, Венера — нечто достижимое, с другой — квазары, пульсары, пределы видимости. Альфа и омега.

— А на вашу долю выпала буква в середине алфавита?

— Именно, так, отдаю должное вашей проницательности. Мю, ню — что-то в таком духе. Знаете, как это бывает. Попал в обсерваторию к Дюплесси, шеф занимался шаровыми скоплениями, мне поручил наблюдение переменных в шаровых. Так я и застрял на этой теме. А кого интересуют шаровые? От Солнца — тысячи и десятки тысяч парсек. Практически недостижимы, философского интереса в них нет. Среднее звено. Ученый, работающий в среднем звене, не может не числиться средним.

«Сочувствия ищет, что ли? Предложит роман о гении, занятом средним делом?»

— Среднее звено, — продолжал Граве. — Хотя в шаровых очень много увлекательного…

— Вероятно, увлекательно для специалистов, — сказал я. — Для немногих избранных. Рядовых людей волнует то, что их тоже касается, например, есть ли жизнь в космосе?

— Тут не может быть двух мнений, — согласился он. — Да, всех волнует жизнь в космосе. Когда Моррисон и Коккони ловили радиосигналы с Тау Кита, об этом писали все газеты. А что может быть наивнее из миллиардов звезд выбрать одну и ждать, что именно оттуда идут радиопередачи? Уж лучше бы направить радиотелескоп на шаровое. До миллиона звезд в одном направлении, в миллион раз больше шансов, чем у Моррисона и Коккони.

Я насторожился. Кажется, этот Граве — человек с сюрпризом.

— Вы ловили сигналы? — спросил я, поднимая голову.

От тотчас ушел в кусты.

— Нет, я только хотел бы написать небольшую повесть о жизни в космосе Вы не отказали бы мне в совете? Вот мой герой ловит сигналы из космоса Что ему передают?

(Совет? Этого добра хватает).

— О сигналах написаны сотни повестей, — сказал я. — Надо придумать что-нибудь оригинальное. Ваш герой астроном и наблюдает переменные? Тогда сама переменная может быть прожектором. Звезда мигает, получаются точки и тире.

— Вы советуете мне наблюдать неправильные переменные в шаровом?

Я насторожился. Темнит этот Граве, путает.

— Разве я астроному советую? Я советую вставить в повесть.

— Да-да, как раз это я имел в виду описать наблюдателя. А что именно, извините за назойливость, вы рекомендовали бы передавать со звезд?

— Обычно рекомендуют какую-нибудь геометрическую истину 3-4-5, 6-8-10 — стороны египетского треугольника. Но у вас десятки тысяч световых лет, нет возможности ждать ответа на вопрос. Надо сразу передавать что-либо существенное. Говорят, всю сумму знаний можно вместить в часовую передачу.

— Сумму знаний вы рискнете передавать неведомо кому?

— Пожалуй, не рискнул бы. Тогда можно передать чертеж космического экипажа. Вот карета, приезжайте к нам в гости.

— При условии, что на Земле сумеют сделать эту карету.

— А как же иначе? Вот если бы они побывали на Земле, они могли бы оставить корабль в какой-нибудь пещере. Тогда можно было бы передавать ее местонахождение, карту с крестами, как в «Острове сокровищ».

Граве, кряхтя, поднялся с кресла. Вытянулся, словно премию собрался вручить.

— Эта догадка делает вам честь, — сказал он торжественно. — Смотрите. Вот что я получил в результате трехлетних наблюдений неправильных переменных в скоплении М13 — шаровом Геркулеса.

И было это как дверь в сказку в комнате Буратино. Гостиничный номер, тумбочка светлого дерева, лампа на гнутой ножке, под стеклом — список телефонов администрации, шишкинские медведи на стене. И в заурядном номере заурядный старик, пыхтящий от одышки, вручает мне астрограмму — привет чужих миров.

Светокопия, красновато-коричневая, такие делают сейчас для строителей. На ней пунктиром контурная карта. Один участок выделен квадратиком. В углу он же в увеличенном масштабе. На нем тоже квадратик. Так четырежды.

— Узнаете?

Конечно, я узнал. На главной карте лежал, уткнув нос в сушу Финский залив, похожий на осетра с колючей спинкой. Первый квадрат выделял дельту Невы с островами, следующий вырезал кусочек материка, примерно там, где находилась дача Лирика. На третьем квадратике виднелось нечто, похожее на гроздь бананов (озера, возможно), на четвертом — скала, похожая на удлиненную голову, словно на острове Пасхи. Последний квадратик находился в ухе этой головы. От него шла стрелка к группе точек. К планетной системе, что ли? Планет многовато.

— Узнаете местность? — повторил гость.

— Вы уже были там — у этой головы с ухом?

— Мне не хотелось осматривать камень без свидетелей. Я просил бы, я надеялся, что вы не откажетесь присутствовать. Если бы вы согласились составить мне компанию поутру.

— Завтра утром я буду в Москве.

— Какая жалость. А сегодня?

— Сегодня поздно уже. Через час темнеть начнет. Вообще мне надо бы отдохнуть перед дорогой.

Гость покачал головой с сокрушенным видом.

— И вы еще утверждаете, что рядовых людей волнует проблема космических контактов. Кого же волнует, если вы, писатель-фантаст, автор произведений о пришельцах, самое заинтересованное лицо, предпочитаете воздержаться от лишних усилий? Сами же мне советовали составлять схемы по сигналам неправильных переменных, а когда я показываю вам подобную схему, выясняется, что вам важнее отдых перед дорогой. Что же спрашивать с рядовых читателей? Пожмут плечами, улыбнутся. А если я без свидетелей отправлюсь осматривать, разве мне поверят? В фальсификации обвинят.

— Едем!

Почему я решился так быстро? Во-первых, раздумывать было некогда, время поджимало. А, во-вторых, чем я рисковал, собственно говоря? Окажусь в глупом положении? Но я не уверен, кто глупее человек, верящий словам, или тот, кто воображает себя остроумным, потому что лжет. Да и не похож на любителя розыгрышей этот тучный, старомодно французящий старик с одышкой. Ограбят в пустынном месте? А у меня три рубля в кармане. Вот весело будет, когда шайка будет делить мою трешку на троих. Впрочем, и такая роль едва ли подходит моему гостю.

На улице стояла осень. Рваные тучи неслись низко-низко, казалось, каждая облизывает крыши. Дождь то моросил, то барабанил, порывистый ветер швырял брызги в лицо. Вчера мне говорили, что если ветер не переменится, будет наводнение как при Пушкине.

Такси поймать не удалось. Они проскакивали мимо, не замечая протянутой руки. Поехали через весь город в трамвае. Сквозь забрызганные стекла смутно виднелись тесные боковые улочки, трамвай отчаянно скрежетал на поворотах, чуть не задевая углы зданий. Я худо знаю Ленинград, не могу объяснить, где мы ехали. Кажется, крутили у Финляндского вокзала, потом перебрались на Петроградскую сторону. Вокруг, держась за поручни, тряслись пассажиры с мокрыми усталыми лицами, капли бежали у них по скулам. И я, мокрый и усталый, трясся со всеми вместе, история с космической телеграммой казалась мне все нелепей.

Опять мы переехали через мост и оказались в квартале новых домов. Почти все пассажиры сошли там, рядом с Граве освободилось место, я пересел к нему.

— Так что вы хотите узнать у наших звездных друзей? — спросил он. И сразу увел меня с пути сомнений.

— Все надо узнать. Как живут, на кого похожи, чем заняты, что их волнует? И главное то, о чем мы спорили в эти дни чувствуют они простор впереди или глухую стену? Моря наливают и осушают, солнца зажигают и гасят, или же берегут садочки и заливчики, лелеют тишину для удильщиков?