Александр Громов - Первый из могикан

• Название: Первый из могикан
• Автор: Александр Громов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020895-2 / 5-9577-0802-Х

…Мир, которым правят ЖЕНЩИНЫ.

Мир амазонок ХХIII столетия.

…Женщины-военачальницы, телохранительницы, спецназовцы. Женщины, оказавшиеся хозяйками планеты по очень простой причине: они — ЕДИНСТВЕННЫЕ, обладающие даром телепортации.

..Все так. Но когда человечество окажется перед лицом глобальной космической катастрофы, цивилизации женщин придется использовать МУЖЧИНУ. Сына «преступницы», что сумела передать ему когда-то женский дар.

НЕ РАБА — НО ЧЕЛОВЕКА.

Вы читали ПОТРЯСАЮЩИЙ роман-антиутопию Александра Громова «Тысяча и один день»?

Тогда не пропустите ее продолжение — «Первый из могикан»!

…Да. Мужчина-герой способен спасти цивилизацию от надвигающейся угрозы.

Но — КТО даст ему воспользовался плодами победы?

Победитель не нужен уже НИКОМУ — и ему снова готовят участь раба!

---

Он так и делает.

Опять я не нашел нужных аргументов, да и есть ли они вообще? А если есть, то согласен ли корабль выслушать их от меня? Не та я, видно, персона. Хоть ты мекай, хоть аргумекай — все равно я перед ним ничего не значащая козявка. И даже не перед ним, а в нем, если уж быть точным. Совершенно непонятно, почему я все еще жив. Оставлен для изучения? Так ведь уже, наверное, изучен вдоль и поперек. Сохранен как собеседник? Вряд ли. Как забавная погремушка для слабоумного подопечного?

Очень может быть.

Что ж, за неимением лучшей роли побудем погремушкой. Если повезет, успею свихнуться и стать таким же дебилом, как первый подопечный. Наблюдая за уничтожением Земли, лучше пускать слюни, чем трястись от бессильной ярости.

— Кис-кис! Иди сюда.

«Кис-кис» ему явно не подходит. Но как подозвать страховидную черепаху — «череп-череп», что ли?

Самому мне двигаться лень — три g не шутка. Корабль думает прежде всего о потребностях главного подопечного, а уж потом о моих. Уже который месяц я вешу два с половиной центнера. Любой человек нормального сложения, не говоря уже о толстяках, за такое время, наверное, помер бы, а я живу, досадуя, правда, на то, что я не сухопарый йог. Поначалу адски болели мышцы, особенно дыхательные, но в конце концов они только окрепли, а небогатые запасы жирка давно вытопились. Но двигаться все равно неохота.

Сообщи мне корабль, что изменил свои планы, — да я колесом пройдусь и оторву чечетку! Авось сердце выдержит. А так — лучше полежу. Лежать пластом при тройной тяжести — уже физзарядка.

— Цып-цып, Двускелетный! Ути-ути…

Бронированный урод, равно похожий на черепаху и личинку крупного жука, радостно ползет ко мне — услышал. Первым делом игриво прихватывает жвалами мое запястье. Не всерьез, играючи. Захочет — отстрижет руку начисто. Но и я позволяю ему приближаться ко мне лишь тогда, когда ясно вижу: он хочет игры.

Ему игра, а я устал считать шрамы.

Достаю нож-пилу. Гранату ему лучше не показывать — рассвирепеет. Помнит, как его шарахнуло. А нож в его насекомом восприятии ни с чем опасным не ассоциируется.

Подранить его ножом я мог бы, это точно. Теперь знаю, куда надо просунуть лезвие и как повернуть. Наверное, смог бы и убить, да что это даст? Корабль играючи восстановит своего подопечного, а меня в любой момент может прихлопнуть, как муху. Без восстановления.

Когда я впервые подумал об этом, в голову залезла и другая мысль: чего ради продвинутые корабли-самки возятся со своими выжившими из ума самцами? Нежность, иллюзия материнства, радость заботы о несмышленышах — это ясно, но разве нельзя было модифицировать безмозглых Двускелетных во что-нибудь более разумное? Так-таки нельзя? При потрясающем воображение могуществе живых кораблей? Да не может того быть, чтобы нельзя!..

И сейчас же корабль дал ответ на невысказанный вопрос:

— У нас не было цели. Теперь цель есть. Ты предлагаешь нам кратчайший путь к ее достижению?

Ирония пополам с горечью звучала в его словах. И я все понял. Я понял, что безжалостно ткнул пальцем в «болевую точку» — живые корабли вовсе не стремились достичь своей цели как можно скорее. Их бы воля, так они бы отодвинули достижение цели в бесконечность. Да, достичь цели — радость. Но достичь ее и вновь остаться без цели и смысла существования — боль и ужас. Разумнее не форсировать, пусть все идет своим чередом: Двускелетные несмышленыши играют в космической песочнице, радостно разрушая чужие куличики, а взрослые заботливо и снисходительно пестуют малышню. Играйте, детки!

— Нюхай, Шарик, нюхай, — бормочу я, тыча рукояткой ножа между жвалами и пористым наростом — предположительно органом обоняния. — Нюхай, ну!

Жвалы клацают, но я успеваю отдернуть руку.

— Я не сказал «хватай», я сказал «нюхай». А теперь — апорт! Взять!

Швыряю нож абы как. Даже если он угодит в живую стенку помещения не рукояткой, а острием, кораблю это не повредит. Вероятно, нож даже не вонзится, а просто отскочит.

Так и есть.

Шумно сопя, Двускелетный лихо разворачивается на месте — маневренность у него что надо — и бросается за добычей. Клац — нож уже в жвалах.

— Апорт! Сюда тащи! Апорт, Бобик!

Двускелетный семенит ко мне, предвкушая удовольствие: сейчас моя роль в игре состоит в том, чтобы отнять у него нож-пилу, а его задача — не отдать. Жвалы у несмышленыша мощные, как гидравлический резак. Нож сработан из очень хорошей стали и только потому еще цел. Но у рукоятки вид плачевный.

— Фу, Полкан, фу! Отдай…

Мне удается поймать рукоятку, и мы тянем в разные стороны. Двускелетный сильнее. Мотает башкой, урчит от восторга и пятится. Я юзом еду за ним по полу. Внезапный рывок — и рукоятка выскальзывает из потной ладони. Слабоумное дитятко вне себя от радости — перевернулось на спину и молотит в воздухе лапами, не разжимая, однако, жвал. Вот урод.

— Эй, Кабысдох! На что тебе нож? Верни владельцу.

Он тешится еще минут пять. Затем следует внезапный вздрыг, и я едва успеваю увернуться. Вращающаяся в полете полоса стали совершает воздушное путешествие, проносясь в опасной близости от моего лица, и отскакивает от дальней стены.

Вернул все-таки. Умница. Что я без ножа? Ни постричься, ни побриться, ни ногти обрезать. Лезвие хорошо держит заточку, и не надо просить корабль вырастить для меня наждачный брусок.

Я подбираю нож, а Двускелетный чего-то ждет. Ну чего тебе? Моя—твоя не понимай. Поиграли — хватит.

Его бросок стремителен. При тройной тяжести семенящий бег на коротких лапах — то, что надо. Жираф сразу переломал бы себе ноги.

Клац! Я снова без ножа. Вздрыг — нож опять летит куда-то, а Двускелетный, сомкнув жвалы, тычется в меня головой. Его толчки становятся все настойчивее. Чего тебе, уродец? Никак, хочешь поменяться ролями — чтобы ты, значит, метал, а я, значит, бегал?..

А ведь он точно этого хочет… Апорт, Тим! ^ Ага, сейчас! Еще хвостом повиляю. Уйди.

Не знаю, плакать мне или смеяться. Рыдать от бессилия что-либо изменить или злобно хохотать над чужаками — как опекунами, так и их подопечными. Правда, все это я уже проделывал не раз и не десять. Может, Для разнообразия повыть на Луну?

Нет Луны. Возможно, корабль мне ее покажет, если я попрошу, но ведь рядышком я увижу более крупную горошину Земли. Увижу, зная, что с нею произойдет менее чем через месяц.

И тогда я точно завою. Вот только для корабля мой отчаянный вой ничуть не лучший аргумент, чем шорох мыши или стрекот кузнечика. А разве шум леса мешал кому-нибудь наломать дров?

Двускелетный шумно возится, кажется, собираясь устроить под меня подкоп. По-моему, он не отстанет. Ну что тебе, образина? Все-таки хочешь продолжить игру? Уверен? «Что наша жизнь? Игра!» Не помню, чьи слова, но это о нас с тобой. Понял, уродина? Вижу, понял…

Ага, так я и побежал на карачках… Сам бегай. Ладно, уж так и быть, я принесу тебе нож, но только своим способом. Через Вязкий мир путь ближе. Кому-то он наказание, а мне — краткий отдых.

Там хотя бы тяжесть нормальная.

5

— На ольховом дыму все же лучше, — тоном знатока сообщил Гриша Малинин, подбросив в дымящий костерок охапку колючих, словно рыбьи скелеты, можжевеловых веток. Застреляли искры. Клуб дыма рванулся было вверх, но одумался и втянулся в дымоход коптильни, что от него, собственно, и требовалось. Окутал висящие над жерлом куски мяса.

— А на можжевеловом что, хуже? — спросил дядя Лева и закашлялся, глотнув ненароком дыма.

Никто не поддержал тему. Из десяти человек, греющихся возле нодьи, разложенной на очищенной от снега площадке возле действующей коптильни, тема заготовки мяса интересовала сейчас только Гришу.

— Ну ясное дело, хуже! Хотя, по правде сказать, ненамного. Тут некоторые и на березе коптят, а в ней, между прочим, до Первоматери дегтя. Возгонка идет.

— Ты проверял? — спросил, откашлявшись, дядя Лева и полез тереть заскорузлым пальцем слезящиеся глаза. — Умный больно. Ты химик?

— Чего тут химичить? На вкус не чувствуется, что ли? Ольха нужна.

— Нет ольхи, всю извели. Гурман. Неймется тебе, так сходи за излучину, там ольха еще есть.

— Ага! — обиделся Гриша. — В такую погоду? Мечтаешь, чтобы я заблудился? За излучиной родники и лед слабый. По-твоему, нас слишком много, да?

— А по-твоему, кто-то другой должен идти, потому что ты любишь вкусно пожрать?

— Да нет, я так, — сменил тон Гриша. — Скучно же. Поговорить не с кем и не о чем.

— Тогда спи, — посоветовал дядя Лева. — Хочешь, в землянку иди, хочешь — прямо здесь. За мясом я послежу.

— Надоело спать. После смерти выспимся, а повезет — так в шахте. Чем еще там заниматься?

— Вот там и наговоришься всласть… если взрывная волна тебе свод на голову не уронит. Ты коры, коры побольше в огонь подбрось. Дыма мало.

— Хватит дыма, — простуженным басом сказал Тамерлан. — Дышать нечем. Настоящий городской смог, ей-ей.